В тот день, когда скончался Юрий Андропов, я должен был встретить самолёт из Еревана, на котором прилетала моя мать. Она ехала из Ленинакана в Тарту проездом через Ереван и Москву. Все рейсы в московском аэропорту Домодедова почему-то задерживались. Фактически меня застала в аэропорту чрезвычайная обстановка, вызванная смертью Ю. Андропова. Ничего не оставалось, как тупо сидеть и ждать.
Лишь поздно вечером объявили, что все рейсы отменяются и прибудут только завтра, но уже было поздно возвращаться. Транспорт не работал, метро закрыли, весь город был оцеплен военными. Я не знал, что происходит, но понимал: что-то неладное.
По совпадению, мой старый друг по общежитию из Саратова — Олег Шпеньков, в звании майора, — также учился на курсах в Военной академии. Позже он рассказывал, что их всех срочно вывели на охрану улиц по прикаду, скорее всего, по нескольким причинам.
Смерть руководителя СССР могла вызвать дестабилизацию и потенциальные беспорядки. В таких условиях военные силы часто привлекаются для поддержания общественного порядка и предотвращения возможных провокаций.
Во-вторых, в такой важный момент власть могла стремиться предотвратить панику среди населения и поддержать уверенность в устойчивости государства. Присутствие военных на улицах могло показать, что ситуация под контролем.
В-третьих, в условиях возможной политической нестабильности важно было защитить ключевые объекты инфраструктуры и государственной важности от возможных угроз, включая саботаж или террористические акты.
В-четвёртых, показательное развёртывание военных сил может служить для демонстрации силы и решимости властей поддерживать контроль над ситуацией — как для внутренних, так и для внешних наблюдателей.
В-пятых, период после смерти Андропова характеризовался внутрипартийной борьбой за власть. В таких условиях развёртывание военных могло быть связано с внутренними политическими интригами и стремлением отдельных групп укрепить свои позиции.
В тот день было очень холодно стоять на охране. Некоторые командиры носили с собой портфели, наполненные водкой, и наливали стаканы курсантам, чтобы те не замёрзли. В аэропорту, где я застрял в ожидании, было также холодно; люди спали, где могли. Все рейсы были отменены — не было ни места стоять, не то чтобы сесть или лечь.
Одним словом, смерть Андропова мне дорого обошлась: я простудил почки и заболел пиелонефритом, пока дожидался прилёта самолёта с матерью. После её прилёта и в пути до Тарту моё состояние ухудшилось, и я провёл месяц в больнице. Хорошо хоть, с курсов меня не выгнали. Возможно, это было связано с тем, что руководитель нашей группы, профессор Ольга Митяева, симпатизировала мне, поскольку её бабушка была эстонкой, а я прибыл из Эстонии. Кроме того, может показаться нескромным, но я проявил себя с лучшей стороны на курсах.
Для меня эти пятимесячные курсы не были простой формальностью, хотя для многих они таковыми и были. Например, мои славные друзья — муж Зороян Геркулес и его жена Акопьянц Анаид, приехавшие на курсы из Ереванского университета, — часто пропускали лекции, поскольку совершали походы по ГУМу, ЦУМу, в театры и другие столичные центры, популярные среди москвичей и туристов.
Перед поездкой на курсы повышения квалификации у меня был выбор. Можно было поехать в Ташкент, Киев, Минск, но я специально выбрал МГУ, чтобы проверить уровень своих знаний, сравнить их с уровнем преподавания в ведущем вузе страны. Для учёного немаловажным критерием научности знаний является обмен опытом, сравнимость результатов и участие в дискуссиях. Важно было послушать других, наладить научные связи, а также выразить себя.
Каждый слушатель курсов должен был прослушать цикл лекций от ведущих специалистов МГУ, участвовать в работе семинаров, подготовить один доклад на теоретическую тему и другой — по методике преподавания.
В качестве теоретического доклада я взял тему «Национальный вопрос», а в плане методической разработки — работу В.И. Ленина «Критические заметки по национальному вопросу».
