Пётр Давыдов: Северная аскеза с мягким японским акцентом

Не совсем обычно, когда священник встречает тебя в кимоно да еще с черным поясом, согласитесь. Здравствуй, клуб борьбы ку-до в приморской Онеге! Большинство из занимающихся здесь ребят и девчонок – постоянные прихожане Свято-Троицкого собора. Что они, спрашивается, здесь забыли? Отец Александр Коптев, настоятель собора, улыбаясь, рассказывает – и о «забывчивости» юных спортсменов, и о кодексе чести борьбы, который вполне может быть востребован в нашей жизни, и о многом другом.

Не «лузер»!

— Часто сталкиваешься с мнением, будто священник, служащий в провинции, в маленьком городке или селе, — существо забитое, печальное, подавленное. Как однажды позволил себе выразиться очень молодой игумен одного богатого монастыря, «это не нашедший себя в жизни лузер». Что-то не совсем соответствуете вы этой характеристике, отец Александр.

— Бог судья тому игумену и ему подобным – с этим мнением я даже не хочу спорить, настолько оно пошло и глупо.

Борьба ку-до с японского переводится как «свободный путь», это одно из самых жестких единоборств. В России есть ассоциация ку-до, и, к чести наших спортсменов должен сказать, что подавляющее большинство чемпионов мира – наши, русские.

— Вижу перед собой протоиерея Александра, настоятеля храма в Онеге, который занимается с детьми спортом, и никак не вижу, чтобы этот протоиерей унывал-печалился.

— А смысл унывать? Надо делать свое дело, а не печалиться. Не получается что-то – значит, плохо молимся, значит, ленимся. Важно уметь заставлять себя что-то доброе делать – и с храме, и в миру.

Наш брат отец

— Занятия ку-до – доброе дело?

— В нашем случае – да. Многие ребята, которые у нас в секции занимаются, и сами приходят к нам в воскресную школу, и родителей в храм приводят. Проповедь может быть ведь не только с амвона – можно говорить о Христе и в спортзале, и на футбольном стадионе. Кстати, у меня есть несколько друзей-священников, которые с радостью занимаются с детьми футболом. Та же история: дети видят, чувствуют, что священник – не «человек в черном», чуждый всего мирского, а наставник и товарищ. Таким образом воспитывается доверие к нашему «брату отцу».

— В вашу секцию приходят только ученики воскресной школы, прихожане?

— Нет: есть и православные, есть мусульмане, есть дети неверующих родителей. Не вижу здесь проблемы. Многим Православие открывается как раз здесь, после того, как ребят удалось вырвать из вонючих подъездов, с улиц, подвалов. Да и не только Православие – просто нормальная жизнь.

— Одному вести занятия уж точно нелегко.

— Так я, слава Богу, не один: помощников много. Даже матушка моя ведет здесь занятия.

— О, так это она меня встретила в кимоно?

— Точно.

— Повезло мне, похоже. А то смотрела-то строго на незнакомца.

— Бывает. Север, знаете ли. Но мы – люди мирные. Еще нам очень помогают инструкторы по борьбе, наши выпускники, которые занимаются боевыми искусствами.

— Местные, из Онеги?

— Да.

— Я правильно предполагаю, что с такими с детства накопленными данными ребята имеют хорошие шансы служить в войсках, которые называют сейчас элитными?

— Только так. Ребята, занимающиеся в нашем клубе, который существует 15 лет, поступают чаще всего в военные училища. Становясь взрослыми, родную сторонку не забывают: приезжают домой погостить.
Кто в море не ходил, Богу не маливался

— А много уезжает народу?

— Очень. Онега — это город, который умирает, из которого уезжают: заканчивают школу, и никто не возвращается. Работы нет, обучения нет, высших учебных учреждений нет. Одно ГПТУ только осталось. Отток огромный. Кто уезжает, не возвращается – работают в Архангельске, Питере, Москве и т.д. Радует, когда уехавшая молодежь приезжает домой хотя бы погостить: значит, родную сторонку не забыли С родной сторонушки и ворона мила, как говорят. Ребята приходят в храм, воскресную школу, обязательно к нам в клуб. Мы поддерживаем тесные связи.

— Вас самого не берёт печаль что когда-то многолюдная богатая Онега пустеет?

