Борис Тух: Языком плаката

Эти слова — не просто мантра, которую повторял в чеховской «Чайке» Костя Треплев. Куратор выставки, креативный директор Русского театра Диана Янсон не пошла привычным путём, когда плакаты чинно размещаются на стенах в хронологической последовательности событий.

 

Театр всегда — пространство игры, и эта выставка – тоже своего рода игра: с историей нашей жизни, историей театра, со спектаклями, часть из которых — в сегодняшнем репертуаре, а другая, большая часть осталась в прошлом, но не умерла, а живёт в воспоминаниях. Игра со зрителем, с его пробуждающейся памятью.

Прогулка через время

Cпектакль — это движение во времени. В пространстве сцены возникает череда художественных образов: характеры, места действия, свет, образов. Плакат — статика. Единый концентрированный художественный образ всего спектакля, остановленный во времени. Он не выхватывает оттуда какой-то момент, чтобы попробовать через него рассказать о том, что зрителю предстоит увидеть: ведь плакат всегда предшествует премьере, желательно, чтобы до неё было побольше времени, чтобы заставить (будущего) зрителя остановиться, вдуматься в изображение, задать себе вопрос: почему это так, какое это имеет отношение к классической пьесе, содержание которой мне известно? Он — метафора спектакля, который, как и любое произведение искусства, уже сам по себе — ряд метафор. То есть плакат — метафора метафор. И, наверно, он способен жить самостоятельной жизнью. Оторваться от постановки и нести собственную информацию. И он движется вместе с мыслью и чувством зрителя. Вовлекает нас в прогулку по прошлому — и по сегодняшнему дню.

Всё, что хранится в архивах театра, не поместилось бы в выставочном зале. Экспозицию дополняет круглый стол посередине, на нём лежат программки к спектаклям и вырезки из печатных изданий Их разбросанность, мнимая неупорядоченность напоминают нам то движение, которое происходит вокруг нас и в нас самих, мы ведь не остаёмся неподвижными, и то, что кажется хаотичным, несёт в себе некий не распознаваемый с первого взгляда смысл.

 

Выставка показывает, что язык плаката со временем менялся. Становился более метафоричным и свободным по отношению к спектаклю, выхватывал из него не картинку, а суть. Но это не значит, что какие-то давние плакаты можно назвать несовременными. Они были современными. Для своего времени. И для того театрального языка, на котором тогда постановка говорила со зрителем.

Поклон Косте Треплеву

Новые формы не просто нужны, они рождаются постоянно, и на этой выставке тоже «работают» свежие формальные приёмы. Афиши спектаклей, поставленных в разное время, соединены в блоки. Внутри этих блоков устанавливаются связи, более сложные и более интересные, чем простая тематическая связь. В «чеховский» блок, где «Дядя Ваня», «Вишнёвый сад», «Чайка», вошёл ещё спектакль «Дом Прозоровых 40 лет спустя» — и это логично, спектакль пытался представить себе, что произошло бы с тремя сёстрами в совсем не чеховскую эпоху, в конец 1930-х — начало 1940-х.

 

Но в этом же блоке — «Утиная охота» и «Пять вечеров». В спектакле по пьесе Володина звучала чеховская нота щемящей тоски по лучшей жизни, по чему-то утраченному — не по своей вине (тут и война, и не названный, но очень чётко присутствовавший в подтексте ГУЛАГ, сломавший жизнь героя спектакля), но немного и по своей, потому что утрачена вера в то, что счастье возможно — и ты не находишь в себе силы, чтобы переломить судьбу. А в спектакле по драме Вампилова ощущалась связь с ранней чеховской пьесой «Платонов»: Зилов, как и герой той самой пьесы, в которой уже позднее, в весьма волной экранизации, появилось механическое пианино, растрачивал себя бесцельно, так как некуда было приложить свои силы и свой талант — и в воздухе сначала повисал щемящий звук лопнувшей трубы, а потом «падала в шахту вагонетка» с Зиловым (вспомните «Вишнёвый сад»!), точнее, сам он рушился в пропасть. А может быть, Зилов — это изменённый временем Костя Треплев, который вместо того, чтобы поставить свою пьесу с орлами, львами и куропатками, играет с живыми людьми — и убивает в себе творческое начало?

В чеховском блоке — плакат к «Чайке», поставленной когда-то Артемом Насыбулиным. Сейчас он работает в жанре телесериала, буквально на днях вышел 12-серийный «Александр Первый», но мне думается, что гораздо ближе к историческому Александру Первому был тот, кого мы видели на сцене Русского театра в «Императорском безумце». Об этом спектакле напоминает оригинальная инсталляция — манекен в футболке с всё тем же девизом Кости Треплева и с волчьей головой в императорской короне. Кажется, волк немного стесняется своей хищной сущности, ему так хочется, чтобы все любили его и соглашались с ним, но как-то не складывается.

 

А чуть поодаль — словно составляя с волком-императором пару, другая инсталляция — уже по мотивам «Дубровского», но с заячьей головой. Так уж устроен мир: либо ты волк, либо заяц. Не хочешь быть ни тем, ни другим — иди в разбойники, как Дубровский.

Этюд в черных тонах

В один блок вошли плакаты к трём спектаклям: «Трамвай «Желание» (1976). «Мелкий бес» (1983), «Пришёл мужчина к женщине» (1983). Их роднит не только эпоха, но и доминирующий чёрный цвет. «Травмай «Желание» был лучшей постановкой режиссера Виталия Черменёва. На плакате — рельсы, по которым трамвай под названием «Desire» («Желание») привёз в пролетарский район Нью-Орлеана хрупкую и гордую Бланш. И ещё на плакате — абрис лошади («Загнанных лошадей ведь пристреливают», — этот фильм тогда был очень популярен, и образ лошади — намёк на то, что героиня обречена). «Мелкий бес» ставил Роман Виктюк, и этот спектакль был настоящим прорывом к запретному: Фёдор Сологуб, автор «Мелкого беса», был не то чтобы запрещён, но как бы исключён из истории литературы: декадент, рисовал людей во всей их неприглядности, словом, сплошная чернота — но в Русском театре тогда решились дать Виктюку поставить эту вещь, и успех был огромным.

 

А «Пришёл мужчина к женщине» — трогательная и очень добрая пьеса, неясно, откуда чёрный цвет, а спросить не у кого. Для меня сегодня этот цвет оборачивается трауром по Адольфу Кяйсу, поставившему тот спектакль, Адик, как звали его все друзья, был очень талантливым и очень сердечным человеком, он обидно рано ушёл из жизни. Сегодня нет в живых и Виктюка, и Черменёва, и блистательно сыгравшего в «Мелком бесе» Игоря Кана, и трёх артистов, так поразительно точно проживших жизнь героев «Трамвая «Желание»: Светланы Орловой, Юрия Орлова и Бориса Трошкина. Этот блок плакатов позволил воскресить в памяти образы всех их, и я благодарен выставке за это!

Оживающие вспоминания

Рассказывать о выставке можно долго, но зачем? Лучше всё это увидеть своими глазами. Потому что тогда вы испытаете то, ради чего и устроена эта выставка. Вспомните спектакли, которые видели когда-то, снова испытаете те эмоции, которые тогда владели вами. Театральный плакат — это такие изображения, рационально объяснять которые излишне, надо только настроиться с ними на одну волну и включить не только глаза, но и душу. Заново пережить предгрозовую духоту, от которой невозможно укрыться в жаркий «Август: графство Осейдж», вспомнить «Будет / Не будет», спектакль, в котором режиссёр Артём Гареев, его команда и выбиравшие варианты развития событий зрители гадали о будущем Эстонии — и многое начинает сбываться. Догадаться, почему на афише детективной комедии «8 любящих женщин» изображены 8 элегантных столовых ножей: там такие страсти кипят и такие решительные дамы, что любая готова воткнуть этот предмет столового серебра в соперницу.

 

Выставка работает до 3 мая. В последний день в 15 часов Диана Янсон проведёт экскурсию по выставке. И расскажет обо всём, что вы хотели бы узнать.

Читайте по теме:

Переход на эстоноязычное обучение снизил посещаемость Русского театра

Александр Ивашкевич: К «творчеству» пришёл в 4 года

Невероятные гастроли: человек и енот пытаются спасти страну