Точно так же неуместно и сослагательное наклонение применительно к отмечаемой дате появления на свет человека, чьё творческое наследие и имя навсегда вписаны в историю мировой культуры. Даже если этот человек физически ушёл из жизни. С нами остаются его мысли, его чувства, его ошибки и взлёты — то, что составляет сущность любого творца, да и вообще личности.
Так радоваться или огорчаться?
— Знаете, Слава, у вас на редкость неудачная фамилия, — сказал мне как-то Сергей во время одной из наших первых встреч, когда мы ещё были на «вы».
Памятуя о стихотворении Николая Заболоцкого «Ивановы», которым меня нередко подначивали мои новосибирские друзья, я осторожно поинтересовался:
— А почему, собственно?..
— Вас нельзя вставить ни в какой рассказ: всё равно не поверят, что это реальный, живой персонаж, а не какой-то абстрактный вымышленный образ…
Я хотел было возразить, что вообще сомневаюсь в надобности быть куда-либо «вставленным», но почёл за благо не развивать эту достаточно деликатную тему: мало ли что…
Разговор этот имел продолжение некоторое время спустя, когда наше знакомство обрело очертания большей взаимной, не скажу близости, но — приязни и доверительности. А пока что я понял одно. Довлатов, когда он вдруг посреди разговора перестаёт реагировать на окружающее, а взгляд его становится похожим на взгляд беременной женщины, погружённой в себя, в свои таинственные недра, — он не просто отвлекается от беседы, задумываясь о том, где достать колбасы, а именно уподобляется будущей матери, вынашивающей под сердцем нового человека. Только он вынашивает не одного человека, а многих и разных — новых и старых, весёлых и злобных, значительных и мелочных. И сшивает между собой их судьбы, сплетает события, свивает характеры…
Много лет спустя, прочитав довлатовский «Компромисс», я понял, о чём именно шла речь в том нашем давнем мини-диалоге. И тогда я глубоко и полезно задумался: а как мне быть — радоваться или огорчаться по поводу своей фамилии, не позволившей Сергею «вставить» меня в оправу своего романа? И до сих пор пребываю в этой задумчивости…
С одной стороны, попасть в один ряд с персонажами произведения, входящего в сокровищницу мировой культуры, — без сомнения, почётно. Если великая Фаина Раневская говорила, что сняться в плохом фильме — это всё равно что плюнуть в вечность, то оказаться среди героев хорошей книги — это как получить в той самой вечности постоянную прописку.
Но, если взглянуть по-иному, вряд ли с такой трактовкой темы согласятся хотя бы половина тех, кто был Довлатовым таки вставлен.
Так как же — радоваться или печалиться? Нет мне ответа…
Но зато — почтенный!
Я уже как-то писал о главной жемчужине моей коллекции автографов — записке от Сергея, присланной мне в одном конверте с бланком служебной командировки. И снова упоминаю о ней не из тщеславия, а исключительно льстя себя надеждой, что не все, читающие эти строки сегодня, знали про описываемый эпизод моей биографии раньше.
Бесспорным чудом следует считать уже сам по себе факт, что это послание вообще уцелело в процессе без малого десятка переездов нашей семьи с места на место, включая два — внутри Нарвы, один — из Нарвы в Таллинн и ещё четыре или пять — внутри столицы.
Говорят, что три переезда (по другой версии — два) равняются одному пожару. Итого — внушительная цифра. Значит, рукописи на самом деле не горят…
Что касается записки, то по своему содержанию она носит исключительно бытовой прозаический характер. Я в то время был собкором «Советской Эстонии» в Нарве, и подобные просьбы приходилось исполнять довольно часто. Коллеги присылали мне бланк, а затем звонили и говорили: «Старик, отметь там мою командировку!» А то и вовсе ничего не говорили — и без слов всё было понятно: желательно получить с конторы лишнюю трёшку или даже пятерку…
Довлатову было скучно поступать как все. Ему вообще претила обыденщина. Он и по такому пустячному поводу умудрился создать маленький литературный шедевр, написав в приложенной к бланку записке (сохраняю орфографию оригинала): «Почтенный Слава Иванов! Прошу Тебя отметить мою командировку. Если будет нужно, я, в свою очередь, охотно совершу для тебя какой-нибудь слегка противозаконный поступок.
Жму руку. Довлатян.».
Насчёт «противозаконного поступка», слава Богу, обошлось. Но история получила продолжение, хоть формально и не вполне напрямую вытекающее из неё самой, но логически и композиционно укладывающееся в схему причинно-следственных связей.
Вскоре после этого Сергей сам приехал-таки в Нарву — по-настоящему, в реальную командировку. И позвонил мне, предложил встретиться в гостинице, где он остановился. По его выражению, «пообщаться за парой бутербродов».
Сначала разговор шёл о его командировке. Думаю, скорее из вежливости, чем по необходимости, он спрашивал что-то на предмет местных особенностей, на что ему надо обратить внимание, а что — пропустить, а я что-то отвечал… Но всё это было прелюдией.
В какой-то момент он вдруг, безо всякого перехода, спросил в лоб — пишу ли я что-то кроме репортажей и статей в газету. Я не сразу «врубился» и переспросил: «В смысле?»
— Ну, в смысле литературы, — как-то даже нетерпеливо уточнил он.
Слегка растерявшись, я стал что-то бормотать на тему. Мол, недаром говорят, что плох тот журналист, который не мечтает стать писателем — как плох тот солдат, который не мечтает стать генералом, а, значит, я плохой солдат… и тому подобную галиматью.
Сергей слушал, гладя в сторону.
Наконец, я собрался с духом и выпалил: «Знаете, Серёжа (я так и не смог ему «тыкать»), я — чего там! — конечно, пытался что-то кропать, но журналистика меня, видимо, испортила». Он поднял брови, ожидая продолжения. Пришлось уточнять: «Я слишком привязан к фактам. Начинаю фантазировать — выходит или вычурно, или натужно, или неправдоподобно, а то и просто глупо. А строго следовать реальным событиям, датам, фактам и именам — какая же это литература? Я так для газеты и пишу. И уже не могу вырваться из этой подёнщины…».
— И напрасно! — со странноватой интонацией произнёс он. — Мне, например, факты иногда помогают. И имена с фамилиями — тоже. Хотя, конечно, не всегда получается, как задумывалось… Но я тебе всё-таки рекомендую не смущаться такими мелочами. Пишущий должен быть дерзким.
…И всё-таки он меня «вставил» в одну из своих микроновелл. Хотя, может быть, и не меня: фамилия-то, как ни крути… Да ещё и в таком соседстве. Но как же хочется верить, что это был посыл в мой адрес.
В его «Записных книжках» в разделе «Соло на IBM», написанном уже после отъезда из СССР, есть такое замечание: «Блок отличался крайней необщительностью. Достаточно сказать, что его ближайший друг носил фамилию — Иванов».
В любом случае я благодарен Сергею за хоть ненамеренную и неполную, но всё-таки реабилитацию. У Заболоцкого гораздо беспощаднее…
P.S. Тем, кто желает быть гостем на юбилее классика, предлагаю: давайте встретимся на открытии фестиваля «Дни Довлатова в Таллинне» 3 сентября, в 17:00 в саду Канути, где будет установлен памятник Довлатову. Это тоже будет означать, что классик по-прежнему с нами.
Читайте по теме: