От СТЭМа через Медведя до Окуджавы — творческий путь Алексея Агопьяна

— Первый наш традиционный вопрос: какие у вас были контакты с Таллинном?

— Я занимался в Ленинградском театральном институте (ЛГИТМиКе). Там я получил актёрское образование в мастерской Игоря Владимирова. До этого я окончил Одесский политехнический. В театральном я дружил с Сашей Саюталиным из Таллинна. И в 89-90-х годах мы часто ездили из Ленинграда в Таллинн погостить, погулять. Мне очень нравилось, что Таллинн маленький, уютный, домашний. В Ригу мы пару раз ездили — она большая и шумная, и видно было, что она переделана советскими под свой большой город. А в Таллинне всё было тихонько, аккуратненько, и ощущалось, что переделка его особо не коснулась. Всё маленькое, всё почти деревенское, с очень вкусной едой. Я на всю жизнь запомнил, как мы ели там удивительное блюдо — свиные уши!

 

— Начнём сначала: что развернуло вас от инженерной деятельности к актёрской стезе?

— У меня в семье никто актёрством не занимался. Мама рассказывала, что в молодости ей говорили, что у неё есть голос. Но это было очень давно, и она это не реализовала. У меня все были техники. Мой старший брат, а у нас девять лет разницы, поступил в политех на механический факультет. Я очень хорошо чертил, и у нас дома стоял кульман — специальный станок для черчения. Ещё в школе брат меня научил ремеслу, и я даже подхалтуривал вместе с ним. Никаких вопросов не было: после школы я пошёл в институт на этот же механико-технологический факультет. И всё было бы хорошо, если бы я ещё на первом семестре не узнал, что в политехе есть такой СТЭМ! Кто не помнит — это студенческий театр эстрадных миниатюр. А я тогда был в восторге от Карцева и Ильченко, хотя даже и не знал, кто такой Жванецкий. И я себе дома, даже не перед родителями, а перед стенкой читал какие-то монологи. Что-то выдумывал. Я и говорю своему товарищу Саше, с которым сидел ещё за одной партой с первого класса: мол, давай попробуем показать какую-то сценку. Он сначала отказался, но потом я его уговорил. Мы пошли и показали, а режиссёром тогда был профессор с физкафедры, Эдуард Борисович Колтенюк. Он посмотрел нас и сказал мне, что если я хочу, то могу остаться. И тогда ещё было правило, что несмотря на то, что это был студенческий театр, приём был по полной программе: я читал стихотворение, я танцевал. Всё, как на вступительных экзаменах в театральный. И он сказал: «Вот видели, как Лёша танцует, чтобы так все танцевали»! Меня взяли — и покатилось. С первого же семестра я начал участвовать в спектаклях СТЭМа. Тогда были сильные профсоюзы, и студенческая самодеятельность поддерживалась. Наш театр имел звание «народного». Мы каждый год делали новый спектакль в эстрадном жанре и сдавали его комиссии, чтобы подтвердить свой статус.

 

— Ранние «Маски» были своеобразной и легендарной творческой средой, за которой внимательно наблюдали одесситы. А что вы для себя почерпнули из этого периода?

— Дружбу, очень хорошую дружбу. Мы не были изначально в ансамбле пантомимы «Маски». Я лично стал увлекаться всем, что связано с выступлениями на сцене, в том числе и с пантомимой. И в некоторые студии, где ребята занимались, я тоже, иногда случайно, попадал и какое-то время занимался. Поэтому ещё с тех времён был знаком с Барским, с Комаровым… Верёвочку мы изучали, походку и т. д. В то же время я больше занимался речевым жанром, а они постепенно собрались, организовались — и получился ансамбль пантомимы и клоунады. Они сначала были при филармонии ансамблем пантомимы. Уже потом, через какое-то время стали «Масками». Всё это время мы контактировали и даже на каких-то а-ля праздниках («День матроса», «День моряка») показывали каждый свои миниатюры. Объединяло то, что и у нас, и у них был жанр юмора. Мы в той среде были популярны: «О, это весёлые ребята».

— В первых фильмах «Масок» вы же тоже участвовали?

— Это было, когда они уже начали снимать видеошоу в 90-91 годах. В «Масках на свадьбе» мы уже были. Я тогда только вернулся в Одессу после окончания театрального института.

— А переход в «Каламбур» — совсем другой по стилистике и духу проект. Что вас в нём привлекло, как эта работа повлияла на ваше развитие как творческой личности, как актёра?