— Что делать… Значит, на то воля Божья. Можно рассуждать, кто виноват, можно гневаться-печалиться. Но сегодня так. Завтра по-другому будет. Может, сегодня отток, завтра — приток. Всё в руках Божьих. А не в наших.

— Самое главное, получается, не опускать руки.

— Конечно. Зачем руки опускать? Бог, например, руки не опускает, когда хочет нас спасти, каждого из нас – мы-то почему должны унывать? Господь всегда за нами смотрит и помогает. Я ведь тоже сюда всего на год приехал. В 97-м году, больше 20 лет назад. Сам я из Архангельска. Первое впечатление просто ужасное было. Сельская местность, печка, дрова, вода – служи, отец Александр!

— Приехали сюда на годик послужить, а живете больше 20-ти лет, ого! Как же вы справились с первым впечатлением?

— А оно далеко не всегда правильное просто. Ведь поморы – народ такой…Как говорит один священник из нашего благочиния, «чтобы собрать общину, нужно семь лет. Первый год с тобой даже здороваться никто не будет. На второй год как-то будут замечать. А на седьмой год будет как одна семья». Он прав, этот батюшка – я на себе проверил. Здесь люди очень внимательные и испытывают тебя долго. Куда торопиться-то. Да и сама жизнь поморов располагает к сосредоточенности. А еще к молитве. К настоящей, не отвлеченной. Неслучайно именно отсюда пословица: «Кто в море не ходил, Богу не маливался».

— А вы сами бывали в море?

— Конечно, я ведь здесь живу 20 лет. Я сюда приехал, мне было 36 лет. Сейчас мне 57. Большая часть жизни здесь пролетела. А в море всегда приходится ходить. Иногда у нас были экспедиции на острова. Здесь Кий-остров стоит, а если в сторону Соловков идешь, то там еще сотни островов. На эти острова у нас была экспедиция на простой лодке.

— На простой лодке?

— Ну да. Не на крейсере же. Довольно сложно, но дойти можно. Есть такой Кондостров в Белом море — туда ссылали во время гонений в наказание или совсем безнадежных с Соловков, и уже никто не возвращался. Кто заболел и отправили на Кондостров – всё за смертью. Мы ездили туда искать захоронения. Всё обыскали, не нашли, остров огромный.

— Может быть, людей топили?

— Мы тоже думали так. Нашли скит от Островского монастыря. Остов остался от него, периметр, дороги. Место удивительное: и страшное, и светлое одновременно. Столько мучеников там было!

Тут всё честно

— Вернемся к борьбе ку-до: откуда у вас проснулся к ней интерес?

— Я занимаюсь этим с 77-го года, с детства. Так что в Онегу приехал, уже обладая какими-то навыками. И неплохими, должен сказать.

— Наверное, всем было непривычно, что священник предлагает изучать борьбу. Как вы это сделали?

— Будучи молодым священником, я думал, что это никому не нужно. Хотя всю жизнь относился к борьбе серьёзно, она тоже часть моей жизни. Но люди, к моему большому удивлению, сказали: «Давайте, батюшка! Надо. Мы знаем, что вы занимались, и хотим, чтобы у нас был клуб». Первоначально был небольшой клуб. Постепенно разросся, стал серьёзным.

— При храме?

— Нет. Мы снимали в одной школе зал, потом в другой. Сейчас у нас этот зал.

— Получается, люди сами пришли сюда?

— Да. Это даже не столько моя инициатива была, сколько общая. Стали заниматься — мы увидели плоды наших занятий.

— Какие?

— Знаете, дети становятся более серьёзными. Что такое боевые искусства? Если ты трус, то это не скрыть. Тебя сразу видно. Ты только вышел — видно. Если ты гордец, тоже выплывает. Тут всё честно. Своих плохих качеств не скроешь.

— Борьба помогает победить в себе эти качества?

— Естественно, помогает, ещё как! Тем более мы молимся. Многие ребята ходят в воскресную школу. У нас пономарь, мальчишка 12 лет, пришёл сам в храм из клуба: «Так и так, я хочу служить в храме. Можно?» — «Отчего нельзя?» Служит. Всё у него получается идеально. И мы этому очень рады, должен сказать.

— Правила борьбы, ее кодекс воспитывают соответствующие качества поведения в обществе?

