— Это означает, что в Таллинне рождается новый театр, — отвечает режиссер Антон Киселюс.
Досье. Антон Киселюс в 2011 году окончил Учебную студию Русского театра, которой руководил Артём Гареев. В 2012–2017 годах учился на режиссёрском факультете ГИТИСа (мастерская профессора Леонида Хейфеца). Работал педагогом в ГИТИСе и Школе-студии МХАТ. Поставил около трёх десятков спектаклей в театрах Эстонии, Латвии, России и Венгрии. Ядро создаваемого им театра — 11 молодых актёров, выпускников двух последних наборов студии Артёма Гареева.
— За созданием нового театра стоит логичный последовательный процесс. По крайней мере, так оно мною и задумывалось полтора года назад, при начале работы над спектаклем «Mann ist Mann», Удачный спектакль порождает желание оставаться в коллективе. Творить дальше. А чтобы творить дальше, нужен какой-то настоящий повод. Мы задумали и дальше делать спектакли, два уже начали репетировать. И решили, что надо открыть театр.
Сначала влюбились в «Гамлета», потом разлюбили
— Какие спектакли вы репетируете?
— Мы ещё не до конца уверены в том, когда именно и в какой последовательности они выйдут. Первый спектакль, который мы задумали, вырос из естественной технической потребности актёров поддерживать в форме себя и свою сценическую речь. Мы стали читать и разбирать роман Бориса Пастернака «Доктор Живаго». Разделили его условно на четыре части. Сначала для тренировки стали разбирать с точки зрения текста, а потом это переросло в этюды. В результате у меня возникла и окрепла идея выпустить театральный сериал. (Оговорюсь сразу, это не мой термин, не я его придумал.) Каждые полгода будет выходить один эпизод «Живаго». Не обязательно в хронологической последовательности. Хронология у Пастернака вообще вещь относительная.
—Да, там происходят невероятные вещи с пространством-временем. Всё действие многонаселённого эпического романа сконцентрировано чуть ли не в одной точке, в которой удивительным образом пересекаются судьбы персонажей…
— Одна шестая часть суши сжата до такого малюсенького пятачка — переулка Сивцев Вражек, где все друг друга встречают постоянно.
— Пространство не географическое, а…
— Пространство души. Это первое наше хулиганство, и мы пока что собираемся выпустить «Доктор Живаго». Первый эпизод» в конце сентября. Но жизнь по-разному складывается, и возможно, первой выйдет другая работа. Шекспир. «Ромео и Джульетта».
— Идеальная пьеса для молодого — и по возрасту, и по составу труппы театра.
— Абсолютно точно. В конце апреля — начале мая мы также начали проводить лабораторию, так как я с этим сталкивался и в профессиональных театрах. Вопрос освоения и присвоения текста всегда стоит очень остро, и поэтому мы начали с экспериментальной, лабораторной работы, чтобы посмотреть, как сегодня звучит этот текст, а как сегодня могла бы сложиться та или иная ситуация? Сначала было много пьес, потом все влюбились в «Гамлета», потом все разлюбили «Гамлета», и в итоге мы пришли к тому, чего я изначально хотел и что с самого начала планировал. К «Ромео и Джульетте».
Перед таинственной дверью
— «Mann ist Mann» продолжает жить?
— Конечно! Мы будем играть его на площадке по адресу Сакала, 3, в этом здании работал NO99, а теперь здесь на большой сцене идут спектакли VAT-театра, а в камерном зале, где будем играть мы, показывают свои постановки театр Ekspeditsioon и театр танца Fine 5. Будем делить это пространство с собратьями по искусству.
Выбирая новое место для «Mann ist Mann», мы смотрели разные площадки, выясняли, насколько они удобны для нашего спектакля, насколько доступны, во что обойдётся аренда, но что нас особенно привлекло: это очень нахальная вещь — сыграть антивоенный спектакль через стену от расположенного в другом крыле этого здания министерства обороны. Более того: в камерном зале есть дверь, которая прямо ведёт в министерство обороны. Когда мы с художником ходили смотреть этот зал, какие там технические выходы, то сразу обратили внимание на эту дверь, спросили администратора, он замялся и ответил: «Я могу узнать, но подождите». Вышел, очень скоро вернулся и сказал: «Это дверь министерства обороны. Если вам очень надо, мы попробуем договориться с ними, но, скорее всего, вам не разрешат её открыть!»
— Как жаль! Воображение тут же нарисовало такую картину: у театра возникает договорённость с министерством, и в финале спектакля дверь отворяется, и на пороге возникают офицеры в парадной форме, с аксельбантами. Во-первых, форма красивая, а во-вторых, современность вторгается в трагифарс Брехта. Шикарный перформанс мог бы получиться!
— Такой несколько вызывающий и уж никоим образом не осуществимый перформанс!
Безумная миссия «Синей птицы»
— В Таллинне вы в минувшем сезоне поставили не только камерный «Mann ist Mann«, но и «Синюю птицу», которая шла в огромном зале…
— Всего она прошла пять раз, из них три раза в Alexela, в зале на 1200 мест. И там мне стало понятно, что это был не вполне театр, скорее — поразительное и безумное шоу. За три представления «Синюю птицу» просмотрели 3600 человек. Причём на одном из спектаклей школьников буквально утрамбовали, забив ими балкон. Нам самим некуда было сесть. Мы ушли на самую верхотуру и оттуда наблюдали за публикой. Это было зрелище! Школьники просто не знали, как вести себя в театре. Они то подключались, то выпадали из происходившего, болтали, обсуждали что-то. Там шёл какой-то отдельный безумный спектакль на этом балконе.
Сама по себе задача стояла безумная, у нас практически не было бюджета, что-то мы получили от государства, что-то дали спонсоры, но вся команда из этого очень достойно выкрутилась. Свою миссию — заработать деньги для театра — мы выполнили. И замечательно играл в этом спектакле полицейский оркестр под управлением Сийма Аймла. Его музыканты — удивительно открытые и душевные люди, они очень лично восприняли своё участие в спектакле. И знаете, во время подготовки спектакля, видя, как нервничает, переживая то и дело всплывающие проблемы постановочная бригада, кто-то из оркестрантов подходил к нам и участливо спрашивал: «Может, вам чаю заварить?» Чудесные люди!
Бедный «Йорик» — чемодан без ручки
— Антон, я знаю, что одно время в Латвии вы руководили театром, который назывался «Бедный Йорик». Какие впечатления остались от этого?
— Просто «Йорик». Он очень старался не быть бедным, но не получалось. Это был городской театр в Резекне, приграничном городке с населением в 30 000 человек, часть из которых служила в пограничной охране, а другую часть составляли люди, связанные либо работой, либо тесными любовными узами с градообразующим предприятием — пивзаводом. Впрочем, продукцию этого завода потребляли практически все взрослые жители городка. Театр образовался в 1990-е, а в нулевые, когда он должен был занять некую нишу, руководители театра пошли на сделку с городом. Стали частью системы домов культуры. Нормальный статус так и не обрели. Одной ногой вроде бы городской театр, а другой — придаток к системе культпросвета или как это теперь зовётся. Они сами не могли понять, где находятся, а городские власти относились к театру как к чемодану без ручки. Каждый новый худрук — я тоже с этого начинал — шёл к мэру с вопросом: «Вы наконец дадите нам статус городского театра?» Тот отвечал: «Надо подумать, вы ещё чуть-чуть подождите». Я ждал, потом напрямую спросил: «Вы собираетесь дать статус?» Мне так же прямо ответили: «Нет, не собираемся», и я сказал: «Спасибо! И прощайте!»
История дома Капулетти
— Известно, что самое сложное сегодня для любого театра — проблема финансирования. У вас есть планы решения этой проблемы?
— До сентября это для нас не очень большая проблема. Потом станет большой. У нас нашёлся спонсор, который взял на себя наши траты до сентября. А с сентября надо начать зарабатывать. И решать, где мы выпустим первый спектакль: на улице Сакала или там, где мы арендуем помещение для репетиций, на Лоотси, 8. Мы просто не можем позволить себе арендовать этот зал, если не будем там играть. Там выпустим Пастернака в небольшом формате, а насчёт Шекспира пока что остаёмся в раздумье.
Потому что необходимо выбирать между объёмом самого спектакля, глобальностью идеи и выживаемости постановки, т. е. возможности её проката в нынешних экономических условиях, просто придётся выбирать какой-то вариант.
— Мне кажется очень важным, что ваша труппа — выпускники двух последних студий, которыми руководил Артём Гареев. Заметно, что потенциал у них хороший, но необходимы огранка, шлифовка, словом, всё необходимое для того, чтобы оставаться в профессии. Сохранять театр в себе и себя для театра. И какой вы видите в работе с ними шекспировскую молодёжную трагедию? Будут ли там исторические костюмы, поединки на шпагах?
— Нет, ни фехтования, ни исторических костюмов не будет. На мой взгляд, уже наступила пресыщенность от всех этих драк на сцене. Хочется решить эту сцену через свидетелей. Как будто на площади Вероны стоят две японские туристки, делают селфи на фоне древней архитектуры — и вдруг к их ногам падает тело. Где-то внизу происходит драка, которую не видно, об исходе её можно судить по трупам, выкинутым наружу. А мы сидим и чувствуем — откуда-то надвигается большая драка, воюют Монтекки с Капулетти, а нас пока что это не затрагивает, но вдруг, с одной стороны, к нам завалится Монтекки, а с другой — приплывет на лодке с вооружёнными бандитами Капулетти, и они начнут воровать наши буи. А мы нейтральные горожане, смотрим на это и в душе молим о том, чтобы нас эти разборки не коснулись.
Для меня «Ромео и Джульетта» — это история дома Капулетти. Большинство сцен происходит либо в доме Капулетти, либо на улице.
Монтекки появляются только чтобы показать, что у Ромео есть родители. На мой взгляд, самый главный негодяй — старый Капулетти. И вот хочется понять, кто такой сегодня Капулетти. Вспомните первую картину пьесы: там драка начинается именно в тот момент, когда появляется то-то из господских. Сначала идёт такая ленивая перебранка слуг, без всякой злобы, они даже вроде бы получают кайф от собственного остроумия, а как только входит кто-то из господ, драка начинается не по-детски. Никому из простого народа не нужная. Собственно говоря, это очень современная ситуация. Придёт кто-то из больших господ и скажет: «Вы должны участвовать в этой войне!»
Читайте по теме:
Диалог с Сергеем Николаевичем о статусе свободного человека в прифронтовой зоне
Александр Пуолакайнен: Наш театр переживал разные времена, но мы оптимисты и надеемся на лучшее