Выскажу крамольную мысль: сейчас мало кто уже понимает, зачем в блокадном Ленинграде, когда нечего было есть и люди замерзали прямо на улицах, были нужны выставки, спектакли, научные конференции и даже… балет.
Ответ находится без труда, когда читаешь воспоминания блокадников — выступления в неотапливаемых, промёрзших залах, под обстрелами и бомбёжками напоминали людям о той, мирной жизни, дарили радость, вселяли веру в победу.
«У песен мы набирались мужества… И каждый думал: живёт, не умирает русское искусство — выстоят и ленинградцы, победит наша Родина» (из дневников Ивана Алексеевича Нечаева, «Танцуя под обстрелами». Дневники артистов Кировского театра 1941‒1944 гг. из осаждённого Ленинграда»).
«Песнь о России»
Если у нас понимание силы искусства утрачивается по мере того, как уходят живые свидетели тех страшных лет, то за пределами Советского Союза этого не понимали и во время войны. Вот пример: в 1944 г. американцы сняли художественный фильм «Песнь о России». По сюжету, дирижёр Джон Мередит и его менеджер Хэнк Хиггинс отправились в Россию вскоре после начала Второй мировой войны. Во время их гастролей по городам Советского Союза Мередит влюбился в красивую советскую пианистку Надю Степанову. Ради любви к русской девушке Джон проедет половину объятой войной страны и даже решит уйти вместе с ней к партизанам…
Это реально красивый фильм, который был отснят в тот недолгий период во взаимоотношениях России и США, когда русские ещё не олицетворяли собой «мировое зло», а все голливудские злодеи ещё не были родом из России или с Украины. Период этот, как известно, длился совсем недолго и закончился возведением «железного занавеса». Уже 4 сентября 1945 г., то есть на следующий (!) день после официального окончания Второй мировой войны, США утвердили план, по которому были отобраны 20 наиболее важных объектов СССР для их… атомной бомбардировки.
Многим же актёрам, снявшимся в тех фильмах, где русские «хорошие», позже публично пришлось публично каяться и говорить, что участие в съёмах было их огромной ошибкой.
Но это было чуть позднее, а в «Песни о России» американцы искренне старались изобразить нас добрыми, красивыми, преданными своей Родине, героически сражающимися с гитлеровской Германией. Старались, да вот дух русского человека передать не смогли.
Приведу один-единственный пример: в фильме есть сцена, когда оркестр выступает перед ранеными в госпитале. Начинается бомбёжка. Раненые тут же подскакивают, чтобы скрыться в бомбоубежище. А ведь, судя по воспоминаниям самих артистов и зрителей, в реальности всё было с точностью наоборот: что раненые, что бойцы, что горожане в подобных ситуациях, что называется, и бровью не вели.
«Смотреть, что происходит с городом, было невыносимо: на улицах, площадях и набережных всё больше разрушенных зданий, обугленных скелетов жилых домов, школ, фабрик.
Один из красивейших городов мира стоял израненный, обожжённый, засыпанный снегом и копотью. Казалось, какая-то злая сила усыпила ещё недавно такой живой, сверкающий тысячами вечерних огней Ленинград…
Но это впечатление было поверхностным, а потому — ошибочным. Город жил напряжённой жизнью. На заводах плавилась сталь, строились и ремонтировались танки, на фронт днём и ночью направлялись пушки и пулемёты, снаряды, мины и патроны. Работали школы, детские сады и ясли, столовые, магазины, госпитали и больницы. В кинотеатрах шли новые фильмы, и трудно было попасть в театр музыкальной комедии.
Круглосуточно работали службы городского хозяйства. Некогда было спать и нам: непрерывно велась маскировка городских и военных объектов, устранялись аварии и разрушения, причинённые зданиям, велась борьба за сохранение памятников архитектуры, монументальной живописи и скульптуры».
«Мне рассказывали, что, когда из-за острой нехватки электроэнергии на месяц закрылся Театр музкомедии, среди его актёров резко возросла смертность. Но когда спектакли возобновились, и внимание людей до известной степени отвлеклось от потребностей желудка, когда на первое место встали заботы о театре, актёры стали умирать реже. Так творчество воскрешало людей, умножало их силы, и, хотя актёры были почти прозрачны от истощения, ощущение важности и полезности своей работы заставляло забывать о голоде, лишениях и стуже нетопленных залов, где зрители сидели в пальто и шапках, и где играть часто приходилось в легкомысленных летних платьях и рубахах.
Все блокадные ужасы уходили на задний план, когда благодарный переполненный зал гремел аплодисментами, когда исполнителей овациями вызывали на сцену. В такие минуты я видел на глазах счастливые слёзы» (из книги главного архитектора Ленинграда в 1938‒1949 гг. Николая Варфоломеевича Баранова, «Силуэты блокады: Записки главного архитектора города», Ленинград, Лениздат, 1982).
Справедливости ради отмечу, вернее, повторюсь: большинству людей, особенно за пределами Петербурга, о блокаде и о подвиге ленинградцев известно катастрофически мало. Думаю, не ошибусь, что для многих познания о культурной жизни блокадного Ленинграда исчерпываются лишь Седьмой («Ленинградской») симфонией Дмитрия Дмитриевича Шостаковича (1906–1975).
Седьмую симфонию в том виде, какой мы её знаем, автор начал писать в первые дни Великой Отечественной войны. К середине сентября были закончены две части, а чуть позднее — и третья. 1 октября Шостакович вместе с семьей был эвакуирован из Ленинграда.
После непродолжительного пребывания в Москве он отправился в Куйбышев (это в Новосибирской области, ≈3800 км от Ленинграда). Здесь он и продолжил свою работу. Она была закончена 27 декабря 1941 г. Здесь же, в Куйбышеве, 5 марта 1942 г. с Седьмой симфонией познакомился большой зритель.
В это время в Куйбышеве в эвакуации находился Большой театр, оркестр которого исполнил симфонию в местном театре оперы и балета. Премьера транслировалось не только на Советский Союз, но и за его пределы. Перед началом трансляции выступил сам композитор. Следующее исполнение — 29 марта в Москве.
Оркестр Ленинградской филармонии под руководством Евгения Александровича Мравинского (1903–1988) выступил с ней чуть позже — находясь в эвакуации в Новосибирске. 22 июня 1942 г. премьера произведения состоялась в Лондоне, а 19 июля — в Нью-Йорке.
В том, что Симфония № 7 должна прозвучать в Ленинграде, убедил всех главный дирижёр Большого симфонического оркестра Ленинградского радиокомитета Карл Ильич Элиасберг (1907–1978).
В июле партитура специальным самолётом была доставлена в осаждённый город, начались репетиции. Большой проблемой стали кадры: за время блокады многие музыканты умерли от голода, способных держать инструменты осталось всего 15 человек. Музыкантов разыскивали и в городе, и на передовой.
Участница блокадного концерта флейтистка Галина Фёдоровна Лелюхина рассказывала, что музыкантов разыскивали по радио, приглашали всех, кто мог прийти. Самого дирижёра Элиасберга привезли на санях — он ослабел от голода. На валторне играл зенитчик, на тромбоне — пулемётчик.
9 августа 1942 г., в 355-й день блокады, в городе был праздник. Несмотря на обстрелы и бомбардировки, в филармонии были зажжены все хрустальные люстры. Зал был переполнен. Среди зрителей были и завсегдатаи филармонии, и моряки Балтийского флота, и пехотинцы, и зенитчики, и связисты. Царила торжественная обстановка, симфония транслировалась по радио, а в городе были включены громкоговорители городской сети.
«Ленинградская» звучала 80 минут, и всё это время врагу было не до обстрелов: по приказу командующего фронтом генерала Леонида Александровича Говорова (1897–1955) был организован ещё один «концерт» — «Шквал», когда наши артиллеристы подавляли все огневые точки врага.
Памяти великих
19 октября 1941 г., в 120-й день войны и 42-й день полной блокады Ленинграда, по инициативе директора Государственного Эрмитажа Иосифа Абгаровича Орбели был отпразднован 800-й юбилей классика персидской поэзии, одного из крупнейших поэтов средневекового Востока Низами Гянджеви.
Материалы праздничной конференции, её план, докладчики были определены ещё до войны. Чтобы мероприятие состоялось, востоковедов, которые должны были читать доклады, отозвали… с фронта (!). При входе в Эрмитаж гостей предупреждали, что в случае воздушной тревоги заседание будет перенесено в бомбоубежище. Из тех немногих экспонатов, которые остались в Эрмитаже после эвакуации основного фонда, была организована выставка «Эпоха Низами».
На научной конференции присутствовало около двухсот человек — и это в то время, когда по городу уже бродили голод и холод (2 сентября 1941 г. нормы выдачи хлеба были вновь снижены: рабочим и инженерно-техническим работникам — по 600 г, служащим — по 400 г, детям и иждивенцам — по 300 г.; морозы в середине октября доходили до −6 °C, что значительно холоднее, чем в предыдущие годы).
Мероприятие открыл академик Орбели (1881–1961). Отрывки из его речи были опубликованы в газете «Ленинградская правда»: … «нынешний юбилей великого азербайджанца Низами является подлинным праздником культуры народов великого Советского Союза. Юбилей Низами показывает, как много внёс азербайджанский народ в сокровищницу мировой культуры.
Фашистские звери стремятся уничтожить культуру, созданную прогрессивным человечеством. Но это им не удастся. Гитлеризм будет стёрт с лица земли, и ещё пышнее расцветут тогда культура, наука и искусство».
От писателей выступил поэт Н. С. Тихонов (1896–1979): «Я сказал, как мог, взволнованный речью Орбели. Затем учёные докладчики в шинелях, с противогазами, пришедшие в Эрмитаж из окопов, читали доклады про жизнь и деяния Низами. Звучали стихи, написанные восемьсот лет назад. Низами воскрес и принёс в наш вооружённый лагерь свою дружескую песнь победы неумирающего, здорового, прекрасного человечества, чтобы торжествовать над тьмой и разрушением. Наш фронт почтил Низами, как и Низами почитал героев».