— А получилось так. Мы уже очень много снимались в «Масках». Шли съёмки «Масок в ресторане» — 17 серий! Пока это происходило, у нас возникали новые идеи. А тогда в политехе было трио чистых клоунов, с красными носами «Магазин Фу». Мы с ними были дружны. Тогда я, Юрий Стыцковский, Татьяна Иванова, Вадим Набоков и Сергей Гладков видели, что в процессе съёмок придумывалось всё «на коленках». Иногда приходили и не знали, что снимать будем. Жорик Делиев говорил: «Ну что сегодня? Давайте быстренько накидаем». Он давал тему, а мы накидывали «гэги». И накопилось какое-то своё количество гэгов, которые не пошли в «Маски». Я уже даже не помню подробностей, но мы каким-то образом решили, что у нас есть свой накопленный материал. Тем более что у ребят из «Магазина Фу» уже были попытки съёмок того, что впоследствии стало «Деревней дураков». И как-то за очередной «вечеринкой» родилась идея сделать совместное что-то. У нас получился интересный состав: два разговорника, Юра и я, и клоуны с носами и прописанными образами: Гладков с большим носом и огромными усами, Сергей — морячок, а Таня ещё не была «бабой», а была клоунессой. В «Деревне» она уже стала «бабой». Мы решили это всё совместить и снять видео. А так как мы были из разных жанров, то решили назвать «Журнал», чтобы там были разные рубрики. Тогда чёрный юмор не очень воспринимался. Но мы решили рискнуть: «Самолёт у нас будет падать 365 серий!» Это уже смешно. Потом, куда можно всунуть огромное количество анекдотов, которые мы знаем? В какое-то одно помещение. Наверное, в бар. Мы перерабатывали многие анекдоты под персонажей бара: бармен и официантка. Обязательно, чтобы они были какие-то ненормальные, кроме бармена. Официантка всё время болтала по телефону, был алкаш и ещё, ещё… Так постепенно всё и сорганизовалось. Мы сначала назвались «Full Haws» — полный сбор. А когда уже отсняли 12 серий и отправили в Москву, то на удивление получили «добро». Нам дней через 10 сказали, что они нас берут в сетку Первого канала, только название не подходит — это иностранное название. Новое придумайте быстренько! Кто-то предложил обыграть нашу смесь — «каламбур». Послали, и они согласились, а на то, что это французское слово, никто и не обратил внимание. Потом они заказали ещё 12. Следующий сезон был 24 серии. Мы уже ощущали себя королями.

— Получается, что раньше эта творческая среда была, где собрались люди, желающие проявить себя в юморе, а куда это сейчас пропало?

— Вот вы и копнули… Я сам себе задаю каждый день такой вопрос. К нам в театр приходят арендаторы — стендаперы. Я пошёл посмотреть. Выдержал пять минут. Вышел из зала. Через месяц сказал себе: «Это надо смотреть. Это же молодёжь. Ты же уже старый. Иди, смотри, учись, чем они дышат, о чём они говорят». Ещё раз пошёл, заставил себя выдержать 15 минут. Признался, что больше не могу. Ушёл. Там совершенно другие мозги, совершенно другое ощущение мира. У них проблем нет, они говорят только о сексе, только всё обсмеивают, если не сказать «обс…». Мне кто-то даже сказал, что у них типа есть закон, что каждые полторы минуты обязательно должно звучать матерное слово, а иначе это не проходит. Поэтому, куда это всё делось? Может быть, в свои 65 лет я уже старый. Но мы бегали, искали книжки, обсуждали их между собой. Так же и с фильмами. Стремились в киноклубы, на закрытые просмотры. Может, поэтому и юмор другой рождался.

 

— Какие образы из ранних «Масок» и «Каламбура» вам нравятся больше всего?

