Игорь Круглов: Аугуст Якобсон — «другой» писатель из сталинского стойла

Заниматься литературой в то время было ох как непросто. Хотя, казалось бы, ну чего тут сложного? Сиди и царапай ручкой в тетрадке. Потом ходи по кабинету туда-сюда, взъерошивая кудри или почёсывая лысину в поисках нужной фразы, и тут же превращай её в писанину. А зато сколько прелестей от такой деятельности! Однако эта медаль, как водится, имела две стороны.

С лицевой стороны, писатели попадали в «золотой» круг общества. Они не «пахали» с утра до ночи на производстве или на службе, как все остальные граждане, они получали большие гонорары, они имели разные привилегии, квартиры, автомобили, путёвки в лучшие санатории и дома отдыха и т. п. Им посвящались газетные публикации, их приглашали на различные конференции и мероприятия, их произведения изучали в школах и вузах. Короче, не жизнь, а малина.

Но была и оборотная сторона. Ради этой «малины» очень часто им приходилось переступать через собственные принципы и убеждения, прислуживать тираническому режиму, воспевать его или уж, во всяком случае, не критиковать и не восставать против него. Те, кто не желали этого делать, быстро попадали в опалу, могли подвергнуться репрессиям, угодить в лагеря или даже под расстрел. Достаточно вспомнить печальные судьбы Осипа Мандельштама, Исаака Бабеля, Николая Заболоцкого, Бенедикта Лифшица, Даниила Хармса, Александра Введенского, Валентина Стенича, Николая Олейникова, Бориса Корнилова, Владимира Киршона и других талантливых авторов. Часть из них была расстреляна, часть угодила в лагеря и тюрьмы. А те, кому подобной участи удалось избежать, были лишены возможности публиковаться и зарабатывать себе на жизнь. В лучшем случае их исключали из Союза советских писателей, травили в газетах, делали изгоями, как, например, Анну Ахматову и Михаила Зощенко после постановления ЦК ВКП(б) «О журналах «Звезда» и «Ленинград» (1946). Причем причины гонений иногда были просто смехотворными с точки зрения нормального человека. Зощенко, к примеру, подвергли остракизму за детский рассказик «Путешествие обезьяны», где проступала сатира на бюрократов. А поводом для травли Ахматовой стал случай, когда на её творческом вечере в одном из университетов все студенты поднялись и принялись бурно аплодировать великой поэтессе. Сталин, когда ему донесли об этом, спросил (видимо, позавидовав): «Кто организовал вставание?» Ну и пошло-поехало… Кстати, в том же постановлении был абзац с разносом Александра Вертинского, но «вождь народов», любивший по ночам слушать его песни, лично вычеркнул его со словами: «Дадим артисту Вертинскому спокойно умереть на родине».

После изгнания из СП Зощенко и Ахматова были лишены даже продовольственных карточек. Правда, «великий вождь» «смилостивился», и карточки опальным авторам вернули. Но путь в официальную литературу для них надолго был закрыт…

Что же касается сервильных литераторов, то они, повторимся, в большинстве своём катались, как сыр в масле. И потому нередко позволяли себе разные непотребства: пьянки, гулянки, излишества всякие нехорошие. Ну что тут говорить, если даже сам глава писательского союза А. Фадеев подавал подчинённым дурной пример. Так, однажды после выходных он не явился на заседание к самому Сталину. А когда тот спросил у присутствующих, где же председатель СП, ему сказали, что Александр Александрович не вернулся с охоты и о нём все очень волнуются. На что усатый «гениалиссимус» ответил: «У нас есть председатель президиума Верховного совета СССР товарищ Шверник. Он тоже охотник. Но он в субботу охотится, в воскресенье опохмеляется, а в понедельник выходит на работу». И всё. Никаких репрессий против Фадеева не последовало.

