Царьков: За улыбкой — обвинение, за обвинением — несправедливость.

«Сидение на двух стульях»: кого вы имеете в виду, Вячеслав?
(Не из фамильярности — напротив, из желания говорить уважительно, но по-человечески.)

Вы пишете о людях, проживших в Эстонии более 35 лет, как о тех, кто «до сих пор не определились», и используете выражение «сидят на двух стульях». И звучит это не просто как метафора, а как обвинение в лицемерии или колеблющейся лояльности.

Позвольте тогда задам вам прямой вопрос: о ком конкретно вы говорите? И какие именно два стула вы имеете в виду?

Вот, например, моя история.

Я — человек, родившийся в Эстонии, в семье потомка сибирских эстонцев. Всю жизнь я жил здесь, за исключением короткого периода, когда уехал в США. Я мог бы получить грин-карту и гражданство — все условия были. Но я не захотел становиться гражданином другой страны — это был мой выбор. И надеюсь, он не вызывает осуждения.

Я вернулся, потому что хотел жить и растить детей здесь — надеюсь, я не достоин осуждения и за это решение. В Эстонии прошла вся моя трудовая жизнь. Здесь я строил бизнес, платил налоги, создавал рабочие места, растил троих детей — граждан Эстонии. И это, полагаю, тоже не вызывает осуждения? И всё это время — в статусе негражданина. Но вот за этот момент кто-то считает возможным меня осуждать.

Поясните мне, на каких же «двух стульях» я, по-вашему, сидел всё это время и сижу сейчас? Что я должен был ещё сделать, чтобы вы не ставили под сомнение мою принадлежность и мой выбор — не просто жить в Эстонии, а быть с ней?

А мой отец, сибирский эстонец по происхождению, не попавший в число тех, кого в 90-х сочли достойным гражданства — его предки уехали из Эстонии в Сибирь до 18-го года. Он на каких двух стульях сидел? А моя мама — да, приехавшая в 50-х, чтобы вместе строить (отстраивать) Эстонскую Республику. Она на каких двух стульях сидит? Насколько я помню, за всё время с 50-х до сегодняшнего дня она бывала в России буквально несколько раз. И то — до восстановления независимости.

Ошибочка вышла, не правда ли? Я не могу принять вашего обвинения. Мои родители — тоже. И, уверен, ещё сотни и тысячи людей искренне не понимают, о каких двух стульях вы говорите и в чём именно они, по-вашему, не определились.

Я, конечно, могу предположить (но не понять), что вы говорите о гражданстве — России или Эстонии. Тогда прошу заметить: те, кто выбрал гражданство РФ, сейчас составляют примерно половину от тех самых 160 000. Они живут здесь, имеют постоянный вид на жительство и законно находятся в Эстонии. Могут посещать Россию как граждане и Евросоюз как постоянные жители. Их не осуждают за сидение на двух стульях? Так в чём же именно состоит привилегия тех, кто не взял гражданство РФ, но и не пошёл по навязанному пути получения гражданства Эстонии и подвергаются за это осуждению? Это не упрощает поездки в Россию и не даёт больше прав при передвижении по Евросоюзу — напротив, с серым паспортом виза необходима для посещения большего числа стран, чем с российским или эстонским.

Я искренне не понимаю — что это за два стула, и кто вообще на них сидит?

Это не просто ошибка восприятия — это навязанная догма. Она позволяет одним жестом отмести судьбы десятков тысяч людей, назвать их всех «неопределившимися» и тем самым обвинить. Не в преступлении, не в предательстве, а в чём-то ещё более расплывчатом — в пассивности, в бездействии. И всё это без попытки понять, что стояло за этим «бездействием» — страх, растерянность, жизненные приоритеты, принцип, протест или просто надежда, что государство проявит инициативу. Удобная догма — потому что она снимает любую ответственность с тех, кто эту ситуацию создал.