— Это очень трудно сказать. Мне просто повезло — там всё было хорошее. Мы сами веселились. Когда «Маски» снимали, а потом смотрели смонтированный материал, то сами ржали друг над другом. У нас не было такого, что кто-то лучше всех. Мы очень дружески и тепло относились друг к другу. А «Каламбур»… Когда первый раз в эфире был, мы собрались все вместе, смотрели, смеялись и потом отдыхали. Нам было очень весело. Я как-то пытался посчитать, сколько образов получилось в «Каламбуре». Не смог. Потому что у нас одна из рубрик была «аперитивчик». Мы, естественно, обманули зрителя, сказав, что «вы пишите нам письма, а мы будем всё это инсценировать». Мы брали анекдоты и сами придумывали короткие смешные истории и инсценировали. Так вот, в каждой серии у меня была роль в «аперитивчике», потом в «крутом пике» роль, потом в баре роль, а в некоторых барах и не одна, в «деревне дураков» — медведь. Как это можно всё посчитать? Мы сняли 153 серии. Это не считая того, что у нас был один год, когда мы выходили на Новый год начиная с 18 часов 31 декабря до 6 часов утра 1 января, у нас был 3-5-минутный выпуск «из деревни». Мы специально такие написали. Уже не помню, в каком это году было.

— Клубная сцена, театральные подмостки, съёмки в кино, телевизионные проекты — что для вас интереснее?

— Театральная сцена. Роль на сцене. Потому что, ты, когда работаешь над ролью, — это всегда что-то новое для тебя. Это рождение. Не напрасно сравнивают с рождением ребёнка. Когда ты это делаешь — это архиинтересно. Ты и создаёшь что-то новое, другое существо, в которое сам должен влезть и стать этим существом. Иначе — это картонка, а не актёр. Сцена ещё позволяет всё время над этим работать. Кино — это как Раневская говорила: «Один раз снялся, и позор на всю жизнь»!, а тут ты можешь всё доработать. Ты вышел, отработал, каким-то задним мозжечком всё время следишь за собой, за зрителями. И замечаешь, где, что нужно изменить, переделать. Где зритель смеялся, а что я такого сделал? Это постоянная работа и очень интересная штука.

 

— Роли в кино — как это происходило? Кроме «Маски-шоу» и «Каламбура» снялся в 53-х художественных фильмах и сериалах.

— Главных ролей у меня не было. В какой-то сказке я был один из главных. А из всех это то, что Боженька послал мне — роль Булата Окуджавы в сериале «Таинственная страсть» по роману Василия Аксёнова. Это был 2015 год. Там просто звёздный состав. И само произведение интереснейшее, и работа была интереснейшая. Я не понимаю, почему этот фильм до сих пор висит в ЮТубе. Это про то время, когда запустили танки в Чехословакию. Вся когорта «шестидесятников» сидит в Ялте, спрашивают: «А что мы теперь будем делать?» «Давайте писать!» «И что, они выведут танки?» «Нет!» «А что же делать?» Это всё есть в этом фильме.

— Не было как-то жутко? Всё-таки Окуджава — абсолютная легенда…

— Да, я сам перепугался, мне позвонили и сказали: «Мы хотим вам предложить сыграть Окуджаву». Я отказался, сказав, что «какой я Окуджава?». Через три дня перезванивают и говорят, что режиссёр сказал, что только вы! Может, повезло потому, что режиссёр фильма, Влад Фурман, на два курса старше меня занимался в ЛГИТМиКе и хорошо знал мой потенциал. Я посмотрел фотографию Окуджавы 60-х годов и увидел, что действительно похож на него. Приехал я на пробы, сел на грим. Они мне сделали залысины, одели, сфотографировали. Получилось очень похоже. Утвердили.

 

— И теперь режиссура и воспитание молодых актёров. Сегодня вы один, кто стал на базе театра «Маски» реально и серьёзно работать с молодёжью, ставите свои спектакли, существенно отличные по стилистике от того, что идёт в основном репертуаре.

— Первый момент — педагогический. Это из-за моего эгоизма. Актёрство — это такая профессия, в которой всегда нужно работать. Так же, как и в балете. А когда нет работы, то ты начинаешь застывать, чахнуть. И я вспомнил, что если хочешь сам понять что-то, объясни это кому-то. Когда начинаешь объяснять, то сам всё лучше понимаешь. Я начал ходить по студиям, преподавать. Поднял свои конспекты из института. Начал литературу ещё почитывать. Мне самому стало интересно глубже проникнуть в профессию. А режиссура тоже случайно получилась. Кто-то меня попросил: «Мы сказку ставим на Новый год, а так называемый режиссёр уехал». Я почитал, взял, развёл, показал, как и что. Сказал: эти туда, а эти туда, тут сильнее, а тут слабее. Так называемый продюсер пришёл, посмотрел, пришёл в восторг. И покатилось. Тот же «Столик на троих» (спектакль в репертуаре театра «Маски») — это драматическая пьеса. Я просто увидел в ней, как её можно перевернуть в сторону эстетики «Масок». Мы разодеты там поярче, есть всякие сценические придумки. Это близко к «Маскам», в нашем театре нельзя совсем другое ставить. Люди приходят в наш театр посмеяться, чтобы было весело. И я к этому подтянул. Сейчас мы с молодыми ребятами работаем над средневековыми французскими фарсами. Это тот же театр «дель арте», театр масок. Это ступень перед тем, как начать работать над образами. С него всё и началось. И я пытаюсь молодежи это всё всучить.

