11 июня 1987 года я опубликовал статью «Перестройка и национальные отношения» в газете «Edasi» (см. выпуск от 11.06.1987), в которой подверг критике программное утверждение КПСС о том, что в СССР национальный вопрос якобы «решен полностью, окончательно и бесповоротно». В своей статье я стремился показать, что игнорирование национальных особенностей, языка и культуры каждого этноса ведет к утрате исторической памяти у людей и порождает национально бесполые существа. Это чревато ассимиляцией, то есть исчезновением нации как уникального социального объединения и субъекта истории.
19 июля 1987 года в газете «Edasi» была опубликована моя вторая статья под названием «Национальные отношения и языковые закорючки». В этой статье я отказался от какого-либо пропагандистского подхода, который требовал действовать по принципу «услышал ложь – переври получше». Решил проконсультироваться с языковедом Савватием Смирновым, который выступил с критикой спорных положений, изложенных в статье Мати Хинта.
Учитывая эйфорию, вызванную статьей Мати Хинта среди эстонцев, статья профессора Смирнова была смелым и важным шагом для ученого-лингвиста. Однако дискуссия закончилась тем, что Савватий Смирнов был уволен из Института языка, что наглядно продемонстрировало значительное влияние этнического аспекта на эстонскую демократию.
Чтобы лучше понять резонанс, вызванный публикациями Мати Хинта, достаточно сказать, что они спровоцировали бурную дискуссию не только в Эстонии, но и далеко за ее пределами. Обсуждение распространилось на Москву, Латвию, Литву, Армению, Грузию, Беларусь и другие страны. Даже журнал «Дружба народов» обратился к Мати Хинту с просьбой написать статью о проблемах двуязычия. Основной критикой было то, что экспериментирование над детьми неприемлемо. Читатели отмечали, что перед нами не бездушный механизм, а живой человек.
Поскольку проблема двуязычия имеет как положительные, так и отрицательные стороны, в своей статье я, с одной стороны, поддержал Мати Хинта в вопросе необходимости защиты эстонского языка и его изучения всеми неэстонцами в республике, а также в недопустимости экспериментов над детьми. С другой стороны, подверг критике тезис о вредности и опасности раннего двуязычия, поддержав позицию Савватия Смирнова.
Моя позиция по вопросу языка была и остается неизменной: принудительное навязывание языка недопустимо. Изучение языков должно основываться на мотивации и личном интересе. Язык общения и государственный язык – это не одно и то же. Язык общения выбирают сами люди, а государственный язык устанавливается официально, законом.
Языковая демократия предполагает возможность выбора языка общения самим человеком, без вмешательства и диктата со стороны государства. Полицейские методы контроля или давления недопустимы. Общение на нескольких языках упрощает регулирование национальных и других отношений. Цивилизованное государство должно стремиться и создавать условия к тому, чтобы его граждане знали несколько языков, поскольку каждый язык представляет собой особую ценность, это богатство, а не проблема.
В Эстонии участие в делах государства невозможно без знания эстонского языка, а знание русского или английского языка значительно облегчает межнациональное и межгосударственное общение. Игнорирование языка можно рассматривать как игнорирование его носителя. Эстонцы не столько отвергают русский язык как таковой, сколько его носителей, что является следствием наследия советского имперского периода.
Носителями русского языка, кроме русских, могут быть люди разных этнических групп, включая украинцев, белорусов, грузин, армян, казахов, латышей и многих других. Учитывая то, что долгие годы в СССР языком межнационального общения выступал русский язык, как язык этнического большинства и язык делопроизводства, то игнорирование носителей русского языка в Эстонии фактически сводится к игнорированию конкретной этнической группы, их правосубъектности, пренебрежение к культурной и языковой идентичности людей.
Различные призывы к игнорированию носителей русского языка могут создать следующие проблемы:
Игнорирование языка может затруднить межкультурное взаимодействие и коммуникацию, что создаст барьеры для эффективного общения и участия в общественной жизни.
Они могут способствовать разделению общества по этническим и языковым признакам, что ведет к дискриминации и сегрегации, создавая дополнительные препятствия для гармоничного сосуществования и взаимодействия различных групп.
Государственный язык – это язык, официально признанный и используемый в административных, законодательных и правовых процессах внутри государства. Он служит основным средством коммуникации в официальных и государственных учреждениях и обладает особым статусом в стране.
Я неоднократно подчеркивал, что отсутствие четкого определения понятия «государственный язык» в законодательстве Эстонии порождает ряд проблем. В частности, это может привести к следующим негативным последствиям:
• Неопределенность правил открывает возможности для произвольного их истолкования и применения, что может способствовать корыстным действиям.
• Недостаток ясности затрудняет процесс обучения и взаимодействие граждан с государственными органами.
• Проблемы возникают при соблюдении языковых стандартов в средствах массовой информации.
Введение четкого и исчерпывающего определения понятия «государственный язык» в законодательство помогло бы устранить эти проблемы, обеспечив прозрачность и предсказуемость применения закона. Это также способствовало бы защите прав граждан и укреплению правового государства. К сожалению, такие меры не были приняты ни тогда, ни сейчас.
Фетишизация функции языка подчеркивает чрезмерное или одностороннее внимание к языковым вопросам, в ущерб более глубоким и комплексным аспектам социального, национального и культурного взаимодействия. Такая языковая политика может стать инструментом для достижения других целей, таких как контроль над определенными группами населения, поддержание монополии на власть или на управление обществом.
Возможно, что языковая политика используется как средство для реализации политических амбиций, а не для реального улучшения коммуникации и интеграции общества. Например, национально ориентированные политики могут преднамеренно затруднять обучение русскоязычных граждан эстонскому языку из опасений, что это повысит их конкурентоспособность на рынке труда или в общественно-политической жизни страны.
Они могут, ссылаясь на методические проблемы, отвлечь внимание общественности от более серьезных управленческих или системных недостатков.
Когда люди видят, что реальные проблемы скрываются за внешними оправданиями, это подрывает доверие народа к политическим и образовательным системам и усиливает отчуждение.
В 1987 году серию статей с анализом о влиянии идеологических, политических, экономических и демографических процессов на национальные отношения в республике в 1970-1980-е годы написал Эдгар Сависаар («Радуга», 1987, №№ 10,11,12). В них он даже ссылался на одну из моих статей и изъявил желание познакомиться со мной, это послужило поводом для нашего знакомства, которое произошло не без посредничества Аду Муста.
Но об Эдгаре Сависааре я впервые узнал не от Аду Муста, а от его двоюродной сестры Зои Ивановой (Бурешиной), с которой мы дружили семьями в Тарту. Она первая мне рассказала о своем двоюродном брате, о его матери – русской по происхождению Марии Бурешиной, о том, что она отбывала пятилетний срок. Родителей Сависаара арестовали летом 1949 года за продажу лошади с целью избежать её экспроприации колхозом. Отец Эдгара Сависаара, Эльмар, был приговорён к 15 годам лагерей. Летом 1950 года Мария Сависаар вместе с маленьким Эдгаром вернулась в родной посёлок Вастсе-Куусте и т.д.
Проблемы национальных отношений и в целом перестройки стали предметом анализа со стороны Евгения Голикова (См.: Радуга, 1987, № 12; 1988, № 1) – моего давнего друга, с которым впервые я познакомился в 1974 году, когда только приехал в Тарту. Меня с ним познакомил Алик Акопян – студент из Ахалкалака, обучавшийся в Эстонской сельскохозяйственной академии.
Каким-то образом мы встретились на квартире Владимира Мюрка. С тех пор наша дружба, несмотря на возможные жизненные катаклизмы, продолжается до сих пор. Она говорит об общности мировоззрения и высоком уровне нашего взаимопонимания. Мы оба многому научились у профессора Р. Блюма, Женя – непосредственно, я – косвенно. Такая долгосрочная дружба (50 лет) предполагает способность сторон к адаптации и развитию. Люди меняются с годами, и дружба, которая продолжается, часто развивается вместе с этими изменениями. Мы оба прошли вместе «огонь, воду и медные трубы», пережили множество испытаний, стояли у истоков создания НФ Эстонии и делали все, что могли для развития Эстонии.
