Царьков: Кирпич за кирпичом — что строит эстонская демократия?

Пролог: когда слова звучат искренне — но не так, как мы думаем

Когда министр финансов Юрген Лиги говорит, что чиновники — это «защитный механизм демократии», а повышение им зарплат — способ эту демократию укрепить, он, возможно, и говорит искренне.

Только вот демократия, которую он имеет в виду, — не та, о которой думаем мы. Это не открытая конкуренция идей, не равенство всех голосов. Это — демократия как продолжение власти одной «правильной» партии, с устойчивым управляемым аппаратом и лояльным электоратом.

В этой логике чиновники действительно становятся щитами режима, а их зарплаты — смазкой в механизме политической устойчивости. То есть — защитой демократии. Но той демократии, которую нужно защищать не от разрушения, а от перемен.

Тем более что речь идёт не о малой прослойке, а о настоящей армии. В Эстонии один чиновник приходится примерно на 50 жителей — это в три раза больше, чем, например, в Германии. При населении чуть более 1,3 миллиона человек и активных избирателях в пределах нескольких сотен тысяч чиновничий аппарат вместе с семьями, друзьями и ближайшим окружением составляет значительную, политически важную и легко мобилизуемую силу.

Когда правящая партия говорит о повышении зарплат этой группе, это выглядит не как забота о демократии, а как инвестиция в собственный электорат. Или, если быть совсем честным, — как легализованная политическая взятка.

Это заявление — не первый, но самый свежий кирпич. А за ним — целая стена, сложенная из решений, действий и отказов, которые шаг за шагом отгораживают избирателя от возможности реально влиять на власть.

Кирпич 1: Исключение избирателей под предлогом безопасности

Ещё не улеглись эмоции и не осела пыль политических баталий по поводу лишения права голоса на муниципальных выборах — и уже можно сказать: это был не просто юридический шаг, а глубоко политический акт.

Право голосовать было отнято у неграждан и у постоянно проживающих в Эстонии граждан других стран — значительной части общества, которая годами платит налоги, водит детей в эстонские школы, пользуется общественным транспортом и здравоохранением, участвует в жизни страны, не будучи её формальным гражданином. До недавнего времени они могли голосовать хотя бы на уровне местного самоуправления — там, где принимаются решения, напрямую влияющие на их повседневную жизнь. Теперь — нет.

Это объясняют «безопасностью», но даже президент страны признал: такое решение, принятое прямо перед выборами, может быть расценено как попытка повлиять на их результат. Не убрать угрозу, а убрать электорат.

Кирпич 2: Сокращение участков — там, где голосуют «не те»

После смены власти в Таллине в ряде районов, традиционно поддерживающих оппозиционную Центристскую партию, массово закрываются избирательные участки — под предлогом «оптимизации расходов». Но простая карта показывает: сокращения почти не коснулись «лояльных» районов. Это уже не организация выборов, а переформатирование доступа к ним.

Кирпич 3: Электронное голосование — голос без лица

Электронное голосование в Эстонии — предмет гордости и одновременно недоверия.

• Нет гарантии, что человек голосует лично.

• Последний независимый аудит системы — более десяти лет назад.

• Власть блокирует предложения об обсуждении прозрачности.

И при этом — устойчивый статистический перекос: партия власти выигрывает онлайн, оппозиция — на участках. Вопросы запрещены. Ответов не будет. Только результат.

В Рийгикогу от оппозиции последовало предложение создать специальную комиссию по расследованию проблем безопасности электронного голосования. Реакция властей? — Отклонение без обсуждения.

Вот что сказал депутат Александр Чапыгин в официальном обращении к председателю Конституционной комиссии:

«Кто и как может доказать, что при электронном голосовании человек делает это сам и делает добровольно?»

«Является ли нормальным, что процедура голосования по интернету и на участке столь радикально различаются?»

«И наконец — не кажется ли вам странным, что электронное голосование в текущем виде существует только в двух странах — России и Венесуэле? Двух странах, которые Эстония регулярно критикует за отсутствие демократии?»

Эти вопросы — острые, по сути, логичные. Но они не стали предметом анализа. Не стали предметом диалога. И даже не стали поводом задуматься.

Комиссия отказалась. Платформа осталась. Сомнения — тоже.

Кирпич 4: Штраф не тому, кто принимал решения

История со штрафом в миллион евро для Центристской партии за дело «Порто Франко» тоже выглядит почти как фарс:

• Ответственность возложена на организацию,

• Но её лидер на момент событий — Юрий Ратас — уже вышел из партии и политически не пострадал.

Это переворачивание ответственности, где стрелочник остаётся на рельсах, а машинист уходит в тень с мандатом и статусом.

Кирпич 5: Появление новых партий и расщепление протестного электората

Накануне выборов 2023 года на политической арене Эстонии появилась партия Koos («Вместе»), активно обращавшаяся к протестному русскоязычному электорату. Её риторика была резкой, вызывающей и открытой — настолько, что другие политики на подобное не решались, опасаясь последствий. Хотя партия не преодолела избирательный порог, она собрала значительное количество голосов.

Появление подобных структур, их краткий и яркий всплеск, а затем резкое снижение активности — всё это вполне способно повлиять на баланс сил, особенно если речь идёт о конкурентных округах. Даже если это не было спланировано, сам эффект от участия таких партий в выборах не может не вызывать вопросов.

Кирпич 6: Отказ обсуждать прозрачность — уже сам по себе симптом

Когда оппозиция предлагает хотя бы обсудить, как защитить волеизъявление избирателей при электронном голосовании — ей отказывают. Когда эксперты говорят о возможных векторах давления — им говорят: жалоб не поступало. Когда просят проверить алгоритмы — им говорят: система работает.

Жалоб нет. Проверок нет. Но и доверия — всё меньше.

Эпилог: стена без окон

Кирпич за кирпичом. Каждый шаг — как будто частный, обоснованный, допустимый. Но в совокупности они складываются в стену, в которой больше нет окон.

Это уже не просто кризис демократии — это момент, когда государство больше не видит в обществе партнёра, а видит в нём ресурс, который надо организовать, нейтрализовать и направить в нужную сторону.

Мы ещё можем говорить. Но всё чаще — в лицо стене.

И в какой-то момент всё это начинает звучать слишком знакомо. «У Шпака — магнитофон, у посла — медальон…». Меня терзают смутные сомнения.