Это отношение двух сторон — а не частный выбор одного человека

Начнём с того, что человек оказался в этом статусе не по своей воле и не в результате собственного выбора. Это было решение государства — одностороннее, окончательное, без обсуждения. Вы, Вячеслав, пишете: «Было решено сделать это в такой форме. На тот момент он устраивал всех». Простите, но кого именно вы имеете в виду под «всех»? Я лично не знаю ни одного человека, кого бы устраивало это решение. Нас поставили перед фактом. И то, что, возможно, кто-то с этим внутренне смирился, не даёт вам права говорить от имени «всех».

С того момента прошло тридцать с лишним лет. За это время каждый человек, оставшийся здесь, сделал свой выбор. Не тот, которого от него ждали, а свой — более глубокий. Он не уехал. Он не принял другое гражданство. Он отдал этой земле свою жизнь: работал, растил детей, создавал экономику. Он остался — и этим сказал больше, чем можно сказать экзаменом.

Да, он не сделал того, что требовало государство. Но разве жизнь, отданная стране, — меньше, чем сдача теста? Разве не показатель принадлежности то, что человек живёт здесь десятилетиями и не рассматривает другую страну как свою?

Есть и ещё одно противоречие. Человек, который сдал экзамен в 90-х, получил гражданство и уехал из страны — возможно, в ту же Россию, где жил и работал всю жизнь, где растил детей и платил налоги — считается «определившимся» и «своим». А другой, который остался, не уехал, отдал этой стране свою активную трудовую жизнь, но не сдал экзамен — считается недостаточно лояльным.

Разве не абсурдно, что сдача экзамена важнее факта десятилетий жизни здесь? Что паспорт важнее вклада? Что формальный критерий перевешивает всё остальное?

А теперь давайте спросим иначе: что сделало государство за это время? Предложило ли что-то? Пошло ли навстречу? Или только ужесточало условия, обвиняло, отнимало остатки прав?

И если это действительно был выбор двух сторон — может ли одна сторона всё время требовать, не делая навстречу даже шага?

Не кажется ли вам, что в такой конструкции слова «выбор» и «ответственность» теряют смысл?

Гражданство — это не награда, а право, которое нельзя отнимать

В новейшей истории эстонского государства мы видим множество примеров, когда закон, включая даже Конституцию, менялся — порой слишком легко и часто — под влиянием конъюнктурных желаний тех, кто находился у власти. Но по какому-то странному стечению обстоятельств именно эта тема — статус без гражданства и связанный с ним закон — государством трактуется как нечто неприкасаемое. Как будто его невозможно открыть, переосмыслить и при желании изменить. Почему же? Почему всё можно пересматривать, переписывать, переоценивать — кроме одного?

Гражданство — это не «приз» за сдачу экзамена. Это особенно важно понимать в контексте тех, кто оказался в статусе безгражданства не по своей воле, а в результате решений, принятых без их участия. Это правовая форма признания очевидной принадлежности. Это не награда за покорность, а подтверждение факта: «Ты — часть общества, ты здесь живёшь, ты здесь нужен».

Современное международное право говорит об этом прямо.

Статья 15 Всеобщей декларации прав человека (ООН, 1948):
«Каждый человек имеет право на гражданство. Никто не может быть произвольно лишён своего гражданства.»

Позвольте заметить: подавляющее большинство нынешних неграждан не родились в этом статусе. У них было гражданство — и они его не теряли по своей воле. Их лишили его в результате решений, принятых другими. Но если отставить в сторону юридические трактовки — разве не кажется естественным, что взаимное уважение и признание должны проявляться в поступках? И что человек, оставшийся здесь, продолжающий жить, работать, растить детей и не уехавший в другую страну, достоин быть признанным своим — пусть даже в статусе негражданина, но не обвинённым, не отстранённым, не чужим? И что предложение гражданства тем, кто остался — это не вопрос благосклонности, а вопрос честности и уважения?

Мне кажется, я имею право на такое мнение. Или мы говорим о равноправии только тогда, когда это удобно одной стороне?