«Мы вспоминаем имена великих поэтов в разные эпохи по-разному. В счастливую эпоху мира наш праздник в честь Низами был бы шире, прекраснее, богаче и многолюднее. Но мы вспоминаем сегодня славного поэта, когда у ворот нашего города стоит самый злобный и страшный враг, какого когда-либо знала наша родина. Назло этому врагу, отвергающему всё человеческое, мы празднуем память великого человеколюбца — азербайджанского поэта. Он является к нам, полный свободной мысли и великого вдохновения…»
Свою речь Тихонов закончил словами: «Низами пришёл в наш город в буре сражений, и мы встречаем его как друга в нашем военном лагере, союзника и соратника в великой битве за правду, за свободу непобедимого нового человечества».
Через некоторое время после празднования Тихонов встретился в Смольном с Орбели. Когда тот вспомнил блестяще проведённый юбилей, поэт ему ответил:
«— Дорогой Иосиф Абгарович, должен вас поставить в известность, что ни в Москве, ни в Баку, нигде в Советском Союзе никто никакого юбилея не проводил. Он отложен. И только Ленинград отметил юбилей торжественным собранием! Что Вы скажете?
— Я скажу, что это прекрасно! Прекрасно, что в осаждённом Ленинграде мы провели юбилей Низами. Можно было нигде не проводить, но в Ленинграде мы были обязаны провести, чтобы по всему Советскому Союзу теперь узнали, что в Ленинграде жив могучий дух торжествующего творчества, победоносного гуманизма!
Да, он был жив, этот дух сопротивления, дух воинствующего гуманизма!»
«Не горюй, ибо друг есть, на помощь который приходит.
К другу друг как поддержка в беде и опора приходит.
Хочешь вечного счастья ‒ ночами не спи, бди и бодрствуй,
Спящий — слеп, счастье к зрячим не скоро иль скоро приходит.
Ты —Хума поднебесья, презри воробьиные крохи,
Ты здоров — вот и ладно, леченье же к хворым приходит.
Здесь — война венценосных, глаза заслони, воют стрелы.
Праздник там, где отрада к заплаканным взорам приходит…»
(Низами Гянджеви. Фрагмент стихотворения «Не горюй, ибо друг есть»)
А 10 декабря 1941 г. в Государственном Эрмитаже отметили 500-летие со дня рождения великого тюркского поэта Алишера Навои.
В лекционном зале Эрмитажа состоялись чтения в честь поэта. Ему же посвящалась сессия в Институте востоковедения. Люди, забывая про голод и холод, читали и слушали научные доклады о жизни и творчестве узбекского поэта XV столетия.
«…Уже один этот факт чествования поэта в Ленинграде осаждённом, обречённом на страдания голода и стужи, в городе, который враги считают уже мёртвым и обескровленным, ещё раз свидетельствует о мужественном духе народа, о его несломленной воле, о вечно живом гуманном сердце советской науки…» (Иосиф Орбели, академик, директор Эрмитажа в 1934–1951 гг.).
Иосиф Абгарович вспоминал: «10 декабря 1941 г. в окружённом, скованном полной блокадой Ленинграде, в одном из залов Эрмитажа, где температура дошла уже до минус 12 градусов, проходило торжественное заседание… Когда звучали стихи Навои, воздух содрогался от разрывов немецких снарядов, но никто из зала, где шло заседание, не вышел».
Свои переводы стихов Навои читал и востоковед-тюрколог, переводчик тюркоязычных классиков и сказок Николай Фёдорович Лебедев (1901–1941). У Лебедева была последняя степень дистрофии — в зал его внесли друзья. По словам Бориса Борисовича Пиотровского (1908–1990), директора Эрмитажа в 1964–1990 гг., «он выступал уже фактически полуживым, от истощения еле двигался, но его приходилось удерживать от слишком большого количества стихов, которые он отобрал для чтения. После второго заседания, 12 декабря, он слёг и не смог уже подняться. Но когда он медленно умирал на своей койке в бомбоубежище, то, несмотря на физическую слабость, делился планами своих будущих работ и декламировал свои переводы и стихи».
По итогам конференции вышел сборник статей «Алишер Навои», составленный ленинградскими востоковедами — его не смогли напечатать в условиях блокады, но издали сразу после войны в 1946 г.
«…Поддавшись мрачной власти вражеского гнёта,
Рабом предстанешь, птицею, не знающей полёта.
Но вознесёшься милостью, жди и разумного ответа,
Сияньем мудрости своей стань ярче вражеского света…»
(Алишер Навои. Фрагмент стихотворения «Стихотворные жемчужины»)
К весне 1942 г. в Эрмитаже осталось 42 охранника, 38 рабочих и 36 научных сотрудников. И они не только старались сохранить здания и экспонаты, но и вели профессиональную работу. А ещё музейщики, как могли, помогали фронту. Заметка в эрмитажной стенгазете того времени сообщала, что работники собрали 6600 рублей на тёплые вещи солдатам, связали 80 пар тёплых носков и сшили 80 носовых платков.
Окончание следует.
*Первую часть публикации можно прочесть тут.