В конце 1980-х годов, по мере демократизации жизни и углубления процесса гласности, становилось ясно, что советская система находится в состоянии глубокого кризиса, что нужны принципиальные изменения, а не косметический ремонт тоталитарного режима власти. Важно было найти себя, определить свое место в жизни.
Работая на кафедре истории КПСС, я считал себя не косметологом, а историком и политологом, который призван не лакировать действительность, а показывать жизнь такой, какой она есть, изучать политические системы, институты, процессы, поведение властей и народных масс.
Как учёный-обществовед я часто выезжал с лекциями в различные районы Эстонии и встречался с народом. Эти встречи давали возможность понаблюдать и пообщаться с людьми, понять их проблемы и всё то, что их волнует. Я заметил, что существует явное отчуждение народа от власти.
Некоторые выражали свое негативное отношение к власти открыто, но большинство, особенно эстонцы, своим молчанием или вопросами с подтекстом, говорили больше, чем если бы говорили. Иногда это носило ироничный или саркастический характер, что позволяло им скрывать критику за маской вежливости. Это свидетельствовало о важности соблюдения социальной тактичности и уважения к лектору. Мне, как лектору, важно было проявить понимание этих проблем, что снимало напряжение, особенно в ситуации, когда человек понимал, что его скрываемые сигналы тоже понятны.
Карл Маркс рассматривал проблему отчуждения как одну из центральных в своем анализе капитализма. Отчуждение в марксистской теории означало процесс, при котором трудящийся отдалялся от продукта своего труда, от самого процесса труда, от других людей и от своей собственной сущности как человека.
Эта концепция была подробно изложена Марксом в его ранних работах, таких как «Экономическо-философские рукописи 1844 года», а также в более зрелых трудах, например, в «Капитале».
Советские обществоведы обходили эту тему, старались ее не затрагивать по многим причинам. Многие даже не «заикались», что проблема отчуждения имеет место не только при капитализме, но и при советском казарменном социализме.
Причина всем была понятна, так как отчуждение, по мнению Маркса, приводит к дегуманизации человека и разрушению его личности. Если при капитализме человек становится винтиком в огромной производственной машине, лишенным контроля над своей жизнью и трудом, что ведет к глубокому кризису идентичности и смысла, то при социализме он становится «товарищем-винтиком» в бюрократической или тоталитарной системе. Как любил по этому поводу пошутить профессор Леонид Столович: «Если при капитализме человек человеку — волк, то при социализме человек человеку — товарищ волк».
Маркс считал, что освобождение от отчуждения возможно только через отмену капиталистической системы и установление коммунистического общества, где средства производства будут находиться в общественной собственности, а труд станет свободным и творческим процессом, приносящим удовлетворение и гармонию. Всего этого не произошло по многим причинам.
В марксистской теории социализм предполагал преодоление проблемы отчуждения, характерной для капиталистического общества. Однако в реальной практике социалистических государств, особенно тех, которые существовали в XX веке, проблема отчуждения не была устранена и приобрела новые зловещие формы.
Отчуждение в обстановке тоталитарного режима власти привело к обнулению личности, к потере им многих прав и свобод. «Не из нулей, а из людей состоит общество» – писал поэт, выражая глубокую мысль о ценности каждого человека как личности и критически воспринимая попытки обесценить индивидуальность в коллективистском обществе.
Тоталитаризм привел к тому, что люди стали ощущать себя отчужденными от решений, принимаемых властью, поскольку не имели прямого влияния на управление экономикой и государственными структурами. Вместо того, чтобы ощущать себя частью коллективного процесса управления, субъектом общества, граждане чувствовали себя простыми винтиками в государственной машине, людьми, отстраненными от власти.
Фактически, в СССР сложилась социальная система, которую К. Маркс, а также Рэм Блюм именовали казарменным или феодальным социализмом. Государство приватизировало все, что можно было, обобрало богатых до ниточки, а затем ликвидировало их как «врагов народа», как социально чуждый элемент. Превратив людей в послушных исполнителей воли партии и государства, лишило их свободы, независимых средств существования, уничтожило дух предпринимательства, национализировало даже их мышление и сам образ жизни.
Колхозы, коммуналки, талонно-карточная система распределения, ГУЛАГ и другие подобные явления стали характерными для советской системы организации жизни.
Этой проблеме уделял значительное внимание Рэм Блюм, написавший уже в 1967 году статью «Отчуждение и революция», в которой вывел интересную формулу: «Отчуждение порождает революции, а революции – это механизмы снятия отчуждения».
В его теории революции вопросы отчуждения сыграли ключевую роль. Р. Блюм понимал, что всякое принуждение, насилие над личностью приводит к отчуждению и может привести к политической нестабильности, падению легитимности власти и даже к социальным конфликтам.
Преодолеть отчуждение – значит устранить вызывающие его причины, считал Р. Блюм. Это задача любой социальной революции. Блюм исходил из того, что эта задача была одной из главных и в период осуществления социалистической революции. Но развитие в СССР пошло иным путем, не по Марксу и Энгельсу и даже не по Плеханову и, тем более, Блюму.
После распада Советского Союза проблема отчуждения стала одной из ключевых социальных и экономических проблем во всех постсоветских странах. Этот процесс усилился, поскольку имел свои корни как в советском прошлом, так и в сложностях переходного периода к рыночной экономике и новым политическим системам, избравшим путь национального развития.
Многие люди оказались за чертой бедности, что усугубило их чувство отчуждения от общества и государства. По данным эстонского экономиста Х. Витсута, черта бедности в Эстонии сегодня составляет 1600 евро на душу населения.
Элитные группы, которые сумели вовремя воспользоваться приватизацией и реформами, концентрировали богатства в своих руках, что породило глубокое чувство несправедливости и разочарования среди широких слоев населения.
Сегодня часто наблюдается низкий уровень доверия к политическим институтам, что является следствием авторитарного наследия и разочарования в политических реформах. Люди чувствуют себя обманутыми и отчужденными от процессов принятия решений и не верят, что их голос имеет значение. Многие оказались перед необходимостью переосмыслить свою роль и место в новом обществе, что вызвало чувство не только социально-культурного отчуждения, но и кризис идентичности.
Этот процесс происходит неравномерно, эволюционным или чаще революционным путем, что обусловлено различиями в политической, экономической, культурной, национально-религиозной и социальной структурах каждой страны.
Наиболее решительно Советская власть была отвергнута в Эстонии, Латвии и Литве. Само слово «социализм» вызывает у многих эстонцев неприязнь и отторжение. У КП Эстонии не было четкой и однозначной позиции по многим вопросам, волнующим людей. Нужны были новые идеи и взгляды, которые могли бы дать направление общественному развитию. Нельзя было идти из «небытия в никуда». Из несуществующего «развитого социализма» никак невозможно было перейти к утопическому «коммунизму».
Догматизированная идеология марксизма-ленинизма не могла найти правильный путь эволюции общества, она завела не только СССР, но и другие страны социалистического лагеря в тупик. Вместо правды и поиска истины, власти распространяли ложь и разного рода мифы. Некоторые из них основывались на пропаганде, другие — на реальных событиях, искаженных временем и ментальным восприятием действительности.
Приведу лишь некоторые из наиболее распространенных мифов, распространенных в странах соцлагеря: официально декларировалось, что социализм обеспечивает равенство и улучшение условий жизни для всех, на практике существовали значительные различия в уровне жизни между различными социальными группами и регионами.
Партийная элита часто имела доступ к привилегиям, недоступным остальным гражданам. Возникла новая «каста» — партийно-советская номенклатура.
Хотя страны соцлагеря активно противостояли капиталистическим странам, они все равно зависели от импорта западных технологий и товаров, хотя и стремились сократить эту зависимость. Лозунг «догнать и перегнать Америку», который возник в конце 1950-х годов, во времена правления Никиты Хрущева, стал символом советской амбиции и стремления Кремля утвердить СССР как ведущую мировую державу.
Эта идея была не просто политическим лозунгом, а важной частью государственной идеологии, которая пронизывала все сферы жизни в Советском Союзе. Он использовался для мобилизации населения, стимулирования трудового энтузиазма и повышения патриотизма. Лишь к середине 1980-х годов стало ясно, что гонка с США проиграна.
Власть имущие в Кремле не могли даже определить пути решения национальных вопросов в многонациональной стране. Вместо ответа на возникающие проблемы, они прибегали к отрицанию самой проблемы, к подавлению инакомыслия и репрессиям. Но, как говорил сам «вождь пролетариата» В. Ленин о национальном вопросе: «Не признавать того, что есть, нельзя: оно само заставит себя признать».
На каких только открытых площадках, митингах, конференциях, семинарах и т. д. мне не приходилось выступать, доказывая очевидное, однако никто не обращал на это внимание. Это был «глас вопиющего в пустыне», на который никто из вышестоящих руководителей не обращал внимания.
В те перестроечные дни ближе всех ко мне, как по духу, так и по мировоззрению, оказались академики Юрий Лотман, Михаил Бронштейн, Виктор Пальм, Чеслав Лущик, профессора — Рэм Блюм, Юри Ант, Иван Волков, доценты Эдгар Сависаар, Юло Матьюс, Рейн Вейдеман, Виктор Зибен, Евгений Голиков, Ааду Муст, Марью Лауристин и многие другие.
У старших менторов было чему поучиться, а с молодыми соратниками — обменяться мыслями. Например, Юрий Лотман — один из основоположников тартуско-московской семиотической школы, гениальный учёный, очень простой и доброжелательный в общении человек.
Он не был моим учителем в прямом смысле, но это не значит, что я у него не учился. Каждое его выступление на конференциях, открытые беседы о русской культуре на телевидении, статьи по семиотике, истории и литературе — всё это были шедевры науки. Он был примером для многих. У него было чему учиться. Но в жизни знания и мудрость можно получать из самых разных источников — от книг и публичных выступлений до бесед с разными людьми.
В середине 1970-х годов, когда давление властей сверху усилилось, начались у Лотманов обыски и административные требования стали препятствием для занятия наукой, Юрмих даже планировал уехать в Армению. Согласие на работу там было получено быстро, и единственной серьезной проблемой стало жилье. Юрий Лотман был смелым и одновременно сентиментальным человеком, он прошел всю войну и ни разу не был ранен.
Однажды, из рассказа моего отца Григора Григоряна, в поезде, следующем по маршруту Москва – Псков – Тарту – Таллин, он случайно оказался в общем вагоне рядом с Юрием Лотманом, который возвращался из Москвы в Тарту. Поскольку они оба покупали билеты в кассе для участников войны, то места оказались рядом. Других билетов в плацкартные или купейные вагоны не было.
После краткого знакомства, когда мой отец узнал, что Юрий Лотман – профессор Тартуского университета, он поинтересовался, а знает ли он его сына Рафика Григоряна. Юрий Лотман ответил, что да, знает и не раз встречались.
Любому отцу приятно услышать похвалу о своём сыне, особенно когда она исходит от незнакомого профессора.
Мой отец предложил Лотману перейти в купейный вагон, так как после станции Бологое должны были освободиться места. Лотман, будучи скромным человеком, не хотел никого беспокоить и не привык просить о чем-то, но отец взял инициативу и все хлопоты на себя.
После остановки в Бологое он взял удостоверение участника войны у Лотмана, добавил к нему своё и пошел к начальнику поезда улаживать вопрос. Когда всё было устроено, они продолжили путь вместе в купе.
О чем могли говорить два участника войны, случайно встретившись в поезде? Конечно, о войне, но больше — о мирной жизни, о переживаниях, которые остались после войны, о семье, детях, внуках, о страхах за их будущее и о других насущных вопросах. Но это были совершенно разные по специальности люди. Для Ю. М. Лотмана на первом месте всегда стояла наука, она была для него сутью его жизни и существования, а для моего отца – директора завода, первичным было выполнение государственного плана.