Оба моих выступления прошли при довольно бурном обсуждении. Эта тема была острой и актуальной не только в то время, но и во все времена.
Мой теоретический доклад, который был предметом обсуждения 29 мая, затрагивал актуальные проблемы национальной политики КПСС, показывал противоречия и взаимодействие между народами в советском обществе. Я понимал, что это сложная и чувствительная тема, которая включает множество аспектов, таких как этническая принадлежность, культурные традиции, языковая идентичность и исторические события.
Обсуждения этой темы требовали от участников деликатности и осторожности, чтобы избежать конфликтов и недопонимания. Основные выводы и рекомендации, которые были сделаны мною в докладах, сводились к следующему:
-
Национальный вопрос был и остаётся важной частью политики партии; он не может быть оставлен без внимания, поскольку есть проблемы и противоречия, которые требуют решения.
-
Важно развивать каждый народ и культуру, уважать традиции и обычаи разных этнических групп. Это помогает создать атмосферу доверия и взаимопонимания.
-
Необходимо всячески избегать стереотипы и предвзятости в национальных отношениях, поскольку они могут привести к конфликтам. О людях надо судить на основании их индивидуальных и деловых качеств, а не принадлежности к той или иной этнической группе.
-
Большое значение имеет знание истории, языка и культурных особенностей разных народов. Это помогает лучше понимать их проблемы и потребности.
-
Нужен открытый и честный диалог, основанный на взаимном уважении. Он может стать ключом к решению многих национальных вопросов, а сотрудничество и поиск общих интересов могут способствовать мирному сосуществованию.
-
С юридической и политической точки зрения, законы и политика государства должны защищать права всех этнических групп, а не какой-либо одной. Они призваны способствовать равенству, справедливости и недискриминации.
-
Обсуждение национальных вопросов требует терпения и готовности к компромиссам. Главное — стремиться к миру, взаимопониманию и совместному развитию, поиску общего знаменателя для интеграции.
Критический подход к национальной политике часто вызывает разные реакции среди историков, юристов, политологов и других обществоведов, которые имеют разные точки зрения и опыт. Мой теоретический доклад встретил острую критику, особенно со стороны двух профессоров — из Казанского и Ташкентского госуниверситетов, которые имели иные взгляды по этому вопросу. Содержание доклада вызвало у них отторжение. Особенно их возмутил тот факт, что критика исходит от молодого и, на их взгляд, менее опытного исследователя из Прибалтики, который осмеливается не только критиковать политику КПСС, но ещё и спорит с теми, кто старше по возрасту и положению.
Конструктивной дискуссию трудно назвать. Мои уважаемые оппоненты бросились обвинять меня в том, что я иду против программных положений КПСС, где записано, что «национальный вопрос в СССР решён, решён полностью, окончательно и бесповоротно». По их мнению, в сталинские времена такого рода обвинения могли иметь крайне серьёзные последствия, вплоть до смертной казни или длительного заключения в лагерях ГУЛАГа.
Решительно отбросив все эти вульгарные обвинения, я кратко отметил, что слава богу, теперь не сталинские времена. Марксизм — не догма. Как известно, сами классики марксизма нередко с изменением условий меняли свою точку зрения. Марксизм должен быть применён с учётом конкретных исторических и социальных условий. Владимир Ленин — ведущий теоретик марксизма — подчёркивал, что марксизм должен быть гибким и подстраиваться под меняющиеся обстоятельства. Он утверждал, что принципы марксизма нужно рассматривать как руководство к действию, а не как фиксированный набор догм, которые применяются одинаково во всех ситуациях.
В научных дискуссиях и академических кругах важны не столько возраст и стаж, сколько содержательные аргументы и научная обоснованность высказываний. Научное сообщество должно быть открытым для различных точек зрения и готовым к дискуссиям и дебатам.
Я отметил, что противоречия на национальной почве в Советском Союзе уже достигли стадии конфликта, однако некоторые люди по-прежнему избегают открытого обсуждения этих проблем и их решения. Вместо этого прикрываются партийными лозунгами и старыми программами.
