Хейдо Витсур: Успешных созидателей и творцов в Эстонии заменили моты и транжиры

Когда я увидел заголовок интервью директора школы Ыннелы Леэдо-Кюнгас от 12 июня на портале ERR «Нам нужно поубавить культ успеха» (смотреть „Peame edukultusele pidurit tõmbama“), то вспомнил другое интервью – Райна Лыхмуса от 22 апреля (смотреть Rain Lõhmuse oma 22. aprillist) и три его позиции, с которыми согласен и я, то понял, что они перекликались с позицией Леэдо-Кюнгас. (Райн Лыхмус – председатель наблюдательного совета LHV, где работает Хейдо Витсур – прим. ред. EPL.DELFI)

Это заставило меня задуматься о том, почему Эстония, ранее считавшаяся примером для других, в прошлом году стала страной, хуже которой в Европейском союзе по уровню жизни числится Венгрия, да и то всего на два процентных пункта. Впервые в истории мы отстали от Латвии на 2%, а от Литвы – на 15%.

Почему же так получилось, что, несмотря на надежды догнать богатейшие страны и несмотря на «культ успеха», реальная жизнь привела нас именно сюда? И не важно, идут ли разговоры о постоянном успехе или отслеживании всевозможных рейтингов, их составлении. Мы относимся к государствам-аутсайдерам Европы, оказались в застое, на выход из которого нет надежды без выбора верного пути.

От созидателей к растратчикам

Мы стремимся к экономическому росту, но наши проблемы не в макроэкономике, а в чём-то другом. С макроэкономикой у нас всё всегда было лучше, чем в среднем по Европе, – очень часто даже в лучшем состоянии.

Лыхмус подчеркнул, что, поскольку в нашей стране нет ни серебра, ни золота, то наше главное богатство – это наш народ. Он обеспокоился тем, что поколение, построившее успешную Эстонию, отступило, а их место заняли моты и транжиры.

Наконец, он также согласился с утверждением о том, что в нашем сознании произошли генетические нарушения – у нас появилось, как бы, групповое мышление.

В общих чертах я согласен с Лыхмусом, но с небольшой оговоркой. Генетические особенности мышления или поведения, если они существуют, возможно, могли оставаться в нас в какой-то форме в тени, но они не могли возникнуть за столь короткий срок.

Надеюсь, что эти особенности не генетические, а культурные.

С другой стороны, возможно, мы своими действиями создали почву, на которой они стали доминировать. Надеюсь, что эти особенности не генетические, а культурные. Но из-за того, что Лыхмус не прав, я не осмелился бы принять яд.

Проблемы на уровне школы

Помимо изучения языка, Леэдо-Кюнгас говорила о том, как под давлением доминирующего культа успеха многие ученики «выгорают» ещё до окончания школы; что, согласно распространённому мнению, у нас только гимназия представяет собой тот образовательный уровень, где учатся нормальные люди. Так, показатели соотношения числа поступивших в вузы к числу окончивших школу могут иметь помимо положительного влияния на мотивацию учиться, также и более сильный, отрицательный эффект.

Как и в экономике (смотри: majanduseski), проблемы рассматриваются слишком узко и основное внимание уделяется преподаванию предметов, то есть, области знаний, где проблем с восприятием будущей жизни не существует. В то же время упускается из виду нечто, становящееся всё более важным. Необходимо учитывать индивидуальные способности учащихся и стоило бы создавать различные условия для воспитания активных и ответственных граждан.

Стоит создавать различные условия для воспитания активных и ответственных граждан.

Если только отчасти согласиться с вышеизложенным, то возникает вопрос: как могло случиться, что поколение с другим образованием и опытом сумело построить успешную Эстонию, а довольно скоро у нас стал доминировать торгашеский, потребительский дух, а мышление так и вовсе деформировалось?

Кроме того, нам удалось организовать нашу школу таким образом, что многие ученики выгорают на образовательном пути (смотри: haridusteel), который никуда не ведёт, потому что школьная подготовка не обеспечивает то, что на самом деле пригодилось бы на жизненном пути.

Проблема становится для нас ещё более острой, когда мы задумаемся о том, как мало у нас учебного материала, который смог бы активизировать учащихся. В прошлом году в основной школе обучалось 136 200 учеников, в 2002 году – около 180 500, а в 1990 году – 193 800, или соответственно на 25% и 30% больше. Но когда дети, родившиеся в этом году, пойдут в школу, то в Эстонии на образовательной ступени основной школы будут учиться только 100 000 детей, уроженцев Эстонии.

Но необходимо намного больше

Вдобавок к сказанному – изменять нынешнее, относительно шаткое положение дел к лучшему становится всё сложнее по нескольким причинам. Отчасти потому, что меняется сама жизнь: появился ИИ, больше приходиться расходовать на оборону, стало сложнее поддерживать привычный уровень потребления и т. д. Очевидно, что нам сложнее менять жизнь к лучшему, поскольку в нашем культурном пространстве и образовании сохраняются или прибавляются пробелы, которые затрудняют достижение успеха во всё более усложняющемся мире.

Хотя вера в собственные способности, будь то по результатам теста PISA, сбалансированность бюджета или низкая долговая нагрузка, помогали нам пережить предыдущие трудные времена, нам нужно понимать, что помимо того, что мы видим своими глазами, необходимо нечто большее, что уже достигнуто и чем дальше мы продвигаемся, тем больше это необходимо.

Нам нужна необходимость постигать меняющийся мир, умение найти в нём подходящее для себя место, умение учить молодёжь так, чтобы они дополнительно к пониманию законов Ньютона или вместо этого оставались бы участливыми людьми и членами общества, гражданами своей страны. Людьми, способными общаться с представителями других культур, приспосабливаться к переменам жизненных обстоятельств.

Поведение и общая культурность

Краткосрочная работа за рубежом для молодых людей даёт многим разнообразный опыт, но не устраняет в нашем общении (разговорах, поведении) то, отчего жителей Восточной Европы в остальной Европе удивительно легко узнают и квалифицируют. Причём вежливо, так что большинство из нас, как скромных (малоопытных) собеседников, этого даже не улавливает.

К сожалению, наши общие навыки и стиль общения имеют в значительной степени экономическое измерение, что затрудняет деятельность наших предпринимателей, стремящихся попасть на по-настоящему международные или интернациональные рынки.

Мы также должны думать о том, что по мере того, как глобализированный либеральный мир сменяется многополярным и более протекционистским, наше поле деятельности сократится. Поэтому успеха добьются те, кто более приспособляем, предприимчив и оперативен. Помимо технических навыков, они обладают более развитыми, чем в среднем, другими навыками, необходимыми для успеха. Несмотря на нашу численность населения, нам нужно иметь в достаточной мере людей, которые не только хотят завоевать себе место в изменившемся мире, но и чьи уважительное к правилам и привычкам поведение, а также приобщённость к культуре способствовали бы их карьере.

Чтобы оставаться конкурентоспособными, мы больше не можем сохранять в нашей системе ценностей элементы, которые позволяли нам долгое время не видеть, когда смотрим, и не слышать, когда слушаем. Без учёта того, что умение видеть, когда мы смотрим, и слышать, когда мы слушаем, является результатом приобретённой культурности, а не врождённости.

Поучительный пример финнов

Давайте подумаем, например, о том, что потеря мобильного бизнеса Nokia не стала катастрофой для Финляндии не только потому, что у финнов помимо Nokia был целый ряд конкурирующих компаний. Но и потому, что после этого краха там не было привычки или необходимости прятаться по углам. Там, даже после потерь, можно было развиваться дальше. Там было много разума, что способствовало дальнейшей жизнедеятельности.

Претензия Лыхмуса – созидателей и творцов заменили транжиры и моты – намного серьёзнее, с более глубокими корнями и последствиями, чем может показаться. Это указывает на глубокие изменения, произошедшие в обществе.

Вопрос: почему всё-таки желание строить свою страну и её экономику, со временем уменьшилось и стало слабее, чем стремление потреблять всё больше и больше? Было ли это национальной особенностью или верой в либерализм, согласно которому, чтобы всё шло хорошо, всем нужно позволить идти своим путём?

Эстонцы, как давние потребители

Попробую пофилософствовать. Мы не относимся к тем народам, чьи чувства, характер или формирование их мировоззрения до эпохи национального пробуждения были бы известны и описаны.

Из путевых заметок редких гостей из Западной Европы, интересовавшихся жизнью народа на земле (в оригинале – maarahvas – прим. переводчика), его жителей, а также благодаря живописи прибалтийских немцев видно, что у здешнего народа был распространён обычай сразу после сбора урожая потратить значительную часть заработанного за год тяжёлым трудом. Чтобы хоть раз в году наслаждаться жизнью.

Мы не были похожи на колонизаторов-пуритан, поселившихся в Америке двести-триста лет назад, которые презирали наслаждение жизнью и гордились своим образом жизни – моралью, трудолюбием и бережливостью. Правда, у колонизаторов было больше смысла вкалывать и накапливать.

У нас, тут, у эстонцев, до появления возможности выкупать хуторские хозяйства таких стимулов не было.

Рачительные советские эстонцы

Однако, несмотря ни на что, бережливость и усердие стали с середины XIX века для более предприимчивой части нашей нации жизненной установкой, пережившей даже советскую власть. Смогли же эстонцы так много работать и так много копить, живя на государственную зарплату, что в Эстонии на человека приходилось вдвое больше легковых автомобилей, чем в среднем по союзу.

Однако, несмотря ни на что, бережливость и усердие стали жизненной установкой, пережившей даже советскую власть.

Легковушки покупались как из излишков дохода, так и за счёт экономии на еде. Совершенно независимо от того, была ли машина символом статуса или практической необходимостью, чтобы её купить, приходилось немало накопить. Министру машина стоила два года чистой зарплаты, а рабочему – пять лет. Разница заключалась лишь в том, что если сто лет назад человек стремился стать предпринимателем, то в советское время он вынужден был копить на потребление – частное предпринимательство было запрещено.

По сравнению с другими, у нас, возможно, был дополнительный стимул к накоплению средств и для большего потребления благодаря финскому телевидению и контактам с Финляндией. Однако нет сомнений, что потребление (расточительство?) уже тогда заняло важное место в нашем культурном пространстве (опять?). Столь высокое, что даже при фактическом уровне потребления в Эстонии, который на 15% ниже, чем в Литве,  наша страна смотрится куда богаче.

Несмотря на то, что наши пенсионеры – одни из самых бедных в Европе, а половина населения с трудом сводит концы с концами, мы не хотим видеть связи между целесообразностью общественных расходов, структурой затрат и благосостоянием народа.

Предприимчивые эстонцы в деле

Размышляя о людях, действовавших в 1990-е годы, сложно оценить, в какой степени стремление к развитию экономики страны было обусловлено характерным для нации желанием предпринять что-то самостоятельно, как только представится возможность вырваться из под запретов. Сколь велико на это было влияние финнов и в какой степени это было чудом или счастьем?

Но в любом случае, к концу 1980-х годов в Эстонии уже было столь развито предпринимательство, что совместных предприятий с участием иностранного капитала (их возникновение поощрялось, они поставляли государству капитал, их продукция замещала импорт) было больше, чем во всём Советском Союзе. Правда, большинство этих предприятий были небольшими, но, по их примеру и благодаря созданию необходимых условий для их развития, и началось становление экономики в Эстонии.

В 1988 году был создан Тартуский Коммерческий банк – первый в Советском Союзе.  Он обслуживал весь местный бизнес, а не только союзного подчинения Тартуский приборостроительный завод. Таким образом, работа и сбережения, направленные в течение полувека после Второй мировой войны исключительно на обеспечение потребления, не уменьшили желания многих при первой же возможности продуктивно использовать имеющиеся деньги. Но в последующие десятилетия по какой-то причине это желание стало угасать.

Отступление предпринимательства

Почему это произошло? Похоже, причин несколько.

Сравним, например, последовавшие после Освободительной войны и восстановления государственной независимости земельные реформы. После Освободительной войны за независимость помещичьи земли мыз (примерно половина земель), в основном перешли к поселенческим хуторам (на эст. asundustalud), то есть, достались производителям.

В отличие от этого, в 1990-х годах, когда много говорили о возвращении к хозяйствованию на небольших, пусть и богатых  хуторах, процесс этот не получил распространения. Вместо этого пригодные для сельского хозяйства земли оформлялись, как  подходящие под жилую застройку, и они, как и земли, которые в своё время были признаны бесперспективными, продавались по цене, кратно превышавшей доход от потенциального производства.

Я не слышал, чтобы кто-нибудь подсчитал, сколько денег таким образом ушло на потребление и как такие деньги повлияли на инфляцию?

То же самое часто случалось и с лесами, поскольку, например, многим наследникам бывших собственников было проще продать лес и поделить деньги. Макроэкономической проблемы здесь не было, но с точки зрения нашей конкурентоспособности и морали/культуры деньги, полученные от продажи недвижимости, и деньги, заработанные за счёт бизнеса, существенно разнятся.

По сравнению с реформой, последовавшей после Освободительной войны, новая реформа нарастила куда больше потребления и развила торговлю, а также оказание услуг и ещё ускорила рост цен.

Увы, это было только начало становления нашего потребительского общества. Одновременно с тем, когда оказывалось предпочтение поступавшему в Эстонию иностранному капиталу, условия конкуренции для местных предпринимателей становились всё большей помехой, а создание лизинговых фирм и увеличение для многих людей доступа к кредитам, в том числе и работникам наёмного труда, сделали ранее недоступные товары потребления всё более досягаемыми для многих людей.

Крах национальной банковской системы

Группа единомышленников основала Hansapank в то время, когда Tartu Kommertspank и UBP Bank лишились, соответственно, в декабре 1992 года и марте 1993 года, лицензий на деятельность, а эстонская банковская система состояла из кучки небольших банков местного значения.

Обладая по сранению с другими большим опытом и самыми яркими амбициями, Hansapank быстро стал бесспорным лидером банковского рынка Эстонии. К сожалению, эта позиция оказалась не очень прочной, и всего через шесть лет Hansapank решил начать сотрудничество со шведами. Национальное банковское дело в Эстонии на время ушло в прошлое.

Хотя ситуация не была столь драматичной во многих других секторах экономики ситуация в них была схожей. Собственники часто становились наёмными работниками или рантье. И это потому, что не удавалось выстоять в конкурентной борьбе, и потому, что предпринимателям или владельцам недвижимости предлагали соблазнительные сделки, от которых они не могли отказаться.

В то же время местным предпринимателям – будь то банки, продавцы топлива, торговые или промышленные предприятия – было непросто вернуться на рынок после ухода с него или вытеснения.

Хотя Лыхмус основал с единомышленниками новое инвестиционное объединение уже в 1999 году, год спустя после того, у банка Hansapank сменился собственник. Новому предприятию потребовалось ещё десять лет, чтобы получить статус банка, и ещё двенадцать, пока не стало третьим по величине банком в Эстонии. Однако до появления LHV практически вся банковская система Эстонии была под управлением иностранных банков и такое сохраняется по сей день.

Познание мира, образование и кризис

Нравится нам или нет, но общее развитие Эстонии было таково, что мышление, как осмысление окружающего мира, у нас больше было сфокусировано на потребление, больше, чем на производство. Такой  подход не мог не затронуть публичный сектор. Тем более, в условиях, когда более быстрый номинальный экономический рост (см. majanduskasv) происходил при быстром росте цен, что позволяло публичному сектору тратить всё больше и больше. Сначала до финансового кризиса, а после короткого периода испуга, ещё десять лет.

Теперь нам не хватает денег и нет экономического роста. Мы должны переориентироваться, сново приспосабливаться, но, похоже, будь то налоговая политика или энергетика, образование или социальное обеспечение, мы утратили способность критически мыслить и желание обсуждать.

Упрёк в доминировании узкогруппового мышления совершенно справедлив. Мы не терпим чужих точек зрения и вопросов. Мы не можем проводить глубокий анализ или чураемся их; наши ученики «сгорают», вступая в самостоятельную жизнь, а мы не умеем преподавать математику, у нас дефицит учителей математики.

Несмотря на это, мы не сочли нужным что-либо менять.

Тем не менее, это не мешает нам надеяться на новый экономический рост, обусловленный информационными технологиями.

Успех – это не только хорошие показатели и хорошая экономика. Успех обеспечивают здоровое и способное развиваться общество, его социально-экономическая структура и способности к адаптации.

Успех обеспечивают здоровое и способное развиваться общество, его социально-экономическая структура и способности к адаптации.

Невозможно достичь успеха исходя только из узкого понимания экономики. Начинать надо с человека, культуры, системы ценностей и приобщения к ним, обучения этому.

Человек может успешно прожить всю жизнь, не зная законов Ньютона, но общество не может быть успешным, если оно стремится опираться на искажённую систему ценностей. Настало время  обучаться так, чтобы смотреть и увидеть, слушать и услышать.

Перевод Димитрия Кленского

Источник