Родом из детства
Зачастую серьёзный текст воспринимается куда лучше, если в него включён какой-либо забавный эпизод из детства. Вот комментарий одной из читательниц на «Кручинистую меланхолию»:
«Из прочитанного, как ни забавно, у людей более всего в памяти останется детский анекдот. И в этом большая жизненная мудрость: переживания и самосожаление — это вещи тонкие, интеллигентные, а корову два раза в день надо доить пренепременно. Особенно когда детей надо кормить. Жизнь — она материальна».
Речь, напомню, о том, как баба Нюра, послушав о терзаниях Анны Карениной, задумчиво произнесла: «Ей бы корову. А лучше бы… две!»
А вот ещё пример из этой же серии: потомки знаменитого мореплавателя Ивана Фёдоровича Крузенштерна признательны авторам… мультфильма про Простоквашино и лично Коту Матроскину (!) за рассказ о пароходе «Иван Фёдорович Крузенштерн», на котором якобы служил его дедушка. Всё потому, что благодаря этому мультяшному персонажу советские дети не только запомнили фамилию «Крузенштерн», но и то, что этого великого исследователя, да и просто хорошего человека звали Иваном Фёдоровичем! И это не байка: я слышала эти слова благодарности собственными ушами, когда в 2018 году представители славного рода из семи стран приезжали к нам в Петербург на открытие проспекта Крузенштерна.
Последние же пару дней я напеваю себе под нос совсем уж детскую песенку:
«Дружба крепкая не сломается,
Не расклеится от дождей и вьюг.
Друг в беде не бросит, лишнего не спросит,
Вот что значит настоящий верный друг».
Для тех, кто, подзабыл: песенка эта звучала в советском мультфильме «Тимка и Димка». Мультик о том, что зачастую дружба — это и взаимная поддержка, и альтруизм, и терпение.
Но вот история, которую мне сегодня захотелось рассказать, совсем недетская. Итак…
Дружба с последствиями
Дело было в Сбербанке, когда там как раз начался затяжной период, названный «переформатированием», — глобальная реорганизация, в ходе которой множество офисов было закрыто, а другое множество, наоборот, открыто, причём оформленных в совершенно ином стиле. Как водится, на сам процесс были истрачены баснословные деньги, но окупаемость затрат вряд ли кто оценивал.
В самом начале, когда кипиш только-только начинался, я перешла в новое подразделение, функционал которого как раз и состоял в подготовке, сопровождении и контроле того самого переформатирования. То есть планы перед нами стояли модные и грандиозные, сотрудников для их воплощения требовалось много, поэтому набирать их приходилось быстро и массово. Первичным отсмотром и отбором занималась ваша покорная слуга — директор управления был занят совещаниями и собственным пофигизмом.
Укомплектовать тогда надлежало более 20 вакансий, плюс двоих человек нашёл сам шеф. Большую часть отобранных тогда мной кандидатур он утвердил. Почти все из них по сей день трудятся на благо банка и себя.
Помимо рядового состава, приходилось принимать народ и на должности начальников секторов. Так, собственно, я и познакомилась с Надин (имя изменено), ставшей на какое-то время моей коллегой, подругой и правой рукой.
Надин понравилась мне сразу: умная, хорошо знающая операционно-кассовую работу, дико работоспособная (её рабочий день редко составлял менее 18–20 (!) часов в сутки), амбициозная. Она пришла в банк на самую низкооплачиваемую ставку — тогда это называлось «за окно», — но на ней не задержалась, быстро продвигаясь по карьерной лестнице. Её познания в области операционных процессов и закулисной беготни стали для нас настоящей находкой. При этом карьерой Надин не интересовалась. Для неё существовало две «святых коровы», о которых она честно предупредила уже на первом собеседовании: её дочь Пирожок (имя за давностью лет не припомню) и… деньги. Всё остальное было лишь средством, чтобы содержать и баловать первую и зарабатывать вторые.
Конечно, работали в те годы на износ все, причём не только из-за того, что работы было много. Просто в Сбере тогда было так заведено: руководство собирало совещания не ранее 20–22 часов вечера, заканчивались «высочайшие тусовки» сильно за полночь, но начало рабочего дня в 9:00 никто не отменял. Но и работы было катастрофически много. Возможно, из-за того, что дело было новое, а чтобы понять, как задачи распределить между сотрудниками, приходилось сперва вникнуть и сделать часть работы самим. Мы, руководители среднего звена, стали теми, кого я по сей день называю «играющими тренерами».
Вот так, постоянно работая вместе, мы с Надин и подружились.
Новоиспечённая подруга очень много курила, а перекуры (на которые, будучи некурящей, я ходила вместе с ней) — идеальный способ обменяться идеями и просто поболтать. Так я узнала о её семейных проблемах, взаимоотношениях с родными, причинах гипертрофированной привязанности к Пирожку, мечте «стать красавицей» и много ещё о чём.
Со своей стороны, Надин оказалась в курсе истории моей семьи и любви, карьерного роста и отношения к сотрудникам. Мой хороший приятель, глядя на наше сближение, как-то заметил: «Она очень быстро учится, в том числе и подражать тебе. Не боишься, что подсидит?» На тот момент положение дел было вполне контролируемым, поэтому я и ответила, что, мол, нет, я ей пока нужна, а там поглядим.
Но «поглядеть», однако, я не успела. Вряд ли ситуация вышла из-под контроля одномоментно, скорее, это был эффект снежного кома. Причём сугроб намело с той стороны, откуда я не ожидала. К моменту перехода в новое управление я привыкла работать по принципу: задача поступила — поохали / повозмущались («наверху» тоже не всегда умники сидят), «включили мозг», подумали, сели, обсудили; «распилили» задачу на подзадачи, определили промежуточные сроки; пошли делать; сделали, свели, представили руководству; получили люлей, отправились переделывать или же занялись чем-то другим, так как сделали всё правильно с первого раза.
Здесь же с нелёгкой руки шефа и при полном его попустительстве сложился стиль работы, который бы я обрисовала как «бега за право быть любимой женой». Как-то за рюмкой чая он мне поведал, что, по его мнению, идеальный стиль руководства коллективом — это создание конкуренции среди начальников. А то, что в процессе «забега за короной» где-то по дороге может расплескаться качество, — проблема не его, а победительницы и всех остальных претенденток. Это было неожиданно и неприятно: будучи до своего назначения начальником моего уровня, он вполне достойно работал в командном стиле, что, собственно, и повлияло на моё решение перейти работать под его крыло.
Участие в «тараканьих бегах» никогда не было моей сильной стороной. Однако вместо того, чтобы тогда же пожелать шефу и прочим бегуньям попутного ветра и послать всю честную компанию куда подальше, я изо дня в день пробовала вписаться в неприемлемую для меня систему, расстраиваясь каждый раз, когда меня обходила на повороте кто-то из претенденток.
Стресс усиливался, к нему добавлялись явные неполадки в личной жизни, на которую попросту не оставалось времени, и отсутствие общения за пределами банка. Снежный ком нарастал, я продолжала барахтаться, уже не понимая, как можно из всего этого выбраться. Надо ли уточнять, что единственным человеком, с которым я делилась своими бедами, оказалась Надин?
По мере того, как число «забегов» становилось всё больше, кандидатура Надин постепенно стала вырисовываться в качестве единоличного их победителя. Не обошлось тут и без моей помощи, которая, разумеется, вышла мне боком: я поделилась с ней своими наблюдениями о слабостях шефа. Как минимум одно из них вообще не имело никакого отношения к банку: по стечению обстоятельств, внешне (да и по характеру) я очень напоминала его супругу, которая, будучи женщиной властной, руководила домом, семьёй, финансами и мужиком в придачу. Как водится, ему это дико не нравилось, но выйти из-под домашнего контроля или же развестись у него то ли не получилось, то ли не захотелось. И вот в моём лице «тиранируемый» получил возможность отрываться за все свои семейно-домашние мытарства, а в лице Надин и её рубенсовских форм — идеал женщины-мечты.
Наслушавшись моих «наставлений», как и с какого бока в прямом и переносном смысле подходить к шефу, Надин принялась активно их применять на практике, а я получила очередную головную боль. При этом наши с ней отношения оставались близкими и доверительными: после очередного «фи» мне и поощрительной конфетки ей, Надин извинялась и сетовала на плохо скрываемое хамство шефа в мой адрес. Как сейчас помню её слова: «Постарайся отдохнуть и взять себя в руки. Ты вполне устраиваешь меня в качестве руководителя. Кто-то же должен работать, пока начальство сидит на совещаниях!»
И без того хреновая ситуация стала совсем невыносимой, когда на меня обратила внимание самая-важная-начальница — куратор шефа. Основой её «чудесного» руководства было выискивание сотрудника на роль жертвы, которой в дальнейшем надлежало терпеть все её придирки и закидоны. При этом к остальным подшефным её отношение оставалось ровным и доброжелательным. Какое-то время жертва могла сопротивляться, но рано или поздно увольнялась, не выдержав постоянного прессинга. Моего предшественника мадам дожимала около двух лет, но с его уходом ей понадобилась новая жертва. Шеф, понимая, что его результативность, да и методы работы далеки от идеальных, быстро смекнул, что надо сделать так, чтобы «высочайшее» внимание и неудовольствие сосредоточились бы на ком-то другом, то есть на мне.
Ему и усилий-то особых прилагать не пришлось: к тому моменту я плотно сидела на валерьянке, почти не спала, а на работе едва успевала устранять косяки подчинённых, которых из-за постоянной гонки и очковтирательства начальниц становилось всё больше. К совещаниям я почти не готовилась, понимая, что договорить мне до конца всё равно не дадут или шеф, или начальница, или же… Надин — её шеф начал брать на все встречи. Надо отдать должное, тогда она была на высоте: её внутреннего ресурса хватало, чтобы пахать по 20 часов в сутки и быть в курсе всего происходящего.
В один непрекрасный момент шеф велел мне поменяться с Надин должностями, подписав соответствующее заявление. О жизни вне банка я тогда и не помышляла, самооценка хромала на обе ноги, и, с трудом сглатывая слёзы, я согласилась. Это стало первым из трёх этапов моей «антикарьеры» в банке. И лишь на третий раз, крепко подумав, я всё же уволилась. О чём не жалею по сей день.
Надин тоже не отказалась от ротации: зарплата на новой должности была значительно выше. Наступило относительное затишье, в котором мы и проработали какое-то время. Наша дружба постепенно сошла на нет, но тем не менее мы сохранили уважительный и откровенный стиль общения. Потом шефа перевели выше, а его место предсказуемо заняла Надин. Следующий год стал для меня, пожалуй, самым спокойным и комфортным. Надин понимала, что у самой-важной-начальницы жертвой я быть не перестала, а посему меня надо устроить так, чтобы я пропала из виду. Она закрепила за мной контроль над филиальной сетью нескольких регионов, и в петербургском офисе я появлялась крайне редко, почти год перескакивая из одной командировки в другую.
Однако везение не вечно: пару лет спустя бывшая подруга в одночасье была смещена с директорской должности за прокол рядового подчинённого. Надин подмахнула, не прочитав, документ, который ей принесли на подпись. Случилось то, о чём она сама и говорила: нельзя часами сидеть на совещаниях, а потом работать с той же интенсивностью, что и остальные сотрудники. Тем не менее в дальнейшем, уже за пределами банка, её карьера сложилась вполне успешно — по состоянию на лет пять назад точно.
Так «за» или «против» я дружбы на работе? За! Разве что в разумных пределах — без допуска к тем секретам, на которые имеет право лишь чайник. Да рыбки в домашнем аквариуме.
Но самый главный мой вывод сейчас, спустя годы, совсем в другом: нельзя жить на работе, нельзя не иметь увлечений, нельзя весь свой мир и окружение сосредотачивать на ком-то или чём-то одном. Живи я полноценной жизнью за пределами Сбера, общайся с подругами, по-прежнему ходи в гости и походы, читай книги — всего произошедшего, скорее всего, не случилось бы.
Не зря же у слов «друг», «привязанность», «увлечение», помимо единственного, есть и множественное число…
Читайте по теме: