В 1912 году в Ревеле (ныне — Таллинн) состоялся конкурс на проект новой ратуши. Поступило 15 заявок. В жюри принимали участие известные зодчие Г. Гримм и Л. Бенуа (Санкт-Петербург), О. Тарьянне (Хельсинки), О. Гофман и Э. Лаубе (Рига) и др. Первую премию присудили Александру Ярону — архитектору, военному инженеру, педагогу и общественному деятелю. Им идеально были выполнены все условия, а именно: спокойствие, уравновешенность и монументальность. Его чертежи наиболее точно соответствовали требованиям по функциональной структуре и площадям помещений, по исполнению фасадов в духе немецкого неоклассицизма. Однако на его работу с резкой критикой обрушилась местная пресса, поддержанная эстонскими членами комиссии. Поэтому было решено, что ратушу возведут по проекту Э. Саарена. Началась подготовительная деятельность, но из-за начала Первой мировой сей план не воплотился…
Мы не знаем, сильно ли сожалел Александр Иванович о неудаче. Возможно, что и нет. Всё-таки первый приз он получил, а последующие перипетии, скорее всего, стали следствием внутренних интриг. К тому же это был не первый и не единственный конкурс в его жизни. Он являлся обладателем первых премий за концертный зал на 700 человек в пригороде Ревеля (Таллинна) и за немецкое дворянское училище в Риге, второй премии за проект ревельского театра, занял 5-е место в состязании на строительство концерт-холла «Эстония».
Он получил образование в петербургской Николаевской инженерной академии (окончил в 1900-м), затем — на высших архитектурных курсах в Берлине. Учился у немецкого профессора Г. Биллинга, которого называл крупным представителем стиля «модерн-классик» («модернизированной классики»). Имея звание инженер-полковника, трудился в крепости Петра Великого в Копли (сейчас — микрорайон в районе Пыхья-Таллинн), где контролировал строительство гидросамолётных ангаров. И параллельно занимался гражданской архитектурой.
Эстонию украшало и множество других его работ. Только в Ревеле им было построено около 10 оригинальных объектов, реконструировано 2 здания. А в губернии — целый ряд особняков и маяков, в том числе известный маяк на острове Соргу. Поэтому с полным основанием можно утверждать, что Ярон внёс ощутимый вклад в архитектурный облик республики.
Специалисты, писавшие о нём в эмигрантской прессе, утверждали, что он тяготел к стилю «классицизированного модерна». Однако в его таллиннский период (1900–1919) находила своё звучание «балтийская интонация» (черепичные крыши, мансарды, рустовка грубо околотым камнем первых и цокольных этажей, своеобразные аркады порталов, башенки и т. п.).
Ярон также руководил возведением Госбанка Эстонии (1907–1908). Есть мнение, что и в проекте, автором коего считаются рижане Г. Шеель и Ф. Шеффель, видны его приёмы. Среди других ярких работ можно упомянуть элегантное и торжественное здание Ревельского отделения Рижского русского банка, контору химзавода «Бирк и К°» и особняк семьи Пухк.
В 1913-м Ярон был делегирован на Всероссийский съезд русских зодчих в Москве. После начала войны строил базу минной дивизии Балтийского флота в Моонзунде.
После революции уехал во Владивосток. В 1919-м командовал там портом, преподавал в качестве приват-доцента в Дальневосточном и Политехническом институтах (кафедры теории и истории искусств).
В 1922-м перебрался в Шанхай, где осели многие русские эмигранты. Многим из них приходилось бороться за выживание. Легче жилось популярным деятелям сцены или представителям тех видов искусств, суть которых была понятна вне языковых барьеров. Скажем, Александр Вертинский пел по-русски для земляков в кафе и ресторанах, время от времени выступая и в больших концертных залах. Зарабатывал, видимо, неплохо, если смог в 1942 году купить вагон медикаментов для Красной армии, воюющей с Германией.
А мастерство Александра Ярона было понятно без перевода и для иноземцев. Он продолжал плодотворно трудиться над архитектурными проектами. В 1923-м устроился в контору испанского строителя Лафуэнте, где сделал чертежи бального зала отеля «Мажестик». И ему сразу предложили перейти в компаньоны. Фирма поменяла название на «Лафуэнтэ и Ярон». Спустя несколько лет уже содержал собственную архитектурную мастерскую. Его работы украсили Шанхай. В их числе — Архиерейский дом на рю Поль-Анри с церковью Архангела Гавриила, частные коттеджи в стиле французского классицизма («Тюдор»), здание миссии «Ордена Реколетос», жилой комплекс «Линда террас». В последнем поселилось много соотечественников Ярона. Они открывали салоны красоты, стоматологические кабинеты, мастерские и т. п. В 1924–1927 годах в «Линде» располагалась также русская Домовая военно-приходская церковь.
К сожалению, после установления в Китае коммунистического режима, в 1949-м, последние русские жильцы покинули комплекс. Судьба их неизвестна — очень вероятно, что они были репрессированы Мао Цзэ-дуном или попали в советские лагеря…
«Линда террас» состояла из 32 подъездов и 116 квартир. Общая площадь — 9 тыс. кв. м.
Сегодня она органично вписывается в архитектурный облик Шанхая, известного своей эклектичностью. Сейчас в городе соседствуют традиционные китайские строения со зданиями в стиле неоклассики и модерна, неофутуристическими «монстрами» и «плиточными» небоскрёбами. А тогда преобладали дома в стиле «шикумэнь», который сформировался в 1860-х. Вначале «шикумэни», сочетавшие в себе сугубо китайские (загнутые крыши и выдающиеся карнизы) и западные элементы, возводились для шанхайцев с высоким уровнем достатка. Но в первой четверти XX века они стали преобладать в жилищной городской застройке.
«Шикумэнь» означает «каменная кладовая» (другой вариант — «ворота с каменным каркасом»), потому что его особенность заключается в обязательном наличии входной арки из камня.
«Шикумэни» возводились двух- и трёхэтажные, с внутренними двориками. Такие дворики, где жили семьи, — характерная особенность китайских жилищ. А. Ярон отлично их разнообразил. Там чувствовался уют посреди многонаселённого мегаполиса, там было много света. И дышалось легче, особенно если жильцы выращивали деревья, кусты и цветы. Сейчас многие из них переделаны в деловые, торговые и культурные кварталы, но значительная часть таких строений в Шанхае сохранилась. В «Линде» многие квартиры выкуплены под офисы…
Будучи монархистом и русским до глубины души, замечательный архитектор создал один из самых заметных проектов в Шанхае, тоже сохранившийся до наших дней. Это Свято-Николаевский храм-памятник Венценосным Царственным мученикам на рю Корнель (1932–1934). Его интерьер оформляли русские художники М. Кичигин, В. Засыпкин, А. Харитонов. Н. Соколовский и А. Березин. Иконостас сделал сын главного зодчего Александр, художник и дизайнер, позднее перебравшийся в Америку…
По чертежам Ярона-старшего возведены великолепное здание министерства путей сообщения Китая, дворец правительства в Нанкине, церкви и жилые дома для испанских католических миссий. Одним из последних его творений был госпиталь британской миссии в Тяньцзине…
Александр Иванович Ярон занимался активной общественной деятельностью. Являлся одним из организаторов Шанхайского технического центра, главой первого литературно-художественного объединения «Аполлон», членом Русского благотворительного общества, старшиной Русской национальной общины.
В Шанхае А. И. Ярон и скончался. Вначале его похоронили на местном кладбище, но в 1950-х семья перевезла прах в США, на Сербское кладбище в Колма, что под Сан-Франциско.
Читайте по теме:
Игорь Круглов: Вольдемар Вага, для которого драгоценностью была эстонская архитектура