Процесс создания заказных причитаний тогда выглядел следующим образом: некий собиратель (как правило, из числа журналистов) подсказывал исполнителю тему, читал ему соответствующую литературу (чаще всего — газетные статьи). Со своей стороны сказитель, опираясь на накопленные фольклорные приёмы, создавал сказку о Чапаеве, былину о Ленине, Ворошилове или Будённом, причитания о Кирове или о Горьком. Собиратель текст записывал, а заодно и корректировал.
Как результат, «плачи с мест» публиковались в прессе, являясь неким выражением чаяний и настроений людей. Сказители же оказывались окружены почётом и уважением. Они приглашались в Москву, Ленинград, областные центры для выступлений; получали правительственные награды, становились членами Союза писателей (иногда даже будучи неграмотными). Их произведения печатались, передавались по радио.
Персонажами советских причитаний был определённый, строго очерченный круг лиц. Если проводить параллели, то это были те же люди, которым возводились многочисленные памятники, чьим именем назывались улицы, о ком писались книги. Прежде всего, естественно, это был скончавшийся 21 января 1924 г. В. И. Ленин. Ряд советских плачей был посвящён С. М. Кирову, первому секретарю Ленинградского обкома партии, убитому 1 декабря 1934 г. Имелись также голошения по поводу кончины А. М. Горького (1936), Чкалова (1938) и пр.
К концу 1930-х гг. механизм создания советских плачей как произведений, порождённых сказителем и собирателем, был полностью отработан. Временной разрыв между кончиной оплакиваемого лица и созданием при’чета был сведён к минимуму:
Выдающийся лётчик Валерий Чкалов разбился 15 декабря 1938 г., и в этом же месяце был записан первый плач о погибшем герое.
27 февраля скончалась Н. К. Крупская, плач о ней был создан в марте.
Герои Советского Союза лётчики Анатолий Серов и Полина Осипенко погибли в авиакатастрофе 11 мая 1939 г. Соответствующие причитания относятся к июню того же года.
В советских причитаниях использовались все основные традиционные мотивы, характерные для похоронных голошений: образ моря слёз; мотив прилёта птицы, принёсшей весть о смерти оплакиваемого; желание плачеи’ превратиться в птицу, чтобы полететь к усопшему; мотив бужения покойного; образ умершего, потерявшего способность дышать и двигаться; обращение к оплакиваемому с вопросом, в какую путь-дорогу он отправляется; образ дороги, из которой никто не возвращается; картина прихода смерти к оплакиваемому и др.
Постепенно к мотивам «историческим» добавился целый ряд чисто советских идеологически выверенных мотивов. Так, например, важной стала тема противопоставления тяжёлой жизни при царе и счастливой жизни при советской власти. В описании современности обязательными стали следующие топосы (стереотипный, клишированный образ, мотив, мысль):
- цветущие колхозные поля;
- картина учащихся в школе детей;
- появление в избах электричества;
- восхищённое удивление метрополитеном и пр.
«Ленинские» причитания
«Покойнишный вой по Ленине» — это название реальной книги, изданной в 1925 году в Иркутске. К тому времени культ вождя революции уже активно формировался, и такой популярный в народе жанр, как вой, не мог обойти его стороной, ведь не «выть» по умершему, если он был любим и почитаем при жизн, — большой стыд.
Вот и в упомянутой выше брошюре был напечатан текст причитания или, как говорили в тех местах, «пакойнишнава воя по Владимире Ильиче Ленине», записанный от девушки Кати села Кимильтей, Иркутской области.
«Ой ишо Владимир та да всо Ильич толька,
Ой да на каво жа ты да распрагневалса,
Ой да на каво жа ты да рассердилса-та.
Ой ишо хто у нас будит заведавать,
Ой ишо хто у нас да испалнять будит,
Ой испалнять будит дила тижолыя.
Ой испалнять у нас типерь адин будит,
Ой што адин будит да испалнять у нас,
Ой што адин толька да Леф Давыдавич.
Ой што, вить, скружитца иво галоушка,
Ой што вить броситца да он в пичалюшку,
Ой он ф пичалюшку, в бальшу заботушку.
Ой уш куда иму типерь и кинутца,
Ой то ли в ту старану, то ли в другу старану.
Ой и куда иму пригнуть галоушку,
Ой што скружили та иво, вить, войска,
Ой што, вить, войска иво савецкия.
Ой уш все воиски ни станут слушацца.
Ой уш и што мы станим делать с вам,
Ой уш и как мы вас подымим на наги,
Ой уш и как мы вас толька разбудим-та,
Ой ишо как толька да раскричим мы вас.
Ой уш астались мы да все сиротачки бис сваёва-та да управитиля.
Ой ишо был-ба вон у нас при живнасти, вон при живнасти да при здаровьицы,
Ой заступил ба вон да вес за всех за нас,
Ой уш наставил ба вон нам парядачик.
Ой уш зачем ета да толька смерть пришла,
Ой уш заставила тирпеть нас горюшка,
Ой и заставила да нас страдать па вам.
Ой уш начали мы думушку думати,
Ой и куда жа нам скланить галоушку бис сваёва-та да управитиля.
Ой уш, как стань-ка ты, умна галоушка,
На сваё толька да ты мистечушка,
Ой сажилей-ка ты да свай войска.
Ой уш куда толька будим диватца мы…
Ой уш мы склоним та сваю галоушку,
Ка той старонушки, ка Льву Давыдычу,
Ой станим знать аднаво, да станим слушатца.
Ой-а вас всигда да спаминать будим,
Ой никада та мы да ни забудим вас,
Ой вашу смертачку да чижало́шиньку,
Ой спаминать станим вас па канец жизни».
Любопытно, что в этом «пакойнишнам вое» в качестве ленинского преемника упоминается Троцкий. А вот в более поздних причитаниях фигурирует уже иной преемник:
«Передал Ильич да он Иосифу,
Он Иосифу да свои знания,
Свои знания да людям честныим,
Людям честныим, людям хорошиим».
«По твоим заветом-завещаньицу
Нас ведёт ко счастью Сталин наш»
В отличие, например, от сказок, где вождь изображался бессмертным и вездесущим существом, или новин [новина — жанр псевдофольклорных авторских произведений, подражающих былинам, создававшихся в СССР в 1930‒1950 гг. как часть массовой культурной политики, в которых современная тематика сочетается с архаическими образами традиционного эпоса, — прим. автора], в которых, в свою очередь, он наделялся чертами избавителя, в плачах Ленин представлен как окончательно мёртвый. Информация о его смерти обычно проявлялась уже в первых строках:
«Как услышали мы весточку нерадостну
Да извесье невеселое (…),
Мы услышали, что нет в живых Володимира Ильича Ленина.
Как у нас было в каменной Москве
Велико у нас несчастие случилося».
Если перечитать плачи по Ленину, то видно, что внезапный уход вождя из жизни оставил народ в состоянии безутешного горя и отчаяния. Хотя каждая из плакальщиц переживала его смерть по-своему, эта личная трагедия постепенно превратилась в скорбь целого народа, вызывая при этом чувство единства:
«Пошёл плач да по белу свету,
Да пошла жалость по Росиюшки:
Как мы жить нонь будем, беднушки?»
Видно, что народ относился к Ленину как к избавителю, который пришёл, порушил старый режим, ввёл новый порядок, жертвуя притом своим здоровьем. И даже жизнью:
«Вы вожди-руковадители,
Вы страны вы избавители».
Советские плачи восходят к известной с конца XVI века легенде о царе-избавителе, повествующей о том, как народ ждёт царя, который возвращается и изменяет жизнь своих подчинённых (подобная схема мотивов реализована, например, в легенде о Дмитрии Самозванце и Емельяне Пугачёве). Как водится, она была дополнена новой, так называемой большевистской версией легенды о царе-избавителе, в которой вместо членов царской семьи появляется Ленин, а потом и другие вожди. При этом первые слухи о том, что народ считал Ленина избавителем, появились уже во время болезни вождя, а после его смерти в разы возросло.
Из текстов причитаний вытекает множество выводов: создание новой действительности Ленин начал с удовлетворения базовых потребностей своего народа; благодаря Ленину мужчины начали обращаться к своим жёнам с уважением, а женщины получили не только право выбора, но и свободу, которой раньше никто из них не знал:
«И всё хотелось тебе дать им волькую волюшку
Великую свободушку.