— Развитие творческой основы, творческого потенциала продолжается? И останавливаться не хочется?

— Нет, конечно. Уже нет обратной дороги. Как говорят про артистов: «Если кто-то говорит о себе, что он такой хороший артист и все понимают, то он уже не артист». В этой профессии, на мой взгляд, края нет. Новая работа — это новые проблемы, новые выяснения, новый поиск. Поэтому очень интересно это всё делать.

 

— По традиции — пара смешных историй из вашего творческого пути и пара анекдотов.

Во времена СТЭМа была такая история. Мы ездили с агитбригадой по колхозам и показывали наши миниатюры. Мы играем на грузовике, с опущенными бортами, а на полянке сидит народ колхозный и смотрит. В какой-то сценке я играл пьяного «в дым». Отыграли, они поаплодировали, потом была следующая сценка. Потом мы опять играем сценку про студентов. И какой-то дед впереди сидит, меня увидел и говорит: «О, а ты ж только что пьяный был!» Вот вам и волшебная сила искусства.

Случай на гастролях. Мы как-то ездили с «Масками». Георгий Делиев, остался монтировать фильм, а мы с Юрой для усиления коллектива поехали по большому кольцу. И у нас был с ним номер — пародия на японского солдата, на фанатизм японских солдат. Он мне даёт дурацкие команды, а я бегаю с ружьем и выполняю их. Харакири — режу себя! Потом опять встаю, камасутра, ещё что-то… И там был момент, когда идёт команда «Банзай»!, я выскакиваю со сцены в зал, становлюсь возле какого-то зрителя, у меня заряжен парик. И я по команде срываю у зрителя скальп и бегу обратно на сцену. И на каком-то концерте я выбегаю, остановился возле какого-то мужика — и тишина! По сценарию у нас идёт пауза. И вдруг в этой мёртвой тишине я чувствую, что меня трогают пальцем в спину между рёбрами. И такой голос: «Ой, такой худенький!»

Анекдот:

В Москве у меня часто брали интервью и обязательно спрашивали о том, какие у меня любимые анекдоты. Естественно, что одесские и еврейские. Они не просто смешные, они всегда с каким-то смыслом или подвохом. Один из самых любимых такой. Перестроечное время. Одесский морской порт. Руководству порта надо покрасить баржу. Уже такие коммерческие отношения. Они вызывают Борю и Изю. Составляют договор. Через неделю чтобы было покрашено — мы ждём комиссию. Через неделю приходят, смотрят — баржа стоит и покрашена с одной стороны. «Боря, Изя, вы что, с ума сошли? Мы же договаривались». «Ша, тихо, спокойно. Вы же сами сказали, что у нас есть договор. Читаем его. Мы, морской порт Одессы, с одной стороны, и Боря и Изя, с другой стороны, договорились покрасить баржу. В чём дело? Мы всё своё сделали».

Ещё один анекдот:

В нашей молодости вокруг нас всегда вращалось много молодых авторов. Они тоже писали. Мы иногда играли и их миниатюры. У меня один из любимых анекдотов вот такой.

Одесский двор. Окно на третьем этаже — это окно спальни. Она же кухня, она же прихожая. Оттуда раздаётся голос: «Изенька, спасибо тебе за сегодняшнюю ночь. Спасибо тебе огромное». «Сарочка, но я же ничего не делал» . «Вот и спасибо тебе за это!»

Я любил рассказывать этот анекдот. И как-то один из авторов, Лёша Сухоруков, смотрит на меня и говорит: «Так это мой анекдот! Это я придумал лет 30 назад».

Читайте по теме:

Лидер «Маски-шоу» Георгий Делиев — об Одессе, Франции, Славе Полунине и новом спектакле

Легенда «Масок-шоу» о гастролях в «сказочной Эстонии»: Люди смеются на одном…

Олег Филимонов — одессит по сути и по жизни!