В программе Docpoint — три картины, которые претендуют на «Оскар» в номинации «Полнометражный документальный фильм». Известно, что многие любители кино относятся к «главному» «Оскару», за лучший игровой фильм, неоднозначно: среди претендентов попадаются картины, отобранные то ли за то, что они успели нашуметь (как пресловутая «Анора»), то ли за кассовый успех — но касса и качество не всегда одно и то же. С документальными фильмами дело другое: зритель не ломится на них; более того, при всём желании их увидишь разве что случайно, наткнувшись в телевизоре или выловив в интернете. Зато они (конечно, я говорю о лучших из них) действительно держат руку на пульсе сегодняшней жизни, говорят о ней откровенно и без прикрас, и авторы очень чётко выражают свою позицию и готовы бескомпромиссно отстаивать её. Так что в этой номинации критерии отбора на «Оскар» значительно выше и требовательнее, чем к игровым фильмам.
Самый нашумевший претендент на «Оскара»
Из трёх претендентов на «Оскар» самый известный в международном масштабе (премия «Берлинале» за 2024 год) полуторачасовой «Нет другой земли» (режиссёры: Рэйчел Шор, Юваль Абрахам, Хамдан Баллал и Базель Адра, страны-производители: Норвегия и Палестинская территория). Два автора — Адра и Баллал — палестинцы, два — Шор и Абрахам – оппозиционные израильские журналисты. Фильм рассказывает о том, как на западном берегу реки Иордан, в районе Масафер-Ятта, израильская армия с 2019 по 2021 год выселяла жителей палестинских деревень, так как этот участок земли был предназначен под полигон. Бульдозеры сносят хижины, построенные из жести и каких-то других непрочных материалов, скарб их обитателей остаётся под открытым небом, они вынуждены уходить отсюда, переселяться. Один из авторов, Базель Адра, палестинский активист и юрист, все эти годы боровшийся против выселения. Его друг, израильский тележурналист Юваль Абрахам, говорил, что взялся за этот проект потому, что его возмутила социальная несправедливость, неравенство, выпавшее на удел палестинцев. Кадры выселения, плачущие женщины, мужчины, размахивающие руками и чуть ли не с кулаками набрасывающиеся на солдат, которые стараются сохранять спокойствие и держатся отчуждённо — всё это, конечно, производит очень сильное впечатление. Фильм использует интервью с жителями, подчёркивая их упорство, но также отчаяние и травму, нанесенную несколькими годами конфликта. Эмоциональное и психологическое воздействие этой драмы бесспорно. И если мотивы Базеля и Хамдан понятны: они борются за свои интересы и интересы земляков, то мотивы Рэчел и Юваля — благородное стремление к справедливости, желание понять тех, кому приходится плохо, и стать на их сторону.
Но говоря об этой действительно сильной картине, невозможно замалчивать контекст времени, в котором она вышла на международный экран. «Берлинале» прошёл в феврале 2024 года. После того, как фильм был снят, но до того, как вышел в прокат, а именно 7 октября 2024 года, хамасовские изверги вторглись в Израиль из сектора Газа. Около 1200 израильтян были убиты (включая сотни участников музыкального фестиваля), ещё 251 взяты в заложники — и до сих пор освобождены не все. Террористы не только убивали, но и насиловали. К сожалению, в Европе очень влиятельно антисемитское и пропалестинское лобби, и показ фильма на «Берлинале» вызвал очередной поток антиизраильских действий. Не знаю, просчитывали ли их авторы картины и тем более организаторы многочисленных фестивалей, в которых она участвует, тот фон, на котором проходит её показ. Но закрывать глаза на это нельзя.
Скелеты в шкафу, которые не утаить
Двух других претендентов на «Оскара», японский фильм «Днёвники черного ящика» и американский «Sugarсane» объединяет то, что оба они — исследования чёрных дел, о которых старались умалчивать, но они раньше или позже всплыли на свет. И обе картины созданы людьми, имеющими к происходящему самое непосредственное отношение.
Японская журналистка Сиори Ито в 2017 году опубликовала книгу о том, как однажды в отеле она подверглась домогательствам со стороны известного писателя, который к тому же был другом тогдашнего премьер-министра и явно считал, что по этой причине ему позволительно больше, чем другим. (Как писал Оруэлл, все скоты равны, но некоторые — больше скоты, чем все остальные.) Когда Ито поведала об этом (сначала на пресс-конференции, а затем в книге), ей стали угрожать. Она получала анонимные письма, её пытались привлечь к ответственности за клевету, но она собрала все доказательства и заставила признать свою правоту. Фильм интересен тем, что Сиори Ито находится как бы в двух ипостасях: как жертва и как автор-расследователь, скрупулёзно собирающий материалы, компонующий их, раскрывающий для зрителя свою «кухню». Т. е в какой-то момент она смотрит на себя со стороны — и вместе с ней зритель. К тому же фильм проливает свет на более широкие проблемы, связанные со злоупотреблением властью, коррупцией и сексизмом. Хотя власть имущие такие фильмы не смотрят, а если и увидят, то пожмут плечами и заявят: «А мы-то при чём?»
