Если бога нет, то кто я?
Как и в другой пьесе, которую Дурненков писал для Юлии Ауг, в «Айсберге», один из ключевых здесь мотивов — мотив самоидентификации человека. Проще говоря: кто я, зачем живу на свете, для того, чему я посвятил/ла свою жизнь, создал меня ли бог (если он есть, а это вопрос спорный).
«Если бога нет, то какой же я после того капитан?» — мучался сомнениями один «фоновый» персонаж, введённый в «Бесов» только чтобы произнести эту фразу; сегодня реальность так давит на человека и обстоятельства так настойчиво управляют им (хотя надо бы наоборот), что постоянно приходится выяснять: «а действительно ли я…»? Кто? Измученная потрясениями, которые не прекращаются уже лет тридцать, женщина из Ида-Вирумаа Вера, мать непутёвой и тоже в своём роде несчастной дочери — или Алла Пугачёва?
Это — «Айсберг». Его героиня не хочет быть собой, ей хочется сменить самоидентификацию, она оказывается в психбольнице, где ей не мешают воображать себя Аллой Пугачёвой. В прошлом она самозабвенно поклонялась певице. Когда началась война в Украине и Алла Пугачёва покинула Россию, Вере стало казаться, что в мире вокруг неё возникла лакуна, чёрная дыра — и эта дыра втянула её в себя; свято место пусто не бывает, вот Вера и заполнила его собой, вошла в чужую индивидуальность и уверила себя, что та села на неё, как сшитое по мерке облегающее тело платье. Вере даже разрешают устроить концерт — и в той сцене, где героиня репетирует, Вера ведёт себя властно и требовательно, в этот момент в её сознании стирается граница между её индивидуальностью и характером Аллы Пугачёвой (каким Вера представляет её себе — по слухам и публикациям). Происходит полная подмена собственного «Я» — заимствованным, сконструированным в своём изображении. Bepa счастлива, в этот момент она освобождается от постоянной тревоги, боязни завтрашнего дня и пр.
«Айсберг» играли очень недолго, хотя он мог бы собирать публику; в нём были прекрасные актёрские работы: Вера — Юлия Ауг, дочь Веры Кристина (которая оказалась от этого имени, потому что чувствовала — мать навязывает её чужое «Я», и стала зваться Кадри) — Полина Ауг, главный врач психбольницы — Эльмо Нюганен.
(Говорят, «Айсберг» снят на видео и его можно найти в интернете.)
«Исцелению», выпущенному объединением Vaba Lava, надеюсь, суждена не такая скоротечная жизнь.
Где-то в Европе
Пьеса, сочинённая специально для конкретного исполнителя, — особая структура. Случается, что драматург жертвует правдоподобием реалистической, как должно казаться публике, истории, пишет своё полотно размашистыми мазками, не пренебрегает мелодраматизмом — всё для того, чтобы актёрский талант развернулся во всю мощь. Чтобы героиня то возносилась в высь и казалась себе счастливой и свободной, то низвергалась в бездну отчаяния. Нарочно пользуюсь сейчас лексикой городского романса, жанр забытый — хотя и непрочно — но кое-какие его осколки проблёскивают в бенефисной пьесе для большой трагической актрисы. А Юлия Ауг и есть большая трагическая актриса, она остаётся такой даже тогда, когда в постановке не хватает материала для этого.
Летом в Таллинне и Риге состоялась читка чрезвычайно остроумной и не менее пугающей комедии Виктора Шендеровича из якобы древнеримской жизни «Концепция», или «Упрямая тварь история». У Юлии Ауг была маленькая роль — римлянки Лавинии, которая умоляет влиятельного сенатора освободить внука-подростка из концлагеря (или как там в Римской империи это называлось). Появление Лавинии меняло тональность всего перформанса, сатира отодвигалась на второй план, уступая место ужасу и состраданию.
В «Исцелении» сталкиваются два очень разных и, кажется, не способных coсуществовать в одном пространстве характера. Проблема самоидентификации здесь тоже очень важна, но есть и другая, столь же важная, проблема, есть вопрос, на который зашедший в тупик капитан из «Бесов» точно не смог бы ответить. Обманывая одного или немногих, мы спасаем здоровье и жизни многих — допустимо ли это? Этично ли?
Действие происходит где-то в Европе. Скончался президент международного медицинского благотворительного фонда “Healing” («Исцеление») Филипп Коэн. Последние несколько лет он избегал встреч с членами совета директоров и не появлялся на публике, дочь Анна (Ауг) замещала его. Но что станет с фондом после его смерти? По силам ли Анне нести на своих плечах эту ношу? Готовы ли акционеры и спонсоры — люди богатые, жёсткие и не склонные к филантропии, если она не приносит им прибыль, — воскликнуть: “Le Roi est mort, vive la Reine!”. («Король умер — да здравствует королева»!)
Спектакль начинается как детектив с лихо закрученной завязкой. Тут важно — захватить внимание зрителя, а уж потом он отвлечётся от сюжета, в котором, простите, не все концы с концами сходятся, но это уже будет неважно: публику увлечёт игра двух замечательных актрис, напряжённый поединок их героинь, внимание переключится с нарратива на характеры, на образы, которые создают Чулпан Хаматова и Юлия Ауг.
Смертельно бледная Анна готовится сообщить на пресс-конференции о смерти отца. Она заранее предчувствует, что в зале повиснет тяжкое молчание, на доброжелательность прессы нет надежды — и сразу же возникает скандал, который затевает некая журналистка Софья, русская («и это многое объясняет», как сказано в «Сибирском цирюльнике» Никиты Михалкова).
Сёстры
И начинает раскручиваться история двух сводных сестёр, история ревности, ненависти, предательства, вынужденного обмана и чудесного спасения от неминуемой гибели.
Если вкратце: талантливый учёный-медик Филипп Коган не вернулся в СССР с международной конференции, стал эмигрантом, «вестернизировал» свою фамилию, став Коэном; в Союзе остались жена и маленькая дочь. Жена и особенно её мать (старуха, надо понимать, злобная — закадровые персонажи пьесы сконструированы достаточно выразительно) решили не иметь ничего общего с «предателем советской родины». Тяжело больная мать спивалась, Соня росла в нищете, знала жизнь с теневой стороны. Общалась с маргинальными юнцами: беспорядочный секс, наркотики, уголовная среда, любовник, выставивший её в одних носках на мороз. Как-то её зачем-то забросило в Таиланд — драматург не скупится на жуткие детали: жанр позволяет, а публику такое впечатляет. Потом Соня становится востребованной журналисткой, её специальность — скандальные расследования; по-английски muckraker — разгребатель грязи. Как ей удалось сделать карьеру, автор не сообщает: поверим ему на слово.
Тут важно противопоставление: одна из сестёр, Анна, родилась уже на Западе, выросла в тепличной атмосфере, окружённая отцовской любовью, другая, Софья — чуть ли не на помойке. Пробилась — пройдя через грязь. Стала безжалостной (профессия такая). Анне не надо было задумываться над вопросом: кто я и какое место занимаю в мире, об этом позаботился отец, он сформировал мир, в котором занимал центральное место, а Анна была рядом; он определил идентичность дочери.
Естественно, когда героини сталкиваются, закалённая в борьбе Соня размазывает Анну по стенке.
Первая их встреча — интервью. Обе поначалу прикидываются. Соня делает вид, что представляет какое-то жёлтое издание; вопросы, которые могут интересовать его читателей, заранее известны обеим сторонам, и Анна держится с журналисткой с равнодушной благожелательностью члена королевской семьи на благотворительном базаре. Заученные интонации, заученная история о том, как я «с детства мечтала помогать отцу исцелять больных людей». Юлия Ауг в этой сцене меняет тембр голоса, делает его выше, каким-то детским (как будто возвращается в образ той девочки, которая «помогала папе лечить людей»); актриса показывает: её героиня фальшивит, понимает это и не придаёт этому значения. Всё как в лучших домах: вы зададите стандартные вопросы, я, неискренне улыбаясь, стандартно отвечу, и мы разойдёмся. К взаимному удовольствию. И тут Соня наносит нокаутирующий удар: оказывается, она расследовала всю историю создания фонда “Healing”, и если её обнародовать, конец фонду, конец репутации гениального учёного и спасителя безнадёжно больных Филиппа Коэна. И Анне — конец.
Поединок развивается от сцены к сцене. Соня атакует, она уверена в себе и с издёвкой следит за Анной, которая теряется всё больше и больше, нуждается в помощи — а тот, на кого она опиралась все последние годы, юрист фонда Янек Вазински, друг, любовник, палочка-выручалочка, оказывается предателем. Анна пытается защищаться, видит, что её линия обороны прорвана в нескольких местах, отступает, совершает ошибки…
Секрет фонда “Healing”
Два штампа: их употребляли те немногочисленные авторы, которые пытались писать рецензии на «Исцеление». «Секрет в шкафу» и (евангельское): «Врачу, исцелися сам». Попробуем обойтись без них.
Фонд создан на деньги миллиардера, страдавшего редкой и неизлечимой болезнью. Тот платил за исследования, Коэн обнадёживал его: мол, первые результаты внушают определённый оптимизм; постепенно фонд разрастался, привлекал новых спонсоров и акционеров, создавал дочерние подразделения, действительно исцелял многих людей или хотя бы облегчал страдания. Но поиск того средства, которое ждал первый благодетель, зашёл в тупик. Миллиардер умер, его наследники предъявляют претензии, совет директоров колеблется, кто станет управлять фондом, общественность хочет знать подробности. Анна не создана для таких испытаний.
Потом выяснится, что Филипп Коэн искал совсем другое лекарство, за этим поиском стояло чувство вины, больная совесть человека, бросившего в России семью; Коэн работал ради Сони, но ни она, ни Анна этого не знали. (Подробности опущу: надеюсь, что этот спектакль покажут ещё, он того заслуживает — так что пусть тайна остаётся тайной.) Сам Коэн последние годы тяжело болел: рак головного мозга, депрессия, невозможность общаться с людьми — порою он ненавидел всех, но в первую очередь — себя.
Кара за обман? Высшая сила вмешалась? Тут могут быть разные мнения.
Опять-таки: этическая проблема, которую трудно решить однозначно. Думаю, многие скажут: пусть медики сосут деньги из миллиардера, которого всё равно не излечить, но пусть спасают тяжело больных. (Тем более что, все крупные состояния нажиты самым бесчестным путём, как известно из книги, которую Остап Бендер прислал подпольному миллионеру Корейко.) Обманув одного, помогли многим. Такая вот неразрешимая дилемма.
После таллиннской премьеры «Исцеление» показывали в Риге и в Лондоне; публика встречала его превосходно, залы были полны. Что касается откликов в СМИ и социальных сетях… 90% сводится к «не смотрел, но осуждаю». Авторы оставшихся, даже изо всех сил демонстрируя свою благожелательность, оказались неспособны смотреть на пьесу, постановку и актёрскую игру как на творческий акт. В таком случае остаётся лить воду, писать о чём угодно, только не о театральном искусстве
Попробуем восполнить пробелы.
Финал пьесы какой-то очень благостный. Я согласен с тем, что жёсткая, волевая и способная, если надо, отбросить с пути любую помеху, Соня лучше может руководить фондом, чем страдающая, неуверенная в себе Анна. Героини меняются местами, каждая находит свою, а не заёмную и не навязанную идентичность. Но чудесное спасение Анны — это уже совсем из другой оперы. Началось как детектив, продолжилось как сильная психологическая драма, а закончилось волшебной сказкой. Уступка зрителям (вернее: зрительницам)? Впрочем, автор сам загнал себя в ситуацию, из которой реалистического выхода не было. Пришлось совершить некоторое насилие над сюжетом. С благородными намерениями.
Я уверен: Михаил Дурненков сегодня — действительно лучший пишущий на русском языке драматург. Говорю это искренне, хотя у меня есть претензии как минимум к двум его пьесам: «Исцелению» и «Эйзенштейну» (последний, поставленный Юлией Ауг в Эстонском драматическом театре, мне очень нравится, он очень точно сделан и в нём великолепные актёрские работы).
Мы же с вами понимаем, что в творчестве не всё задуманное получается таким, каким хотелось, чаще всего – совсем не таким, и это неизбежно.
Режиссура Элмарса Сеньковса, скажем так, тактична. По отношении к пьесе и к исполнительницам.
Конечно, самое ценное в спектакле — актрисы. Юлия Ауг и Чулпан Хаматова — это действительно дуэт, сотрудничество двух равных и сильных актрис. Поединок героинь не переходит в поединок исполнительниц — и происходящее на сцене при всех «но», которые есть в пьесе, убеждает. (Потом уже начнёшь отмечать для себя «проколы» сюжета, но это будет, как говорят немцы, остроумием на лестнице.)
Юлия Ауг показывает, как тяжело её героине постоянно носить маску уверенной в себе и не сомневающейся в своём деле деловой женщины, хотя она не создана для такой жизни, как она страдает от раздирающих душу противоречий, как несёт в себе тайну болезни отца, которого приходилось скрывать от людей.
Роль Чулпан Хаматовой более, если можно так сказать, выигрышна. Она играет не одну только Соню, но и закадровых персонажей, которые в пьесе обрисованы иронически. С точки зрения Анны. Престарелую богатую даму Клариссу Анна ненавидит, потому что вынуждена заискивать перед ней — и в исполнении Хаматовой в мгновенной зарисовке этого образа очень много реальных жизненных наблюдений. При всей острохарактерной манере игры. В такой же острохарактерной стилистике решён образ Янека Вазински: самоуверенный мачо, который держится с Анной покровительственно, бравирует своим умением разруливать ситуации — и вместе с тем ему плевать на всё, кроме собственного благополучия. Этими двумя зарисовками актриса даёт понять, среди каких волков приходится жить Анне. А так как по-волчьи выть ей при всём, может быть, желании, не дано, то естественно, что героиням предстоит обменяться статусами: Соня — в фонд, Анна — в личную жизнь. И в неизвестность.
**
Наверно, интересно было бы поставить «Исцеление» в двух вариантах и играть в два вечера, чтобы актрисы менялись ролями; во всяком случае, я пытался представить себе Ауг в роли Сони, а Хаматову в роли Анны. Но как дороги были бы билеты на такой спектакль в два вечера?
Среди претензий, которые предъявляли и к «Айсбергу», и к «Исцелению» те, кто не видел спектакли, была одна справедливая: непосильные для многих, слишком многих, цены на билеты. Этим отсекались люди, которым очень нужно было — для исцеления души в том числе — увидеть спектакль и пережить вместе с героинями своё, сокровенное.
Один из моих любимых писателей — Дж. Д. Сэлинджер. У него есть повесть «Фрэнни и Зуи», в ней Зуи так обращается к своей сестре Фрэнни:
«Играй ради Господа Бога, если хочешь — будь актрисой Господа Бога, если хочешь. Что может быть прекрасней? Ты приехала домой и принялась возмущаться и издеваться над тупостью зрителей. «Животный смех», чёрт побери, раздающийся в пятом ряду. Всё верно, верно — видит бог, от этого тошно становится. Я не отрицаю этого. Но ведь тебе до этого нет дела… Помни — ты большая актриса, это твоё настоящее призвание. «И тебе остаётся только одно, единственный религиозный путь — это играть. Играй ради Господа Бога, если хочешь — будь актрисой Господа Бога. Что может быть прекрасней? Играть для другого — это значит играть для Другого. Бескорыстно стремясь к совершенству в своей профессии, ты спасаешься сам и помогаешь спастись ближнему».
Читайте по теме:
Борис Тух: Краски и «Оскары» «Театральной осени»
«Поле горьких ягод» вернёт на таллиннскую сцену актёров Народного театра ДОФа
Стравинский и Равель, балет и опера соединились на сцене в Таллинне