Серию аналитических статей в журнале «Коммунист Эстонии» (1988, № 7, 1989, № 5 и др.) написал академик АН Эстонской ССР, заведующий кафедрой философии Тартуского университета Яан Ребане.
В статье «Основные черты национальных процессов в республике», написанной в 1988 году, он предупреждал, что изучение языка – занятие долгое. «Есть люди, особенно те, у кого школьные годы давно позади, и вовсе не способные овладеть вторым языком. Поэтому обращаясь к эстонскоязычному читателю, – писал он, – хочу особо подчеркнуть, сколь важно здесь чувство такта. Нужно и себя ставить на место представителя другой национальности, ибо только так можно сохранить объективность. Если эстонцы хотят, чтобы их язык в Эстонии все больше становился языком межнационального общения, им придется мириться с неизбежным у большинства неэстонцев акцентом так же, как это принято у представителей крупных наций, например англичан и русских, чьи языки уже давно выполняют эту функцию. Необходимо всячески избегать также придания слову «мигрант» оскорбительного оттенка. Надо с признательностью относиться к неэстонцу, говорящему по-эстонски, а не выражать своего неудовольствия тем, что он делает это плохо. И не нужно забывать, что не владеющие или плохо владеющие эстонским языком девушки, которые трудятся в сберкассах, отделениях связи, в магазинах за прилавками и кассовыми аппаратами, выполняют работу, хотя и очень нужную, но малооплачиваемую. Будем помнить и то, что элементарное чувство такта требует, чтобы мы переходили на русский язык, если собеседник не понимает эстонскую речь».
Прошу прощения за длинную цитату академика, но она очень точно отражает противоречия в национальной политике Эстонии. Мудрые слова эстонского учёного, к сожалению, были проигнорированы большей частью политической элиты и властями Эстонской Республики, которые выбрали иной путь – насильственного навязывания языка.
Как говорится, нет пророка в своём отечестве. Вместо того чтобы прислушаться к голосу разума, они начали призывать эстонцев не говорить по-русски с теми, кто не владеет эстонским языком. Правые политики, несмотря на все возражения, продолжили продвигать политику, которая, возможно, была для них более популярной или удобной, но менее полезной для общества в целом.
Национальные процессы не происходят сами по себе, они требуют активного участия людей. Будущее формируется целенаправленными действиями. В независимой Эстонии эстонцы опасались стать меньшинством на своей исторической родине, тогда как неэстонцы переживали о возможной ассимиляции. Эстонцы стремились сохранить свою нацию, а неэстонцы – свою идентичность и выживание.
В 1987-1988 годы национально-языковые проблемы вызвали настолько сильный резонанс в обществе и в печати, что профессор Института истории АН ЭССР, впоследствии секретарь по идеологии ЦК КП Эстонии, Микк Титма призывал не затрагивать эти темы вообще, поскольку, по его мнению, увязывание вопросов перестройки с национальным всегда кончались плачевно для Эстонии и эстонцев.
Он предложил сменить «пластинку» на другие, менее острые темы. Отвечая на вопросы журнала «Радуга» (1987, №8), исходя из опыта деятельности студенческого комсомола 1960-х годов, Микк Титма писал: «Этот опыт полезен нам сегодня: нельзя допускать, чтобы проблемы перестройки связывались с национальным вопросом, ибо в конечном итоге это всегда срабатывало против обновления. В нынешнем положении, когда в обществе дестабилизировались многие связи и структуры, крайне опасно затрагивать такие иррациональные и основанные на эмоциях отношения, как национальные…Национальный вопрос надо решать в стабильной и политически более зрелой обстановке».
Мое мнение было диаметрально противоположным. В своей статье «О национальных отношениях», опубликованной в журнале «Коммунист Эстонии» (1987, № 10) я попытался объяснить, что нет ни одного принципиального вопроса, который мы могли бы, как в прошлом, так и сейчас, решить без учета того, что живем в многонациональной стране. Во-вторых, понятие «национальные отношения» значительно шире, чем «национальный вопрос», он охватывает широкий спектр международных отношений.
Национальный вопрос, а точнее национальные вопросы (в одном государстве может быть не один, а несколько национальных вопросов, – считал Степан Шаумян), возникают внутри того или иного многонационального государства тогда, когда в обществе возникают неравноправные отношения, когда взаимоотношения между нациями строятся на иерархической основе господства и подчинения, насилии и эксплуатации. Всякое отрицание или умаление национального вопроса под предлогом «бесконфликтности» развития общества при социализме, ожидания лучших времен, есть ни что иное, как догматическое понимание сути проблемы.
Итак, я предлагал безотлагательно начать распутывать и решать национальные вопросы, а Микк Титма предлагал их заморозить до приходя лучших времен. На мой взгляд, такая «страусиная тактика», когда человек избегает проблемы или игнорирует её в надежде что она исчезнет сама по себе, редко приводит к положительным результатам.
В реальности проблемы, которые мы избегаем, имеют тенденцию накапливаться и усложняться. Если закрывать глаза на трудности, они могут выйти из-под контроля и привести к ещё большим проблемам в будущем. Осознанное столкновение с проблемами и их решение требуют мужества и сил, но это, как правило, более эффективный способ справиться с ситуацией и в конечном итоге достичь лучших результатов.
Эстония прошла этап восстановления независимости, стала даже государством членом ЕС, времена изменились кардинально, социализм уступил место капитализму, а национальный вопрос не только не нашел демократического решения, но еще больше запутался, а в 2007 году перешел даже в стадию конфликта. Наличие проблем в межнациональных отношениях власти Эстонии упорно отрицают, они фактически заняли былую позицию КПСС. Такую же картину можно увидеть и в других постсоветских республиках, где нерешенные национальные вопросы кое-где привели даже к войне.
В 1988 – 1991 годы общественное самосознание эстонцев последовало направлением, предложенным Миком Титмой, с надеждой на улучшение условий жизни через уступки со стороны Кремля. Эстонская пресса быстро сместила фокус на обсуждение проблемы добычи фосфоритов в республике, а также на тему экономической инициативы IME, одним из авторов которой был Микк Титма. В различных местах устраивались дискуссии, проводились пикеты, и возникло массовое экологическое движение «Зелёных».
К сожалению, русскоязычные жители Эстонии обо всех этих волнующих эстонцев проблемах узнавали задним числом из центральной прессы, которая часто представляла события в искаженном виде. Уровень информированности о происходящем внутри Эстонии и в стране в целом заметно различался среди эстонцев и неэстонцев. Например, согласно исследованию Яна Ребане, состояние окружающей среды в Эстонской ССР вызывало серьёзную озабоченность у 90,7% эстонцев и у 74,7% неэстонцев.
26 сентября 1987 года в газете «Edasi» была опубликована статья, написанная четырьмя авторами: Тийтом Маде, Эдгаром Сависааром, Сиймом Калласом и Микком Титмой (фото прилагается). В статье предлагалась идея перехода всей республики на принципы территориального хозрасчёта, известная как «Isemajandav Eesti» (IME). Эта аббревиатура на эстонском языке означает «хозрасчётная Эстония», но также может переводиться как «чудо». По сути, это был план экономической автономии Эстонии в составе СССР. На какое-то время это манипулятивное предложение отвлекло общественное внимание от политических и национально-языковых проблем.
Основной целью было повышение эффективности и продуктивности предприятий за счёт предоставления им большей экономической самостоятельности. Это предполагало, что предприятия смогут самостоятельно определять свою производственную программу, устанавливать цены на продукцию и распоряжаться прибылью.
Эксперимент также включал децентрализацию управления, расширение прав предприятий и увеличение их автономии в принятии решений.
Однако даже такое, на первый взгляд, сугубо экономическое предложение было воспринято в Кремле враждебно и представлено как угроза распаду «единой и неделимой» союзной экономики, охарактеризованное как «экономический сепаратизм». Поскольку обсуждение этого вопроса не было запрещено, к нему подключился академик Михаил Бронштейн.
ИМЕ, или «хозрасчётная реформа», представляла собой попытку внедрения элементов рыночной экономики в централизованно планируемую экономику Советского Союза. Академик Бронштейн, будучи одним из ведущих экономистов СССР и сторонником перехода к рыночным отношениям, поддержал экспериментальный план IME, считая его одним из шагов на пути к либерализации страны и достижению устойчивого экономического развития.
Предложение четырёх авторов, известное как IME, или «хозрасчётная Эстония», хотя и вызвало значительный интерес и обсуждение, постепенно утратило свою актуальность по нескольким причинам.
Власти СССР опасались, что успешная реализация экономической автономии в одной республике может спровоцировать аналогичные движения в других союзных республиках, а это могло привести к ослаблению централизованного контроля.
Политические изменения происходили более быстрыми темпами, чем экономические. В конце 1980-х годов политическая ситуация в СССР стремительно менялась. Начавшаяся перестройка и гласность стимулировали национальные движения и усилили требования политической независимости. В этих условиях экономические реформы, такие как IME, стали восприниматься как недостаточный шаг. Всё больше людей начали считать, что вместо экономической автономии необходима полная политическая независимость от СССР.
Вскоре после предложения IME начались массовые движения за восстановление независимости Эстонии. Эти движения всё больше концентрировались на национальных и политических вопросах, отодвигая на второй план чисто экономические реформы.
К тому времени стало также очевидно, что советская экономическая система в целом не способна поддерживать устойчивое развитие. Экономическая самостоятельность на уровне республики в условиях кризиса центральной власти и экономики была недостаточной мерой для преодоления системных проблем. Все эти факторы в совокупности привели к тому, что интерес к IME угас, и акцент был смещён на более радикальные требования.
23 августа 1987 года, спустя ровно 48 лет после подписания пакта Молотова-Риббентропа, на Ратушной площади Таллинна должен был состояться митинг, приуроченный к его годовщине. Власти вначале дали разрешение на его проведение, но в последний момент оно было аннулировано. Около двух тысяч человек, собравшиеся по зову группы Молотова-Риббентропа (Группа ПМР или MRP), были направлены в парк Хирве.
Участники митинга требовали обнародовать секретные протоколы советско-германского пакта о ненападении, более известного как пакт Молотова-Риббентропа. Не обошлось и без националистических вызовов.
Эстонское телеграфное агентство (ЭТА), с подачи готового текста из ЦК КПЭ, охарактеризовало выступление манифестантов как «акцию, с помощью которой провокаторы попытались исказить революционное прошлое рабочего класса Эстонии, бросить на него тень, очернить братское единство советских народов, дискредитировать советскую власть».
Этот митинг ясно продемонстрировал, что «эстонский вопрос» остаётся актуальным и требует решения. Народ не забыл о своём независимом государстве и стремится к его восстановлению.
Первый секретарь ЦК КП Эстонии Карл Вайно, испугавшись последствий митинга, пришёл в ярость и обратился за советом к секретарю ЦК КПСС по идеологии Егору Лигачёву. Было принято решение нейтрализовать организаторов митинга в Хирвепарке и выслать их вместе с семьями за границу. Это решение быстро привели в исполнение: 12 сентября 1987 года Тийта Мадиссона с семьёй выслали в Швецию, а 24 декабря Яна Кырба – в Австрию.
Общественности данное событие было представлено как акция, инспирированная враждебными зарубежными радиостанциями «Голос Америки», «Свободная Европа» и «Свобода». Микк Титма добавил к этому списку ещё и «органы внешней разведки США».
Советская пропаганда часто прибегала к подобной риторике, чтобы дискредитировать протестные движения и демонстрации, особенно те, которые ставили под сомнение легитимность или эффективность советского режима.
Представляя митинги как проявление антигосударственных, деструктивных действий, якобы подконтрольных внешним врагам, советская власть стремилась сохранить контроль над общественным мнением. Такая тактика была направлена на минимизацию значимости протестных действий и предотвращение их распространения среди населения.