— Конечно. Организация ку-до очень серьёзная. Мы входим в федерацию России. Участвуем во всех соревнованиях, всех аттестациях.

— Сможет ли человек даже позволить себе мысль оскорбить старого, слабого?

— У нас жёсткие правила. Бывают случаи: нападают на детей. Они защищаются. Потом приходят: «Вот избили». Мы разбираемся, как, кого. Если человек поступает несправедливо, мы пытаемся его воспитывать, а он всё равно поступает неправильно, дает волю кулакам, сразу отчисляется без права вступления обратно, навсегда. Сила нужна для защиты, а не для «понтов», простите за такое разговорное молодежное слово.

— Часто такое бывает?

— Слава Богу, нет! Но бывали. Мальчишки же дерутся. А дерутся они всерьез. Тут мы, конечно, разбирались по-настоящему. Но иногда парни вступались за слабых, буквально спасали их. Вон, не так давно был случай – у нашего воспитанника, у его друга отобрали телефон мужики-хулиганы. Такие, знаете, повзрослевшие гопники-урки. Пивка им захотелось, а не на что – отобрали у парня телефон. Тот нехотя рассказал нашему воспитаннику. Он пришёл и попытался разобраться. Гопники на него полезли. Ну, поколотил их. Так, знаете, что? Они ж, эта пивная гопота великовозрастная, подали в суд на парня маленького. Ему 14 лет. Когда стали разбираться в суде, парня оправдали, да еще и похвалили, всё нормально.

— Мужики подали в суд?

— Да. Но какие это «мужики»? Так – непонятное что-то, недоразумение.

— Самим не стыдно?

— Вот так получилось.

— Таким образом, согласно кодексу чести, настоящий ваш воспитанник уступит место старшему в автобусе?

— Конечно. Да это для любого нормального человека естественно, по-моему. Они — нормальные воспитанные дети.

Золотая середина

— Если я вас правильно понимаю, следование принципам борьбы, линии в миру, позволяет лучше усваивать и христианские законы?

— Конечно. Очень помогает. Ку-до — борьба японская. Мы берём сердцевину, всё что полезно нашему народу. А там много полезного: воспитывается смелость, благородство, уважение к старшим.

— По вашему богатому опыту и по наблюдениям, занятия спортом…

— …благоприятно влияют на воспитание здоровой достойной личности. Дело в том, что традиционные японские боевые искусства, китайские, филлипинские нашим российским менталитетом отторгаются на раз. Почему? Потому что стоять и делать одно движение миллион раз их не заставить. Им надо сразу заниматься, сразу практику, желательно чтоб почувствительней. Новички только пришли, я их сразу ставлю на спарринг, чтобы прочувствовали всё. Чувствуют. Можно сказать, начинают понимать, что не все так просто в жизни. Чтобы чего-то достичь, нужно заниматься. Так мы подходим к очень христианскому термину «аскеза» и проводим мосты от борьбы физической к борьбе духовной. Рано или поздно человек начинает осознавать необходимость и духовной аскезы.

— Но религиозная часть восточных единоборств отторгается сразу?

— Религиозная — отторгается сразу. Невозможно и не нужно в наших условиях. Берем только то, что нам, православным, полезно.

— Это как мы берём из Германии «фольксваген» или «Зингер», не воспитывая в себе некоторые неоднозначные качества отдельных представителей этого замечательно в общем-то народа…

— Конечно. Вот равноапостольный Николай Японский – во время миссии у него была воскресная школа, где дети занимались дзюдо. А наши, например Ощепков, занимался джиу-джитсу и дзюдо.

— Он к святому Николаю отношения не имел?

— Нет, Ощепков занимался у самого основателя дзюдо. Во Владивостоке стоит памятник, где он получает первый чёрный пояс.

Убийственное «нежил.»

— По вашим наблюдениям пастыря и спортсмена, преодолели ли мы страшный провал 90-х и 2000-х, когда кладбища молодели от умерших от пьянства? Сейчас с этим покончено?

— Нет. Мы сейчас восстанавливаем монастырь в деревне Сырья. Там мощи преподобного Кирилла Сырьинский. Один из первых святых здесь на Севере. Святое место! Но деревня Сырья вымирает. Постоянный спирт, убийства. В какой-то год за зиму шесть человек исчезло – пьянство и все, что с ним связано. А сейчас местных жителей осталось всего пятеро. Скоро, может быть, никого не останется, и деревня останется пустой. Не преодолели мы эту пропасть, к сожалению. Много уныния в людях.

— И на карте появится ещё одна деревня с надписью «нежил.»

— К сожалению, это так. Почему это случается? С одной стороны, понятно – причины объективные: нет работы от государства. С другой стороны, люди сами опускают руки. Уныние – страшный грех. Кто христианскую литературу читает, знает. Отчаяние доводит до таких страшных состояний.

— Можно ли так сказать, что если мы будем помогать унынию царствовать в себе — будь то «двойка» в школе, будь то увольнение с работы, безработица в деревне, ещё что-нибудь и употреблять все силы для его подпитывания, тогда мы смело можем про себя как про человека, про народ, забыть?

— Это самое разрушительное, что есть. Тем более для нашего народа. Это ужасно: люди погибают. У нас, кстати, ребята не унывают. Есть сила духа, к чему-то стремятся, ставят себе цели. Им некогда унывать.

Вы сейчас видели: бьют их в борьбе, кто-то плачет даже. Но через некоторое время прекращают плакать. Потом становятся мужиками. Он входит в жизнь и уже ничего не боится, пытается справиться с любыми сложностями сам: «я мужик, я защитник».

В нашем боевом искусстве очень сложно выиграть соревнование. 

— Почему?

— Потому что чемпионы мира – все русские. Чемпионат мира — ерунда по сравнению с чемпионатом России. Там, чтобы пробиться на Чемпионат мира… это ой-ой-ой… Тем более клубы ку-до — от Владивостока до Калининграда, от Чечни до Мурманска — везде есть.

— Сейчас говорят, что парни теряют мужественность. Что девчонки становятся больше мужиками, а парни — тряпками. Не замечали?

— Безусловно. У меня был один год, лет, наверно, 10 назад: занимались в клубе одни девчонки, и ни одного парня. Девчонок было, наверное, 8 или 10, а парней не было ни одного. Но сейчас все-таки получше – парней полный зал.

Вжившиеся в Север

— Богослужения, требы, занятия в воскресной школе, в клубе боевых искусств. Как вы, священник, приехавший послужить «на годик» и оставшийся в Поморье, справляетесь, скажите, пожалуйста.

— Да спокойно как-то. Бог помогает. Тем более, что у нас тут глухомань такая, что… Благочиние у нас по площади с пол-Европы.

— И пять священников всего, да?

— Не пять священников, а три! Если серьёзно, то служить здесь особо-то никто не рвётся.

А нам, тем, кто привыкли, вжились в Север… Знаете, чем дальше, тем меньше я куда-то уезжаю. То есть, если раньше я уезжал домой в Архангельск, то теперь уже и это редкость. Сейчас только командировки если какие-то. Или я вот всё мечтаю в отпуск сходить в этом году, может быть. Потому что времени нет: утром служба, вечером спортзал. У нас ведь ещё разные занятия по воскресной школе: иконописная мастерская у нас есть, театр, разные музыкальные кружки. Это всё при воскресной школе. Ходят заниматься и дети, и взрослые.

— Даже взрослые?

— Иконопись у детей не получается. За всю практику только одна девушка смогла закончить этот курс, и научилась более-менее писать иконы. Большинство-то детей – непоседы страшные, у них нет усидчивости. Они приходят, пробуют, но это же надо сидеть…

— Но, по крайней мере, они понимают, что икона — это не лубок?

— А у нас очень строго. У нас иконы пишут, бывает, и по четыре года. Наш иконостас весь записан нами, нашей школой. У нас же ещё строительства разные идут. Дел хватает с избытком.

— Плюс ещё сотрудничество с проектом «Общее дело».

— Очень дружим с ними. Отец Ириней (Пиковский) к нам приезжает, отец Алексий Яковлев с бригадами — они летом постоянно у нас.

В общем, как говорят, «расширяемся». Сейчас ещё и новую воскресную школу строим. Вернее, не школу, а православный просветительский центр, прямо около храма будет стоять у нас. Там будет церковь, воскресная школа. Не сказать, чтобы легко. Но мы, как и положено, не унываем. Смысла нет в унынии – работать надо, с грехами бороться. Тут не заскучаешь.