Политика консервации национальных противоречий, «устранения» их путём принятия бесконечных и безликих постановлений об усилении интернационального воспитания и проверок «эффективности» на местах комиссиями из центра, уже давно исчерпала себя.
Недовольные моим докладом и ходом дискуссии, эти коллеги обратились с жалобой в парторганизацию курсов. Должен сказать, что у меня никогда не было кумиров или авторитетов; я предпочитал самостоятельно формировать свои ценности и мнения, но всегда уважал чужое мнение, особенно если оно аргументировано и доказательно.
«Задача любой науки — это поиск истины, и возраст тут ни при чём», — заявил я. — «Возраст и личные авторитеты не должны влиять на объективность научного исследования и его результаты».
Говорят, в споре рождается истина. Но споры часто сопровождаются эмоциями, такими как ненависть или раздражение, особенно если стороны не могут найти общего языка. С другой стороны, именно в процессе поиска и дискуссии, когда люди слушают друг друга, истина имеет больше шансов раскрыться. Истина рождается в поиске, труде и согласии.
Истина не всегда является очевидной или легкодоступной. Она требует усилий, многочисленных исследований, открытости ума и готовности к обсуждению выводов. Когда люди готовы учиться друг у друга и искать компромиссы, им легче приблизиться к пониманию истины.
Парторг курсов — в прошлом высокопоставленный партийный работник из Украины, который за какие-то просчёты был сослан сначала послом, а затем возвращён обратно и направлен на научно-педагогическую работу в вуз, — созвал собрание и тактично отклонил их жалобы, заявив: «Мы не для того пришли на курсы, чтобы выговоры выносить друг другу».
Действительно, курс был большой, а группа — небольшая, но дружная. Она состояла из преподавателей различных вузов и городов, в том числе: Москвы, Еревана, Оренбурга, Тулы, Харькова, Киева, Ташкента, Казани, Фрунзе и других. Это позволяло нам обмениваться опытом и идеями, обогащать друг друга знаниями (фото прилагается).
Я негласно ощущал также поддержку и вдохновение со стороны моей кафедры, был уверен, что в Тартуском университете моё поведение в МГУ будет расценено как выражение духа тартуской школы. Несмотря на все свои недостатки, на кафедрах общественных наук Тартуского университета и Эстонской сельскохозяйственной академии работали преподаватели, которых трудно было обвинить в догматизме и холуйстве перед партийным начальством.
Помню, как однажды к нам прислали одного титулованного лектора из Москвы, который выступал в Тартуской ратуше с лекцией по международному положению. Собрали обществоведов всех вузов Тарту. Он в духе советской пропаганды помпезно заявлял, что мы можем уничтожить американцев пять или шесть раз, они нас — столько же, что достигнут приоритет в вооружении, но мы не допустим превосходства США над СССР.
Один из преподавателей в зале задал ему вопрос: «Какая разница, сколько раз ядерные державы могут уничтожить друг друга, ведь достаточно и одного раза?» Вопрос ему явно не понравился; он потом пожаловался в ЦК КПЭ в Таллине, вероятнее всего, и в Москве.
Курсы повышения квалификации при МГУ убедили меня, что теоретический и педагогический уровень наших преподавателей по многим показателям опережал коллег из многих других университетов страны. Не случайно Тартуский университет входил в десятку ведущих вузов Советского Союза. В нём традиционно существовала атмосфера свободы мысли и выражения, способствовавшая обсуждению различных общественно-политических вопросов. По крайней мере, ортодоксальных догматиков в сфере идеологии не было. Они не выступали за сохранение «чистоты марксизма-ленинизма», не противодействовали реформам и инновациям, не относились враждебно к тем, кто придерживается иных взглядов или предлагал новые интерпретации.
Однажды на курсах повышения квалификации при МГУ выступил один из высокопоставленных партийных работников (фамилии не помню). Он призвал нас ставить «неуд» всем тем, кто собирается уехать за границу. «Мы не для того тратим государственные средства на тех, кто собирается уехать из нашей страны», — помпезно заявил этот лектор.