Русофобия — это не выдумка, а эстонофобия — не симметричный ответ

Вы пишете, что вас удивляет частое использование слова «русофобия», а затем осторожно вводите в оборот другую идею — эстонофобию. Тем самым вы создаёте иллюзию зеркальности: как будто если одна сторона говорит о дискриминации, то и другая якобы вправе обвинить её в том же. Это — подмена понятий.

Русофобия в Эстонии — это не теоретическая категория. Это реальность, с которой люди сталкиваются на практике. Это политика исключения, ограничения, административного давления. Это публичные высказывания о «колонистах», о коллективной вине, о недоверии по факту происхождения или языка. Это даже не всегда ненависть — чаще это высокомерное, институционализированное отстранение.

А теперь скажите — где вы видите эстонофобию? Покажите примеры. Внутри Эстонии, среди тех самых «неопределившихся»? Я таких примеров не знаю. Да, отдельные блогеры или российские политики могут делать резкие высказывания — но вы ведь всерьёз хотите поставить знак равенства между этим и тем, что происходит здесь, внутри страны, в адрес собственных жителей?

Более того — приравнивая критику государства к атаке на нацию, вы сознательно размываете границу между этнической и политической идентичностью. Вы ставите знак равенства между несогласием с политикой и ненавистью к стране. Это и есть опасная подмена. И особенно обидно, когда её используют те, кто вроде бы хочет диалога.

Уважение начинается с честности. А не с риторических уловок

Вы, возможно, хотели быть справедливым. Но ваша статья — это не мост, а скорее широко улыбчивое закрытие дверей. Вместо понимания — вы даёте шаблон. Вместо признания ответственности — подсовываете удобную вину. А ведь справедливость — это не про то, кто первый потребовал. Это про то, кто первый услышал.

А между тем, вопрос, который вы поднимаете, — это не спор о букве закона. Это спор о человеческом достоинстве, о праве принадлежать стране, которой ты отдал себя — и быть признанным в ней своим. И если ваша цель — диалог, то начните с уважения. С признания, что та сторона, на которую вы указываете пальцем, имеет право быть услышанной — без экзамена, без условий и без ярлыков.

Вы не разобрали ситуацию. Вы сняли с государства вину и осторожно обвинили тех, кто пострадал.

Люди, живущие без гражданства, не выбрали этот статус. И они не обязаны сдавать экзамены, чтобы доказать, что они достойны быть признанными.

Лояльность — это не сдача теста. Это решение остаться. И если государство хочет быть справедливым, оно должно это решение услышать и уважать.

Мы часто слышим, в том числе и в вашей статье, Вячеслав, что «у вас было достаточно времени, чтобы определиться» — и даже что исключение из избирательного процесса представляется «христианским» и справедливым. Но если решение было принудительным, а условия неравными — то какое это имело отношение к выбору?

Я, как и многие, не прошу от государства пересмотра законов или немедленных шагов. Это путь долгий, и менять что-либо можно только в рамках демократии. Но есть то, с чем невозможно смириться — с тем, что статус, в который мы были поставлены, используется как повод для обвинения. Что кто-то позволяет себе судить тех, кто остался, как будто их верность, их выбор, их вклад — ничто.

Мы имеем право оставаться в этом статусе — по разным причинам, личным и уважительным. И мы не требуем гражданства — мы требуем уважения.

Кем бы ни были «мы» и «они», какие бы разногласия между нами ни существовали — необходимость во взаимном уважении продиктована не только духом демократии, но и тем самым христианским подходом, на который сегодня принято ссылаться. И тем уровнем зрелости нашего общества, на котором, надеюсь, мы действительно все хотим находиться.

Вы хотите диалога между «мы» и «они»? Тогда начните с честного признания: не все стали «они» по своей воле. Многих просто не захотели включить в «мы» — по причинам, которые уже давно пора пересмотреть.

Мнения из рубрики «Народный трибун» могут не совпадать с позицией редакции. Tribuna.ee не несёт ответственности за достоверность изложенных в статье фактов. Если вы имеете альтернативную точку зрения, то мы будем рады её также опубликовать.