В годы перестройки Юрий Михайлович Лотман активно выражал свою гражданскую позицию, и не случайно, что его избрали в состав Правления Народного фронта Эстонии. На общей фотографии, сделанной сразу после I Конгресса НФЭ, Виктор Пальм, Рэм Блюм и я стоим рядом с Юрием Лотманом на трибуне.
Михаилу Лазаревичу Бронштейну не хватило немного сил для того, чтобы дожить до ста лет. Он родился, как и моя мать, 23 января 1923 года. Эту дату я хорошо помню и всякий раз, когда поздравлял маму, звонил с поздравлениями Михаилу Лазаревичу. Разница в возрасте нисколько не препятствовала обсуждению с ним разных вопросов. Он был, по своему складу характера, открытый, удивительно позитивный и доброжелательный человек. Наряду с наукой, он активно занимался спортом, по утрам ежедневно бегал 10 км.
Вероятнее всего, эти его качества позволили ему прожить длинную и содержательную жизнь. Стойкость, трудолюбие, мудрость и целеустремленность позволили Михаилу Бронштейну за полвека пройти все ступеньки от школьного учителя до профессора и члена Академии наук. Он достиг значимых профессиональных высот и широкого признания научной общественности, входил в десятку ведущих экономистов Советского Союза, а к его мнению и экспертным оценкам обращались не только руководители Эстонии, но и руководители СССР, в том числе лично Михаил Горбачев.
Он внес большой вклад в развитие экономики Эстонии, особенно в сфере сельского хозяйства. Когда наступила перестройка и наступило время рыночных реформ, когда решалась судьба народа Эстонии и зародился Народный фронт, Михаил Бронштейн безо всяких колебаний стал одним из его активных членов, понимая, что «поющая революция» может закончиться большим кровопролитием. В 1989 году при поддержке Народного фронта Эстонии, М. Бронштейн был избран народным депутатом и вошел в состав Верховного Совета СССР от Эстонии.
После восстановления независимости М. Бронштейн участвовал в инициировании и разработке договора о свободной торговле, подписанного правительством Егора Гайдара и правительством Тийта Вяхи осенью 1992 года в Москве. Однако, после смены власти, этот договор из-за позиции радикальных национал-озабоченных сил не был ратифицирован в Рийгикогу.
Он считал, что «политика здравого смысла неприемлема для тех, кто сделал карьеру на национальной конфронтации». На одной из встреч с известным польским правозащитником и диссидентом Адамом Михником, который поинтересовался, как Михаил Бронштейн относится к таким политикам, оказавшимся у власти, академик ответил: «подразделяю их на три группы: национально мыслящих, национально озабоченных и национально ушибленных».
На мой взгляд, это был хирургически точный диагноз состояния тех политических сил, которые регулярно сменяли друг друга в разных структурах власти за последние 30 лет.
В одном из номеров газеты Postimees (10.11.2006) академик Михаил Бронштейн написал обо мне следующее: «Рафика Григоряна знаю давно и отношусь к нему с глубоким уважением. Это эрудированный и образованный человек. Мне импонирует его жизненная позиция. Григоряна всегда отличала критическое отношение к окружающей действительности. Рафик Григорян – подлинный патриот Эстонии, посвятивший себя тому, чтобы всем людям в Эстонии, независимо от национальности, жилось комфортно и благополучно. Представитель лучшей части Тартуской интеллигенции, он в конце 1980-х годов активно поддержал чаяния эстонского народа. Сегодня задачи он решает уже другие, но также энергичен и неутомим. Желаю Рафику оставаться таким всегда».
Это слова одного из самых известных академиков Эстонии, которого считали своим ментором такие руководители Эстонского государства, как В. Вяльяс, Леннарт Мери, Арнольд Рюйтель и многие другие. Это для меня не просто слова, они для меня многое значат, но и накладывают большую ответственность.
Как говорят, хвала — это не только признание, но и обязательство.