И устроил ты как тебе хотелосе,
Сделал ты вольную волюшку
И дал ты слободушку».
«При товарище при Ленине
Была данная нам волюшка,
Воля вольная — свобудушка».
«Было тебе трудно да тяжелешенько
И на чужое на дальнее сторонушки
И со чужими не с родимыми родителями».
По мнению плакальщиц, появление такой действительности стало возможным благодаря тяжёлой работе и самопожертвованию Ленина, которые, к сожалению, довели его до смерти:
«Его жизнь была горькая,
Была горька-горемычная:
Не видал Владимир жизни светлою».
«Хоть и нет у нас родителя-татеньки,
Но мы на тое-то надеемся —
Мы напишем скорописчатые грамотки
Дорогим своим товарищам,
Многоумныим головушкам,
Мы товарищу Сталину.
Он не бросит нас победныих,
Не оставит нас раздетыих
И не оставит нас разутыих» (1939).
Образ Сталина в конце 1930-х гг. появляется не только в причитаниях, в которых оплакиваются покойные вожди и герои Советского Союза, но и в плачах, сложенных по поводу смерти близких плачея’м людей.
Как видим, Сталин здесь, как и в плачах об официальных вождях и героях Советского Союза, наделяется функцией заместителя умершего. Мифологема «отец народов», созданная идеологической пропагандой сталинского времени, вторгаясь в очень интимный жанр при’чети, на мыслительном (но не на вербальном уровне) трансформируется в образ «родителя-татеньки».
Прославление «великого Сталина» можно увидеть и в редком для русской фольклорной традиции «мужском плаче» — причитании Петра Ивановича Рябинина-Андреева по брату Александру, погибшему во время Советско-Финской войны 1939–1940 гг. Заключительные строки звучат следующим образом:
«А ты честно положил свою головушку
За великого за Сталина, за родину».
Логично было бы предположить, что после 5 марта 1953 г., когда скончался глава Советского Союза, народные сказители (те из них, кто был обласкан властями), уже приученные собирателями отражать смерть вождей и героев в форме плачей, откликнулись причитаниями и на кончину Сталина. Однако такого рода текстов не зафиксировано: так, в советских газетах за март-апрель 1953 г. не выявлено ни одного текста причитания по Сталину.
Почему?
В конце 1940-х гг., то есть ещё до смерти Сталина, советской фольклористикой начала признаваться эстетическая и фольклористическая несостоятельность советских новин, сказов, сказок и причитаний. В печати звучала резкая критика в адрес собирателей, которые побуждали народных сказителей на создание подобных произведений.
Более того, возникла резкая критика по отношению к недавно восхваляемым советским сказам и причитаниям:
«Ещё до войны Карельский научно-исследовательский институт культуры ориентировал подшефных ему сказителей на использование плача как основы для создания новых произведений. После этого появились десятки слащавых плачей…» (Н. П. Леонтьев. В 1930-е гг. способствовал сочинению советских сказов печорской сказительницей Маремьяной Голубковой).
Автора книги «Поэзия Печоры» (Сыктывкар, 1943) В. Г. Базанова, записавшего во время Великой Отечественной войны причитания, в которых весьма явственен идеологический пласт, Леонтьев назвал… «стряпчим от фольклора».
Народные сказители, когда-то ориентированные наукой на индивидуальное творчество, основанное на фольклорной поэтике, после 1948 г. все ещё продолжали сочинять сказы и плачи просоветского характера. Но литературные редакции уже перестали испытывать восторг от подобного народного творчества. Постепенно и сказители, поняв, что их продукция оказывается невостребованной, прекратили сочинять «советские былины» и «советские причитания». Эпоха интереса российской фольклористики к названным жанрам ушла в прошлое.
Такой вот неожиданный способ идеологически выверенной популяризации руководителей целого государства и его финал. Даже жутковато немного становится, как представишь, какие «вои» создавались бы сегодня, не пресеки их в своё время Иосиф Виссарионович…
Первую часть публикации читайте тут.