История, рассказанная в фильме «Sugarсane» (букв. перевод «Сахарный тростник») ещё чудовищнее. Над картиной работали два режиссёра, Эмили Кэсси и Джулиан Брэйв НойзКэт. Джулиан — индеец, его фамилия переведена на английский с индейского родового прозвища: Храбрый шумный кот. Отец режиссёра, художник-скульптор по дереву, работающий в традиционной манере канадских индейцев, Эд Брэйв НойзКэт, в детстве учился в католической школе-интернате для индейских детей; про школу рассказывали страшные истории, Эд слышал их, что-то запомнил, пересказал сыну. Джулиану сначала не очень верилось. Он сам рос в относительно благополучной обстановке, участвовал в традиционных этнографических праздниках — он и во время съёмок фильма танцевал экзотический танец на таком празднике, а потом, оттирая пот с лица, оправдывался: я всё-таки уже не в том возрасте, чтобы так легко двигаться. И для него шоком были воспоминания отца о том, как в школе маленьких индейцев заставляли забыть, что они индейцы.
В 2021 году в саду этой школы-интерната Кэмлупс с помощью радара-сканера обнаружили 215 необозначенных могил. В фильме показано, как участники съёмок заходят в заброшенное (там много лет никто не бывал) деревянное строение и видят на стенах сохранившиеся имена погибших детей…
Такие интернаты возникли в самом конце XIX века рядом с индейскими резервациями. Детей принудительно забирали из семей и разлучали с родными и близкими на долгий срок. В школах запрещалось говорить на родном языке, только на английском или французском. Под запрет попадали традиционные верования индейцев, одним словом, вся их культура. За малейшее ослушание детей нередко избивали и подвергали издевательствам.
Эмили Кэсси нашла нескольких людей уже преклонного возраста, которые могли рассказать о том, что творилось в школе Кэмлупс. Фильм-расследование стал путешествием в прошлое, наполненным болью и жестокостями.
Вот рассказ старой женщины по имени Джеральдайна Боб: «Особо зверствовали две монахини, имён не знаю. Во время избиений я не плакала: из-за этого они становились бешеными, теряли контроль над собой: швыряли тебя об стену, били кулаками, сваливали на пол и били ногами. Они не могли остановиться. Они были просто безумными».
Священнослужители, «трудившиеся» в интернате, были не лучше. Известно, что многие несовершеннолетние ученицы беременели от них. Этих девочек отправляли в Ванкувер, о судьбе рождённых ими младенцев неизвестно…
Авторы фильма вывешивают на стене фотографии тех, кто издевался над детьми: brother такой-то, father такой-то. Так в полиции крепят к чертёжной доске фото разыскиваемых преступников. Этих, из интерната, уже не разыскать. Возможно, там, в другом мире, им воздастся.
В фильм вошли кадры выступления премьер-министра Канады Джастина Трюдо на открытии мемориала погибшим детям и встречи представителей индейцев с Папой Римским Франциском. Он начал свою речь со слов: «Мне стыдно». Стыдно за тех, кто творил эти зверства…
Откровения о себе и времени
А открывался фестиваль фильмом чешского режиссёра Клары Тасовской «Я не всё, чем я хочу быть», составленным из снимков, которые на протяжении 30 с лишним лет делала легенда чешской фотографии Либуше Ярцовьякова. Фактически это — автобиография Ярцовьяковой, рассказанная в её фото (и в закадровом тексте). Около 18 000 снимков просмотрела Клара Тасовска, прежде чем вытроить из них сюжетное, протянутое сквозь времена, повествование. Первые фото сделаны на улицах Праги в августе 1968 года — советские танки среди домов и скверов, растерянные лица пражан. Ярцовьяковой было тогда 16 лет. Кто-то не знал, кто-то забыл — после крушения Пражской весны новый генсек КП Чехословакии Густав Гусак начал «завинчивать гайки»; Либуше из-за «неправильного» социального происхождения родителей (творческая интеллигенция!) не приняли в университет, она пошла работать в типографию и там фотографировала «рабочий класс», который, как свидетельствуют снимки, совсем как у Некрасова: «До смерти работает, до полусмерти пьёт».
Она фиксировала окружающую реальность, людей и свое личную жизнь без прикрас, честно и смело. Она и о себе рассказывает с непривычной даже сегодня откровенностью. Бурный секс не отходя от типографского пресса, падающие лицом в тарелки собутыльники в барах, первое замужество, два аборта, неудачный второй брак, творческая поездка в Токио, где она задержалась сверх положенного и по возвращении лишилась загранпаспорта… Её фотографии — эпос о маргинальных людях, к которым относилась и сама она, её тянуло к таким, какое-то время она преподавала вьетнамцам, которых завозили в Чехословакию, потому что собственной рабочей силы уже не хватало, во всяком случае, свои не пошли бы туда, где трудились вьетнамцы…
Её путь — постоянные рывки к свободе, после которых слишком часто следует откат на прежнюю позицию, а то и ниже, бесстрашные автопортреты в рискованных ситуациях и дерзкая демонстрация собственной некрасивости — принимайте меня такой, какая я есть. Каждое фото — вызов. И вся жизнь — вызов. И вызов — этот фильм. По сути своей и по форме.