На вопрос: «А как вы на экзамене определяете тех студентов, кто собирается уехать за границу?» — ответ был дан кощунственный: «Если фамилия еврейская, значит, он (или она) собирается уехать». Среди моих коллег не было тех, кто ставил бы студентам «неуд» только из-за их еврейских фамилий. Я был возмущён таким подходом.
Еврейская фамилия не означает, что человек обязательно планирует эмигрировать. Во-вторых, такой подход является некорректным и неверным, ибо оценки нужно ставить за знания. В-третьих, сам призыв ставить «неуд» оскорбителен как с педагогической, так и с общечеловеческой точки зрения. Недопустимо оценивать людей по их этнической принадлежности. К сожалению, с таким подходом мне пришлось не раз столкнуться в жизни.
Благодаря И. Сталину в стране окончательно сформировался зародившийся после революции новый социальный слой — номенклатура, занимавший особое положение в обществе.
Однажды, гуляя по Москве возле Яузских ворот, у одного из семи сталинских высотных зданий, построенных в период с 1947 по 1953 года в стиле неоклассицизма и известных как «Семь сестёр», я случайно забрёл в большой гастроном. На прилавках в одном из отделений увидел сгущённое молоко, индийский растворимый кофе, разного рода сладости, импортные мускатные вина и многое другое. Все эти товары были популярны и востребованы населением, но отсутствовали на прилавках обычных магазинов.
По своей провинциальной наивности я подошёл и стал заказывать одно, другое, третье… Продавец спросил: «А вы знаете, что это за магазин?» — «Нет», — ответил я. — «Это специальное отделение гастронома для работников Горкомовской аптеки». На минуту я потерял дар речи. Такого набора слов я не слышал: «Спецмагазин для работников горкомовской аптеки?»
В советской практике существовало много специализированных учреждений и предметов, которые были предназначены для партийных работников и высших государственных чиновников. Это было одним из проявлений привилегированного статуса и льгот, которыми пользовались члены КПСС и иные высокопоставленные функционеры.
Спецмагазины предоставляли доступ к дефицитным товарам и продуктам, которые обычные граждане могли получить с трудом или вовсе не могли приобрести из-за их ограниченного количества. В таких магазинах часто можно было найти импортные товары, редкие продукты и другие вещи, недоступные обычным гражданам.
Спецбуфеты, столовые или рестораны обслуживали высокопоставленных чиновников и партийных работников. Они предлагали более высокое качество питания, больший ассортимент блюд и обслуживание на более высоком уровне по сравнению с обычными общественными столовыми.
Спецсанатории и дачи, предназначенные для членов Политбюро, партийных лидеров и других высокопоставленных чиновников, обычно располагались в живописных местах и предлагали комфортабельные условия отдыха.
Спецтранспорт, включая специальные автомобили, самолёты и поезда, использовался для перевозки партийных и государственных лидеров. Он обеспечивал комфорт и безопасность в пути.
Спецохрана обеспечивала личную безопасность высокопоставленных членов Политбюро и других партийных лидеров специально обученными и профессиональными охранниками из КГБ.
Спецгробы, которые, как правило, предназначались для высших чиновников и членов Коммунистической партии Советского Союза. Они отличались от стандартных по дизайну и материалам, чтобы обеспечить сохранность тела до погребения.
Эти элементы структуры были частью системы привилегий и социальных льгот, которыми пользовались элитные члены общества в советское время.
Идея заключалась в том, чтобы обеспечить лояльные к партии члены и их семьи дополнительными привилегиями в виде доступа к лучшим товарам и услугам, несмотря на всеобщий дефицит, который часто существовал в экономике Советского Союза.
Находившийся в эмиграции русский философ Николай Бердяев отмечал: «Диктатура пролетариата, усилив государственную власть, развивает колоссальную бюрократию, охватывающую как паутина всю страну и все себе подчиняющую. Эта новая советская бюрократия, более сильная, чем бюрократия царская, есть новый привилегированный класс, который может жестоко эксплуатировать народные массы». Так оно и было.