А другому чиновнику из ЦК и секретарю Союза писателей Д. Поликарпову Коба в ответ на жалобу о писательских выходках — пьянстве, разврате, склочности и т. д. — бросил: «Других писателей у меня для тебя нет!» Это свидетельствовало о том, что он мнил себя всевластным падишахом, у коего деятели пера и пишущей машинки были на привязи, как дрессированные скакуны в конюшне.

Возвращаясь к нашему главному герою Аугусту Якобсону, отметим, что, несмотря на его пребывание в этой «конюшне», всё-таки он был в чём-то другим. Во-первых, никаких данных о его аморальном образе жизни не имеется. А во-вторых, главой Союза эстонских писателей он пребывал при двух властях: буржуазной и коммунистической. Впервые стал таковым в 1939-м, вторично — в 1950-м. А ещё, кроме писательства, успешно занимался и хозяйственно-политической деятельностью. Причём профессионально, не так, как его коллеги — «свадебные генералы», которые просто просиживали штаны и голосовали на разного рода партийно-государственных съездах и пленумах. В 1940-м, после образования ЭССР, сделался депутатом Верховного совета всей страны и главредом издательства «Художественная литература и искусство». Во время войны, в 1942-м, вступил в ВКП(б). А после войны, в 1946–1951 гг., являлся членом Бюро ЦК КП(б)Э и даже целым председателем (!) президиума Верховного совета республики. Несколько лет (1950–1954) совмещал эти функции с работой на посту главы правления республиканского СП. И параллельно писал произведения, проникнутые пафосом утверждения социалистического образа жизни. Несомненно, «кремлёвский горец» был от них в восторге, иначе не позволил бы своему «иноходцу» так высоко прыгнуть. И не присвоил бы ему званий заслуженного (1945) и народного (1947) писателя Эстонской ССР, а также двух своих премий.

Одно из таких произведений — пьеса «Жизнь в цитадели». По ней в 1947 г. был поставлен первый в советской Эстонии художественный фильм, о котором мы уже рассказывали. Данный период творчества Якобсона резко отличался от предыдущего, довоенного, когда его романы, повести и рассказы были полны какого-то безысходного натурализма. Писал он тогда в основном о жизни эстонского пролетариата, резко критикуя буржуазию и её власть. Вызвано это было, видимо, тем, что сам А. Якобсон вышел из рабочей семьи и с ранних лет поддался коммунистической пропаганде. Учась в гимназии, работал в порту, на дровяных складах и торфоразработках. Ещё тогда начал писать свой первый автобиографический роман «Пригород бедных грешников». Потом поступил в Тартуский университет, где вначале изучал политэкономию, а потом медицину. Несомненно, сии познания и позволили ему совмещать партийно-хозяйственную деятельность с литературной.

Присоединение Эстонии к СССР воспринял восторженно, что отразилось на его творчестве. Быстро освоил постулаты соцреализма и принялся кропать свои произведения (в основном — пьесы) с этих позиций. В «Жизни в цитадели» (1946) показал перековку на советский лад (критики писали — «идейный рост») эстонской интеллигенции. «Борьба без линии фронта» (1947) стала аналогом романа М. Горького «Мать» и была посвящена борьбе эстонских рабочих за свои права в 20-х годах XX века. В «Ржавчине» (1947) преодолевались «буржуазные пережитки» в сознании населения. Лакированная коллективизация в эстонской деревне присутствовала в пьесе «Наша жизнь» (1948). Пьеса «Два лагеря» повествовала о борьбе коммунистического и буржуазного мировоззрений в кругах эстонской интеллигенции. А «Строитель» (1949) воспевал послевоенное восстановление республиканского народного хозяйства.

Откровенно говоря, всё это, конечно, была соцреалистическая белиберда. Но белиберда талантливая, что, думается, даёт основания, наряду с умением не только бумагу заполнять строчками, но и активно заниматься государственным строительством, — считать Аугуста Якобсона немного «другим» писателем в сталинском СП.

Читайте по теме:

Игорь Круглов: Народный писатель Юхан Смуул — обласканный Сталиным, подзабытый в Эстонии