К бессмертию?
Кинодокументалистика сегодня решает вопросы глобального этического плана, поэтому хочется рассказать о картине, которая не вошла в программу фестиваля, но могла бы занять в нём очень важное место.
Фильм немецких режиссёров Ханса Блока и Морица Ризевика «Вечный ты» кому-то внушит оптимизм. (Выходит, я смогу жить вечно? Правда, в несколько иной форме, но всё лучше, чем вообще не существовать?) А кого-то напугает. (На что такое бессмертие?)
Режиссёры совершают путешествие в сумеречную зону дигитального мира, в некую четвёртую вероятность после трёх общеизвестных: ада, чистилища, рая. Оказывается, ай-ти и искусственный интеллект дошли уже до таких степеней совершенства, что стало возможным сохранить ваше «Я» (мысли, чувства, привычки, привязанности, голос и прочее) и после того, как вы перейдёте в мир иной и местная администрация решит, куда определить вас, в какую из названных чуть раньше трёх вероятностей. Для этого необходимо собрать как можно более исчерпывающую информацию о субъекте: его высказывания, устные и письменные, фотографии, видео, тембр голоса, аудиовизуальные свидетельства его поведения в различных ситуациях, какие книги предпочитает, какую музыку любит, как относится к спорту и если положительно, то за какую команду болеет, ну и интимную информацию, как без неё? После соответствующей обработки информации может получиться чат-бот, который будет общаться с вами так же, как ушедшие навсегда друг/подруга.
Вообще-то человечество осмеливалось мечтать о чём-то в этом роде и раньше. В России был такой философ Николай Федоров ([1829–1903], который мечтал о бессмертии, о воскрешении всех умерших, чтобы сохранить то духовное начало, которое было в каждом. Смерть не только должна быть побеждена — Николай Фёдоров ставит целью «всеобщее возвращение жизни, всеобщее воскрешение всех когда-либо живших людей, а так как в таком случае население Земли увеличилось бы сверх всяких пределов, то человечеству следовало освоить космос. Его философия повлияла на Циолковского и, вероятно, опосредованно, на Маяковского; последняя глава поэму «Про это» явно навеяна философией Фёдорова. Кстати, если не читали поэму, прочтите, рекомендую. Вы узнаете иного Маяковского. Не того, который входил в школьную программу, а сейчас, естественно, не входит.
Но технических возможностей воскрешения тогда не знали. А теперь можно создать виртуальную/дигитальную копию человека. С аватаром или без. Только к чему это приведёт?
В фильме «Вечный ты» рассказана историю двух пар по схеме живой — неживой.
Одна: муж, Джошуа, в компьютере ведёт диалог с умершей женой Джессикой. «Джессика, это реально ты?» — набирает он. На мониторе появляется ответ: «Я, а кто же ещё!». Разговор с покойной вытесняет из его сознания настоящую реальность. Джошуа месяц не выходит из квартиры, разве что за едой. И не отрывается от компьютера. Это уже становится похожим на наркозависимость. И, наверно, так же опасно.
Другая пара. Она, Кристи, живая, ведёт беседу с ботом, который создан из информации о её бойфренде Камероне. Покойный, вероятно, любил чёрный юмор, бот унаследовал это свойство и уверяет Кристи, что находится в аду, но скоро придёт к ней и заберёт её туда. Можете себе представить, что испытывает Кристи!
Но самый сильный и трогательный эпизод фильма — ТВ-шоу «Meeting You», созданное в Южной Корее. Уже в первых кадрах картины появлялась маленькая девочка; мы узнавали, что она умерла и мать не может примириться с потерей. И вот мать приглашают принять участие в опыте. На неё надевают шлем с очками и перчатки, зелёный экран теперь видится ей лужайкой, а на лужайке играет её маленькая дочь. Девочка ведёт себя так, как вела себя живой, мать касается её руками… Сотрудники шоу смотрят со стороны, как женщина хватает руками воздух, а ей кажется, что дочь с ней. «Мама, ты думала обо мне? Мама, скажи, я красивая?» Даже у тех, кто управляет этой «встречей», на глазах слёзы. Может ли иллюзия быть такой правдоподобной? Что чувствует женщина в этот момент? И что с ней будет, когда мираж развеется? Может ли виртуальная копия заменить живого человека?
В фильме дано слово и защитникам дигитального «бессмертия» и их противникам. Авторы не становятся ни на чью сторону, они только показывают, сколько этических и психологических проблем возникает, когда технический прогресс, подобно виртуальной копии шутника Камерона, перестаёт считаться с тем, что можно, а что нет. Отсюда до вытеснения человека, до убеждённости в том, что он не так уж нужен, не так уж далеко.
А вы хотели бы обрести такое бессмертие?
Читайте по теме:
Кинофестиваль DocPoint-2025 в Таллинне — что посмотреть
«Швейная машина» с печорскими и киевскими корнями — лучший фильм Эстонии 2024 года