Про роль архитекторов в спасении Ленинграда сегодня даже петербуржцы знают очень и очень немного. В основном — лишь то, как в первую блокадную зиму снимали и закапывали «коней Клодта», маскировали шпили Адмиралтейства и Петропавловского собора. Также более-менее известно, что памятники Суворову на Марсовом поле, Кутузову и Барклаю де Толли у Казанского собора оставили неукрытыми: ленинградцы верили, что пока великие полководцы прошлого вместе с городом, Ленинград выстоит. А вот про масштабные маскировочные работы, когда тот же Смольный стал незаметным и с земли, и с воздуха, не говоря уже о маскировке мостов и промышленных предприятий, слышали разве что единицы.
А уж о том, как, чем и кем были обеспечены совершенно невероятные сроки восстановления покалеченного войной города, известно лишь специалистам и членам архитектурного сообщества. А темпы и объёмы действительно были фантастическими: уже к началу 1950-х гг. практически половина пострадавших зданий Ленинграда была восстановлена, а на огромном количестве других полным ходом велись восстановительные работы. Например, «возвращение» на своё место статуи Самсона и пуск фонтанов в Петродворце состоялся уже летом 1947 г.!
Помимо того, что восстановительные работы требовали огромных средств, нужны были рабочие руки. Численность же населения Ленинграда сократилась с 3 миллионов до 557 760 человек — более чем в 5 раз. Со стороны же ехать сюда было некому — раны тогда залечивала вся огромная страна.
Ниже — как раз об этом. Букаффф много: материал подготовлен на основе воспоминаний человека, который эту самую историю и творил, — главного архитектора Ленинграда в 1938‒1949 гг. Николая Варфоломеевича Баранова. Воспоминания очевидца — живой рассказ о примерах того беспрецедентного мужества, которое так необходимо нам сегодня.
«Деревья сажают предки, а их тенью наслаждаются потомки» (японская пословица)
«10 декабря. С утра меня вызвали к председателю горисполкома Попкову, и я отправился в Смольный. Пётр Сергеевич сидел за письменным столом и что-то вписывал в большой блокнот. Закончив писать, он отодвинул блокнот, потёр ладонью лоб и сказал:
— Дело вот в чём… Уполномоченный Совнаркома СССР по Ленинграду Алексей Николаевич Косыгин и секретарь горкома Алексей Александрович Кузнецов поручили Исполкому в двухдневный срок подготовить предложения о том, как и где, не нанося ущерба облику Ленинграда, начать выборочную крупных деревьев. Я знаю, что зелёные массивы городских садов и парков Ленинграду необходимы, но надо отапливать госпитали, больницы, детские учреждения, хлебозаводы… Для спасения жизни детей, взрослых, раненых и больных всё же, очевидно, нужно пойти на некоторые жертвы!
Я почувствовал, как у меня страшно забилось сердце. Разумеется, топливо необходимо, но ценой гибели парков и садов?.. Молчание затянулось, и я, наконец, сказал:
— Пётр Сергеевич! Деревья в городе действительно сохранились, но только потому, что люди, несмотря на холод, берегут их. Я не знаю ни одного случая, чтобы срубили дерево в Летнем саду, парке имени Ленина [сейчас — Александровский парк, — прим. автора] или Таврическом саду. Если деревья иногда и гибнут, то от бомб или снарядов. Может быть, следовало бы исправить ошибку, сделанную в прошлом веке, и вырубить сад, закрывающий анфиладу зданий Дворцовой, Адмиралтейской площадей и площади Декабристов? Но ленинградцы и этот шаг сочтут варварством!
— Нет, о вырубке сада Трудящихся не может быть и речи, — перебил меня Попков, — я имел ввиду только частичную вырубку — и в других садах.
Я решился возразить.
— Но ведь сады и парки строит время. То, что мы вырубим сегодня, удастся восстановить только через 50‒70 лет! Пётр Сергеевич, позвольте подумать о другом решении!
— Пожалуйста, думайте, находите варианты, помните лишь одно: через двое суток конкретные предложения, обоснованные расчётами, должны лежать у меня на столе!
Давая понять, что разговор окончен, Попков встал с кресла. Встал и я, тут же вспомнив, что забыл выяснить одну весьма существенную деталь.
— Пётр Сергеевич, а сколько, собственно, кубометров должно быть заготовлено?
— Не менее 200 тысяч. Желаю успеха!
Выйдя из Смольного и направляясь на улицу Зодчего Росси, я напряжённо думал, как найти выход. Но, как назло, в голову ничего толкового не приходило.
Недавно закончился обстрел, и где-то на юге небо подпирал огромный, медленно поворачивающийся дымный столб. И тут меня осенило! Я вспомнил, как осенью горели «американские горы» в саду Госнардома. Но ведь в садах и парках без призора и охраны находятся десятки никому сейчас не нужных деревянных построек, которые к тому же могут сгореть в любую минуту. Значит, топливо можно заготовить, разобрав многочисленные деревянные аттракционы, киоски, летние театры, рестораны и павильоны!
Вернувшись в АПУ [Архитектурно-планировочное управление исполкома Ленсовета, — прим. автора], я пригласил своего заместителя А. Наумова и других специалистов…»
«Как я тогда и ожидал, предложение вырубать деревья в садах и парках у архитекторов сочувствия не встретило, и все единодушно поддержали идею разобрать пустующие деревянные здания и сооружения, только загромождавшие парки. Был составлен перечень деревянных построек на Елагином, Крестовском и Каменноостровском островах, в Екатерингофском парке, Таврическом саду. Вспомнили и другие деревянные сооружения — стадион имени Ленина на Петровском острове, стадион Кировского завода у Нарвских ворот.
Сотрудники управления немедленно разошлись по намеченным к разборке объектам. К середине следующего дня все исходные данные, необходимые для докладной записки, были готовы.
Обследование и подсчёты показали, что только в Елагинском и Петровском парках разборка строений могла дать более 400 000 кубометров древесины. Мы подготовили два варианта доклада и сделали прогноз, имея ввиду разборку не только пустующих построек в парках, но и одно-двухэтажных деревянных домов, сохранившихся по окраинам города — там, где по Генеральному плану развития Ленинграда будут располагаться новые жилые массивы».
Руководство Ленинграда предложения архитекторов одобрило. Вскоре началась разборка отдельных сооружений. Помимо дров, город получил деревянные брусья и балки, используемые для усиления опор и потолков бомбоубежищ.
Надёжно скрыть — а что дальше?..
За годы осады повреждения получили около двух третей всех зданий-памятников Ленинграда.
Сведения как о маскировке города, так и о разрушениях зданий были строгой тайной. Подобная предосторожность была оправдана: нельзя было облегчать врагу сбор информации о расположении кораблей, артиллерийских и зенитных батарей, о попадании бомб и снарядов и о причинённых разрушениях. За соблюдением запрета следили милиция, патрули и сами ленинградцы. По этой причине на улицах было запрещено работать тем же живописцам, хотя и они, и правление Ленинградского союза художников обращались к властям с просьбами разрешить делать натурные зарисовки.
Если промышленные предприятия, военные объекты и мосты маскировкой «разрушали», то дома, напротив, преимущественно «восстанавливали». «Зияющие проёмы заделывали фанерой, лишь кое-где были сделаны небольшие застеклённые «глазки».
После разрушения здания (особенно если дело касалось памятника архитектуры) или промышленного объекта специалисты составляли квалифицированное техническое заключение. К нему прилагались предложения о целесообразности оперативного восстановления (хотя бы частичного) или же наоборот — о его консервации, чтобы предупредить дальнейшее разрушение от дождей, морозов и ветров. Занимались этим высококвалифицированные архитекторы и инженеры АПУ, а также профессора, доценты и аспиранты некоторых ленинградских высших учебных заведений.
В первые месяцы войны многие очаги поражения с большим или меньшим успехом удавалось локализовывать. Но вот зимой ослабленные голодом и стужей люди из специальных команд МПВО не имели сил бороться с дальнейшим разрушением уже повреждённых зданий. Да и выполнить эту работу было реально, только располагая проектами начального этапа восстановления, за которым должны следовать полное восстановление или реставрация. Таких проектов было очень мало, и перед архитекторами во весь рост встала проблема их разработки.
«И всё чаще возникал вопрос: как восстанавливать разрушенное здание — полностью или частично? Или, с учётом градостроительных требований будущего, вообще отказаться от восстановления этого объекта и резервировать высвободившуюся территорию для прокладки улицы, устройства площади или сквера?
Стало ясно, что пришла пора не только защищать город, но и начать интенсивную подготовку к его восстановлению».
Первые планы
«…Немедленно возник основной вопрос: каким должно быть восстановление Ленинграда — механическим воспроизведением разрушенного или творческим процессом, рождающим новые функциональные или архитектурно-художественные качества в архитектуре города, которые отвечали бы современному уровню развития градостроительства?
Для себя я на этот вопрос ответил давно и однозначно: процесс возрождения города должен быть творческим! Если уж пришла беда, то раны города надо лечить так, чтобы Ленинград был более удобным для жизни людей, более современным, красивым и величественным.
…На улицах рвались снаряды и бомбы, но я не слышал взрывов, увлёкшись архивными документами. С каждым днём мне становилось всё яснее, что гениальные градостроительные предложения виднейшего архитектора XVIII века Алексея Квасова, например, развитие системы ансамблей центра столицы к берегам залива не получили при застройке Петербурга своего воплощения.
Многие десятки исторических эскизов неопровержимо показывали, что центральным звеном в цепи ансамблей, образующих морской фасад Ленинграда, должны стать здания, выстроенные на приморских территориях Васильевского острова. Именно здесь надо намывать песок на низкие затопляемые прибрежные зоны, здесь нужно создавать главную величественную многокилометровую морскую набережную».
«И вот в конце мая 1942 года мной была составлена первая докладная записка об основных направлениях разработки проекта восстановления и дальнейшего развития Ленинграда. Записка была иллюстрирована многими эскизами и передана Андрею Александровичу Жданову и в горисполком. Реакция была быстрой. Наши предложения были поддержаны и становились основой для предстоящей проектной и строительной деятельности.
Так началась разработка Генерального плана. И объяснение тому было простое — мы верили, мы знали, что фашистские полчища будут разбиты…»
К работе над планом Баранов собирался привлечь Льва Александровича Ильина — выдающегося советского архитектора-градостроителя, с 1925 по 1938 гг. занимавшего пост главного архитектора Ленинграда (его сменил Баранов). Под руководством Ильина разрабатывался первый советский генеральный план развития города, по которому и проводилось фактическое преобразование Ленинграда на протяжении всех предвоенных лет.
«Я рассказал Ильину о своей идее воссоздать в ходе восстановления города ансамбли Инженерного замка и площади Искусств, перестроить территорию ипподрома, решительно реконструировать районы Финляндского вокзала и Смольного. Он горячо одобрил мои предложения и подчеркнул необходимость реконструировать районы Александро-Невской лавры и площади Труда так, чтобы раскрыть исторические ансамбли бывшей Лавры и Крюкова канала к набережным Невы».
К глубочайшему сожалению, их творческий дуэт не состоялся: 11 декабря 1942 года Лев Александрович погиб во время артиллерийского обстрела.
Окончание следует.
Читайте по теме: