Мастерская Владимира Аншона-Тянава находится на улице Магазини, 31, в одном дворе с упразднённой тюрьмой; оставшееся от неё двухэтажное здание линяло-жёлтой окраски наводит на мысль о том, как удивительна порой бывает игра случая: коробка, некогда сооружённая как место для физической неволи, соседствует с вместилищем свободного творческого духа. Есть ли в этом нечто символическое? Побывав в мастерской и поговорив с Владимиром, Анатолием и Ольгой, я склонен думать, что есть. Как и во всём, что вокруг нас.
Рассматривая картины, которые будут экспонироваться, начинаешь следить за мыслью их авторов. Археология образа, поясняет Аншон, — это творческий метод, когда всё случайное, громоздящееся среди вороха впечатлений, отметается, и ты видишь именно то, что существенно. Это вроде добычи редкоземельного металла, когда среди тысячи тонн грунта, породы находишь то, что нужно.
Соединять несоединимое
— Как возникла идея выставки двух художников?
— Это пусть Оленька расскажет, — говорят художники. — Это её собственный проект, он длится уже достаточно долго; она любит соединять несоединимое.
Ольга Любаскина: Это правда. Люблю соединять несоединимое и очень люблю этих двух художников, Анатолия и Владимира. Сделать такую выставку я мечтала давно. Владимир и Анатолий действительно работают в очень разной манере, человеку со стороны непросто уловить здесь точки соприкосновения, но их роднит то, что оба они интеллектуальные художники, в их картинах через краски, через холст, через бумагу, через композицию выражена глубокая мысль и очень важное послание о современности, которое зритель прочтёт. Если захочет прочесть.
Подобные выставки случаются очень редко, но вы подумайте над тем, как они сегодня необходимы. Хотя бы для того, чтобы не позволять душе лениться. Мой опыт позволяет мне предугадать, что какой-то процент зрительской аудитории прямо возле картин начнёт расшифровывать вложенные в них послания. А остальные получат какой-то импульс, который заставит их открыть свой компьютер и войти в гугл или раскрыть энциклопедию и попытаться узнать, что же эти художники принесли с собой.
Я думаю, что картины Аншона и Страхова — искусство будущего, они — для музеев и для следующих поколений; тогда их станут увлечённо расшифровывать, опираясь на то, что будущее принесет с собой, но что сегодня уже было предугадано Владимиром и Анатолием. И искусствоведы будут писать докторские диссертации о творчестве Аншона и Страхова. О том, что они хотели сказать своими картинами — и о том, что сбылось.
Макс Планк включил для нас машину времени
— Оля, глядя на эти работы и слушая Владимира и Анатолия, я бы добавил — во избежание кривотолков, что это не высокомерно мнящее себя «элитарным», адресованным только избранникам, искусство, а адресованное всем, кто захочет, приглашение пойти вместе с авторами в некое пока неведомое пространство-время, которое, возможно, уже наступило, а возможно только ещё собирается наступать — и совместно исследовать его. Может быть — и для того, чтобы сохранить в себе душу живую в то время, когда обстоятельства для нее становятся всё менее благоприятными. Но интересно, откроют ли статьи искусствоведов завтрашнего дня именно то, что сегодня сказали художники?
О.Л.: Теперь у нас такая счастливая возможность, что художники с нами и мы можем спрашивать о них обо всём.
В.Т.-А.: Наше время позволяет нам всё предыдущее богатство культуры обозреть, как на экране, в компьютере одновременно, доступна вся информация, не нужно идти в библиотеку, обкладываться книгами. Мы — в машине времени и можем двигаться вдоль её оси в обе стороны.
— Мастерская художника таким образом представляется действующим фрагментом машины времени?
В.Т.-А: Да. Если эта машина работает на основах современных теорий физики. Сейчас мы часто приходим к квантовой теории, родоначальник которой Макс Планк ввёл понятия «позиция» и «суперпозиция». Согласно квантовой механике, мельчайшие частицы могут находиться сразу во многих местах одновременно.
«Любая система, пока за ней не наблюдают, находится в состоянии суперпозиции. То есть в двух, а может быть и более, положениях, взаимоисключающих друг друга».
Это в отношении частиц. Но это применимо к любому явлению. Когда балерина застыла в па — это классическая позиция. А когда она одномоментно протанцевала весь балет, и мы увидели все па одновременно — на экране компьютера — это суперпозиция.
— Но это выражено на экране с помощью технических средств?
— А у нас есть возможность художественным средствами выразить эту суперпозицию, когда мы видим начало явления, его развитие и его завершение. Одномоментно. В этом и состоит сложность работы.
На выставке будет мой «Шекспир». Потрясающий копьём — так переводится это слово. Сюда вошли осколки моих театральных работ, изъятые из них мгновения. Когда-то я работал над шекспировской «Бурей» для Линнатеатра, работа осталась неосуществлённой, но сохранились её материалы, и они тоже вошли сюда.
Вопросы, которые мы не задавали
— Театр — исчезающее искусство; спектакль существует, пока он идёт на сцене; видеозапись его, как бы хорошо она ни сделана, всё-таки нечто другое — это не живой момент, а память. Как это соотнести с теорией Планка?
— На выставке будут «Круг 14», «Круг 15». Круг истории — это то, что уходит в историю. Как Vene teater. Память о том, что ушло. И есть работы, которые раскрывают творческий метод; исследования, которые обычно происходят в процессе постановки спектакля, на этапе работы над текстом пьесы. Но так как театр, как бы сказать красиво, не нашёл причин для сотрудничества со мной, то материалом, текстом становится сама жизнь. Исследование процесса тем же самым инструментом. Мы находим ответы на вопросы, которые не задавали. В творческом процессе есть какая-то отправная точка, в ходе осмысления материала какая-то концепция рождается, но когда ты воздействуешь на материал, он развивается по своим законам и даёт ответы на вопросы, которые ты ещё не задал. А инструментом может быть театр, может быть сама жизнь.
В моём «Шекспире» я предупреждаю, что нас ждут серьёзные потрясения. Театр становится материалом или жизнь — всё равно.
Давайте работать с естественным интеллектом, а не с искусственным!
—Когда вы это сказали, мне вспомнился «Мой Гамлет» Владимира Высоцкого:
А гениальный всплеск похож на бред,
В рожденье смерть проглядывает косо.
А мы все ставим каверзный ответ
И не находим нужного вопроса.
— ДА! Многие говорят об искусственном интеллекте, о том, как он работает, какие он ставит вопросы, а я работаю не с искусственным интеллектом, а с естественным. С универсумом. И получаю ответы, и, честно говоря мне даже трудно сказать, как это здорово работает.
Я сам удивляюсь, каким образом это происходит. Вот на улице передо мной встала девушка с рюкзаком за спиной. И в этом рюкзаке ответ на вопросы: «Кто надоумил девушку купить этот рюкзак? Потом — сесть в автобус или в автомобиль и подъехать к тому месту, где я в данное время нахожусь? И встать передо мной, чтобы я увидел её?». И вот мысль уже заработала! Или: я приезжаю в другой город — а там гостиница вся сделана таким образом, что укрепляет меня в намерении принять то или другое решение. Укрепляет в выборе формы. Импульсы! Идут из Универсума. Укрепляет меня в выборе формы. То, что внутри меня становится объектом, мы входим в эту инсталлированную внутреннюю жизнь. В творчество прежде всего.
—Начинается диалог с Универсумом?
— Абсолютно!
Когда-то я делал выставку «Малевичи» и имел неосторожность пригласить поучаствовать всех желающих. Чтобы никто не обижался. У меня было 11 художников, которые входили в основную группу, и был свободный мольберт, и я сказал, что любой, кто хочет показать своё видение, может это сделать. Единственное требование: все работы должны соответствовать размеру «Чёрного квадрата» Малевича — 79,5 х 79,5 см.
И в результате произошло нечто, похожее на приход к Дону Хуану Каменного гостя. Дон Хуан вызвал статую — и она явилась.
Во дворе валялась в мусоре некая штука. Картон. На котором кто-то красил петли. И следы остались. Я её обрамил, она как раз вошла в размер. Как будто кто-то из Вселенной подкинул мне этот картон, обернувшийся вариацией на темы Малевича. Это шутка, но страшно бывает, когда возникает понимание, что такое субъективный идеализм. Вселенная инсталлируется внутри человека. Каждого человека. И эти вселенные не соприкасаются.
В положении Кота Шрёдингера
— Если применить к сиюминутной ситуации — с вашей точки зрения — то ни Оли, ни Анатолия, ни меня объективно не существует; мы вам кажемся.
— Если так, то мне кажется, что даже куратор выставки Оля ещё не знает, что у нас есть третий участник выставки, если не считать Универсума. Или четвёртый, если считать. Я не всё успеваю, и она, Олеся Яцук, по моим эскизам и по мотивам квантовой физики делает работу «Кот Шрёдингера». Этот Кот, который то ли жив, то ли мёртв или жив и мёртв одновременно, подталкивает исследователей к новым открытиям, заставляя задуматься о природе реальности и взаимодействии человеческого сознания с квантовым миром.
Аншон и Страхов вместе: Кота Шрёдингера можно соотнести с нашим положением — тех, кто как не входит в рамки тренда эстонского искусства. Вроде мы есть, а вроде нас нет.
— И у входа в этот тренд стоит собрат Кота Шрёдингера по популярности, Демон Максвелла, и решает, кого пропускать, а кого нет.
А.С.: Мы все находимся в квантовом состоянии неопределённости. Володя всё-таки с театром больше связан. А я волк-одиночка. Может, не волк, а медведь в берлоге. Наблюдаю за тем, что происходит с людьми и природой. В нашем мире исчезают покой и доброта. Вот я шёл сюда — и навстречу четыре девушки, молодые красивые — и матом — не ругаются, они на нём разговаривают. Хотел им что-то сказать — но не стал. Что я мог сказать им, разве что поаплодировать за совершенство ненормативной лексики? И услышал бы в ответ что-то четырёхэтажное. Что же из них вырастет, и на что им искусство, которое мы делаем? Мы, как могикане. Или как люди на обломках корабля, идущего ко дну.
В.Т.-А.: Много лет назад мы с режиссёром Наташей Лапиной делали в Русском театре «Лес» по Островскому. Сквозь сценографию проходил мотив разрушенного музыкального инструмента, который когда-то играл прекрасную музыку, а теперь уже не может. Так как он — осколок ушедшей цивилизации, которая остаётся в мире идей. Слава Богу, что исполнительское искусство не лишено преемственности. Чтобы стать музыкантом, ты должен научиться играть гаммы. В изобразительном искусстве это, увы, не так. Когда в нашей академии упразднили факультет живописи и графики, всё стало понятно, искусствоведы и экономисты решили — это всё лишнее, не стоит тратить на него деньги.
А что осталось? Виртуальное искусство, перформанс, инсталляции.
А.С.: Я недавно зашёл в Академию художеств, посмотреть дипломные работы. Вижу: всё здесь — конструкторы, дизайнеры, сидят за компьютерами, в наушниках. Неживое всё, чужое.
А когда я учился, всё было живым, из рук в руки. Преподаватель подходит, смотрит на холст, говорит: следи за тем, как краски играют, на полотне чёрное делается не чёрной краской, серое — не серой. Вникай! Написал — и всё снял мастихином, а ты остаёшься. Наедине с холстом и красками — и со своей душой.
В..Т-А.: Мне вспомнилась увиденная как-то по телевидению беседа одного священника со студентами ВГИКа. «Ад, — говорил он будущим кинематографистам, — изобразить легко, он сам себя рисует. А вот понять и воплотить рай — самая сложная задача».
Но свет — он всюду проникает, по идее для света преград не существует, только сам человек может построить для себя тёмную комнату, закрыть окна и двери и общаться с искусственным интеллектом. И вдруг — землетрясение, в стенах появляются трещины, и человек начинает просыпаться. В материальном понимании всё, что мы трогаем, — это кванты, которые существуют, только когда смотрит на них Бог. И оттого есть молитва — «Господи, не отврати от меня своего лица».
И выставка наша будет об этом. О том, что каждый для себя должен уловить и понять наше обращение к нему. О том мире, который мы формируем, отражая впечатления от него на поверхности холста, на бумаге, на стекле.
Читайте по теме:
СОТВОРЕНИЕ МИРА. Романтическое путешествие с художником Сергеем Мининым среди реальности и мифов
Летнее дежавю в старинном замке вызовет много эмоций у всех неравнодушных к искусству