Царьков: Когда невозможно уйти

Ничто так не разрушает, как медленное осознание, что ты — лишний.

Недавно я наткнулся на мысль: с теми, кто перестал тебя ценить, нужно расставаться. Это простая истина из мира личных отношений, но в ней — универсальная логика. Ведь в любых отношениях важна взаимность: если её больше нет — есть только зависимость и разложение.

Я вдруг понял: эта мысль применима и к отношениям между человеком и государством. Ведь они тоже могут стать токсичными. Не сразу, не резко — а постепенно: когда исчезает уважение, когда вместо партнёрства появляется игнорирование, когда тебе дают понять, что ты «никто».

Токсичность этих отношений ощущается не тогда, когда ты чем-то недоволен. А когда ты перестаёшь быть услышанным.

Ты — гражданин. Ты живёшь здесь, работаешь, платишь налоги, ходишь на выборы, участвуешь в местных инициативах, волонтёрских проектах, в жизни общины. Ты не просто живёшь в стране — ты в неё включён. Но ты вдруг видишь, что твой голос не учитывается. Твоя культура считается чуждой. Твоё видение будущего игнорируется. Твои реальные проблемы обесцениваются.

Ты формально «свой», но на деле всё больше чувствуешь, что тебя «вынесли за скобки»: из политической дискуссии, из культурного пространства, из общественных решений. Это может проявляться в языке, в СМИ, в законах — в мелочах, из которых складывается ощущение ненужности. И именно это и есть токсичность. Когда государство больше не воспринимает тебя как участника общего дела. А значит — не воспринимает вообще.

Государство говорит о ценности разнообразия. Но делает всё, чтобы его вытеснить. Оно публично говорит о толерантности — и при этом поощряет общественные настроения, исключающие «непохожих».

Ты можешь родиться здесь, выучить язык, получить образование, работать, платить налоги. Но если у тебя другая фамилия, другое имя, другой взгляд на прошлое или иное представление о будущем — тебя сделают чужим.

И когда ты пытаешься говорить об этом — тебе скажут: «Не нравится — уезжай». Или просто промолчат. Или отвернутся. Это и есть обесценивание в чистом виде. Ты не нужен — не потому, что ты что-то не сделал. А потому, что ты другой.

Особенно жестоким это становится тогда, когда государство понимает: ты никуда не денешься. И делает на этом расчёт.

Молодым ещё говорят: «Вы свободны, мир открыт» — как будто переезд не ломает жизни и не отрывает от корней. Но и это лицемерие: ведь те же власти говорят о демографической катастрофе, нехватке специалистов, старении общества.

Они хотят, чтобы молодые учились за границей, но чаще всего те не возвращаются. Разве для того они уезжали, чтобы оставаться невидимыми и дома тоже? Одновременно государство ищет людей с нужными навыками где-нибудь в далёком зарубежье — тех, для кого и это уже хорошо. Пусть и без гражданства, пусть и без права голоса.

Я вспоминаю, как в двухтысячных мы строили большую IT-компанию. У нас было более сотни сотрудников, и нужно было ещё столько же. Молодёжь уезжала, а иммиграционная политика не позволяла привозить специалистов из тех стран, где были люди с нужными компетенциями и готовностью переехать. Ответ государства был прямолинеен: «Эстония — единственное место, где могут жить эстонцы. Не можете расти за счёт внутренних ресурсов — уезжайте».

И многие уехали… и продолжают уезжать.

Сейчас иммиграционная политика изменилась, стала более открытой, а мир в целом — более мобильным. Но формы внутреннего отчуждения, к сожалению, остались. Стали более «утончёнными», но одновременно и более жестокими.

Я всё чаще ловлю себя на мысли: не проще ли, не мудрее ли — не честнее ли наконец — попробовать построить такую страну, в которую хочется возвращаться именно тем, кто здесь родился и вырос? Которая дала бы им не только старт, но и продолжение — возможность строить свою жизнь, а вместе с ней и общество, и государство?

Ведь уезжают чаще всего те, кто ещё может. А остаются — те, кого уже нельзя не уважать.

Но самая трагичная форма зависимости — у тех, кому за 50. У них больше всего привязанностей: дом, семья, родители, дети, язык, профессия, круг общения. И именно их государство игнорирует сильнее всего. Им говорят: «Вы никуда не денетесь, и мы это знаем».

Когда тебе за 50, ты не просто связан с местом — ты врос в него. Ты не просто работаешь — ты в профессии, которую строил десятилетиями. Ты не просто живёшь — ты заботишься о родителях, поддерживаешь детей, держишь на себе цепочку жизней.

Ты остаёшься не потому, что хочешь. А потому, что не можешь уехать. Не физически — а внутренне, человечески. И именно тогда зависимость становится самой глубокой. Именно тогда пренебрежение государства чувствуется как предательство.

Молчание — не всегда согласие. Часто — это страх. Или усталость. Или осознание, что любое слово будет использовано против тебя.

Но если система строится на страхе, зависимостях и невозможности выбора, — это уже не отношения.

Это — насилие, прикрытое легальностью. Оно не бьёт в лицо. Оно просто стирает твоё существование как субъекта. И чем дольше оно длится — тем меньше ты себя ощущаешь.

И всё-таки — что делать? Нужно ли разрывать?

Это трудный вопрос. Для молодых — возможно, нет другого выхода. Потому что токсичные отношения убивают мечты и возможности. Если ты знаешь, что можешь построить себя в другом месте — не бойся уходить.

Но что делать тем, кто остался? Тем, кому сложно физически, морально, эмоционально уйти?

Разрыв — это не всегда переезд. Это может быть внутренняя свобода. Осознание, что тебя не определяет одобрение власти. Это может быть отказ участвовать в имитации демократии. Это может быть шаг в сторону — в собственное достоинство.

Но если ты всё ещё считаешь себя частью этой земли, если продолжаешь верить, что достойные отношения возможны, — тогда первым шагом должно стать вслух назвать происходящее своими именами.

Потому что перемена начинается там, где человек перестаёт молчать — даже если уйти пока невозможно.