Август под «Танец Маленьких лебедей»

Всё дальше уходит от нас жаркий август 91-го, погружаясь в минувшие десятилетия, как вглубь веков – настолько стремительно следуют друг за другом события…

Канун августа 1991 года в Москве. В воздухе чувствуется какая-то напряжённость, предощущение тревоги. На заседаниях и в кулуарах Верховного Совета СССР демократы vs консерваторы всё чаще швыряют друг в друга упрёки и обвинения, и эти упрёки становятся всё более шершавыми и увесистыми.

А если бы тогда мы знали…
В курилке царит антагонизм. Единомышленники сбиваются в кучки, недоброжелательно поглядывая на оппонентов. И лишь немногим удаётся сохранять нейтралитет, оставаясь своими для тех и для других.

Вот в облаке упоительно дорогого парфюма величественно проплывает один из всеобщих любимцев, самый-самый великий, уважаемый и народный артист, не спевший в своё время разве что Устав КПСС, да и то лишь потому, что не нашлось композитора, который смог бы сочинить музыку, достойную этого эпического произведения…

Но сопровождающее его тотальное почтительное умиротворение длится недолго.

Депутат от Эстонии с обликом былинного богатыря и фамилией, напрочь опровергающей малейшую возможность принадлежать к оным, гася окурок и бросая его в урну, произносит, перед тем, как идти в зал заседаний: «Ну, шашки наголо!», победно взмахнув при этом тростью, на которую опирается из-за травмы, полученной недавно в результате аварии по причине излишне быстрой езды…
Ещё недавно абсолютно недоступный для прессы всесоюзный премьер-министр, всё общение которого со СМИ ограничивалось краткими протокольными брифингами, после чего он стремительно исчезал в недрах кремлёвских лабиринтов, ныне стоит напротив Царь-пушки, ровно на середине пути от здания Президиума Верховного Совета СССР к Большому Кремлёвскому дворцу (где заседает Съезд Народных депутатов РСФСР).

Привалившись спиной к персональному тёмно-синему Volvo, он всем своим видом демонстрирует полнейшую готовность к контакту, однако пишущие и снимающие братья, интенсивно дефилируя между двумя кухнями, где варится судьбоносное снадобье, упорно отворачиваются и стараются прошмыгнуть мимо столпа государственной власти, разве что не шарахаясь от него, как от Анчара…
Верховный коммунист России, которого вот только что осаждали толпы отечественных и зарубежных корреспондентов, сегодня сам буквально гоняется по Пресс-центру БКД за журналистами, предлагая интервью, но те что-то уклончиво бормочут и ускользают от его настойчивых приставаний…

А, может быть, зря? Может быть, прояви они тогда хоть малую толику внимания к поименованным персонам, то вскрылось бы нечто такое, из-за чего «русская рулетка» событий завертелась бы как-то иначе, и всё обошлось бы без больших жертв и апокалипсических катаклизмов?
Но истина печальна: история не знает сослагательного наклонения.

Один телефонный звонок

Мой день 19 августа 1991 года начался ранним утром, с привычной суеты сборов в аэропорт. Уже третий год я ежемесячно, а то и еженедельно мотался по маршруту Таллинн – Москва и обратно, в поте лица своего отрабатывая нелёгкий, но такой вкусный хлеб спецкора газеты «Советская Эстония», аккредитованного сразу при двух съездах Народных депутатов – всесоюзного и российского, тогда ещё РСФСР, а затем просто Российской Федерации.

Междугородный телефонный звонок застал меня уже почти на пороге. Рискуя опоздать на самолёт, я всё-таки снял трубку: слишком уж настойчиво и, как мне показалось, пронзительно-тревожно звонил мой обычно сдержанный на эмоции аппарат. А может, такое ощущение пришло уже после, задним числом…

Это был мой старинный питерский друг и коллега, однокашник по университету, Борис.

Вместо обычного «как дела, бродяга?», он сходу закричал в трубку: «Славка, что там у вас, ты как?!?».

– А чтó тут у нас? Что – я?.. – только и сумел я растерянно выдавить из себя, а Борис, всё так же напористо, почти кричал: «Ты что, ничего не знаешь?! Ты телевизор не смотришь, что ли?!».

– Борь, какой телевизор – шесть часов утра. Я на самолёт опаздываю, в Москву….

– В какую Москву?!! Ты с ума сошёл! Включи сейчас же телевизор: в Москве переворот!.. Тут надо ноги уносить, а он – в Москву…

Телевизор я, конечно, по настоянию товарища из «колыбели трёх революций», включил и сполна насладился бессмертной музыкой Петра Ильича Чайковского, перемежаемой текстом заявления какого-то ГКЧП о тяжёлой болезни Президента СССР Михаила Горбачёва и о введении по этому случаю во всей стране чрезвычайного положения, который дикторы зачитывали траурными голосами.

С этой минуты у меня включилось какое-то странное чувство, не покидавшее меня все эти «три дня, которые потрясли мир». Было ощущение, что я смотрю по телевизору тревожный документальный фильм-страшилку про этот таинственный ГКЧП, но ко мне всё это если и имеет отношение, то весьма косвенное…

Разумеется, ни о какой поездке в Москву речи уже не шло. И, хотя было ещё рановато, я поспешил в редакцию, чтобы там, на месте, иметь максимально полную информацию о происходящем, что называется, из первых рук.

Запомнился милиционер в вестибюле Дома печати. Сроду их тут не бывало, чем, кстати, таллиннское газетно-журнальное гнездо выгодно отличалось от всех редакционных комплексов за пределами Эстонии, в которых мне довелось побывать: в Новосибирске, Москве, Ленинграде, Киеве, Минске…

Правда, этот неожиданный в привычных стенах человек в синем кителе и издалека узнаваемой фуражке вёл себя без лишнего фанатизма: сидел себе за барьером и, как комендант в Черноморской кинофабрике у Ильфа и Петрова, у всех входящих строго требовал пропуск, но если ему пропуска не давали, то пускал и так.

Без лишних слов…

В редакции, где собрались практически все сотрудники (за исключением главного редактора, который в спешке уехал на дачу за двадцать километров от города, где срочно потребовали внимания его любимые кролики), ощущалось некоторое недоумение. 

Тревоги, страха, тем более паники, во всяком случае, по моим впечатлениям, не было. Были именно недоумение и растерянность: как же быть? А что дальше? И, в частности, что будет с нашей газетой?
Само собою возникло стихийное собрание. За неимением шефа его функции решили вообще ни на кого не возлагать, да и протокол никто вести не предлагал и не собирался. Это было своего рода вече, где все равны и каждый берёт слово, кода другой умолкает. Как ни странно, никакого гвалта не возникло, никто никого не перебивал…

Было решено, что очередной номер, долженствующий выйти завтра утром, выпустить вряд ли удастся: слишком многое неясно, отсюда – неизбежная суматоха и неразбериха на всех уровнях, особенно в типографии, которая без указания сверху всё равно ничего предпринимать не станет.
Кто-то вспомнил: а как теперь с названием газеты? Было понятно, что слово «советская» в любом случае уже больше не будет актуальным.

Стали перебирать всяческие эпитеты и определения: утренняя, новая, независимая… ну, какая ещё?!
И тут доселе молчавшая, а по прежним временам и вовсе аполитичная Елена Скульская в наступившей напряжённоё тишине, когда все растерянно шевелили губами, пытаясь вспомнить или изобрести что-то позаковыристей, тихо и очень убедительно сказала:

– А зачем вообще какое-то определение. Ясно ведь, что стало лишним одно слово – первое. Вот и уберём его, пусть будет просто «Эстония»!

И все удивились: а в самом деле – чего это мы тут ломаем голову, когда всё очень просто!.. На том и сошлись. Как оказалось, самое простое и логичное и оказалось единственно верным…

Всё, что происходило между 19-м и 21-м августа, лучше меня могут описать люди, непосредственно в этих событиях участвовавшие, я же был лишь наблюдателем, так что уступаю им место на «Трибуне». Но, если позволите, в следующем «докладе» поведаю о том, чем завершилась лично для меня вся эта эпопея после возвращения благополучно выздоровевшего президента СССР из его крымского заточения.

Окончание следует

 

Мнения из рубрики «Народный трибун» могут не совпадать с позицией редакции. Tribuna.ee не несёт ответственности за достоверность изложенных в статье фактов. Если вы имеете альтернативную точку зрения, то мы будем рады её также опубликовать.