Одним из самых распространённых заблуждений в отношении Александра Сергеевича и его творчества состоит в том, что поэт всю жизнь был гоним властью, а император Николай Павлович его ненавидел и постоянно преследовал. Эта версия крепко-накрепко вбита нам в головы советской историографией.
На самом деле ситуация обстояла несколько иначе. Убедиться в этом можно, если, например, ознакомиться с перепиской Пушкина и шефа жандармов, руководителя Третьего отделения, героя Отечественной войны 1812 года А. Х. Бенкендорфа. Их переписка продолжалась с 1826 по 1836 гг. За 10 лет Бенкендорф написал Пушкину 32 письма, а Пушкин Бенкендорфу — 54.
Договорённость о правилах
Попробуем в двух словах описать характер взаимоотношений Пушкина и государя-императора.
Осенью 1826 г. во дворце Чудова монастыря Московского Кремля состоялась конфиденциальная аудиенция ссыльного поэта у Николая I. Тогда между государем и поэтом была достигнута договорённость, касающаяся цензуры: царь в вежливой форме обязывал Пушкина знакомить его со всеми своими новыми произведениями и при этом брал на себя функции цензора.
Через три недели, 30 сентября 1826 г., эта устная договорённость была официально подтверждена в первом письме Бенкендорфа к Пушкину, написанном по поручению Николая. В нём же был озвучен следующий призыв к поэту: «…употребите отличные способности ваши на передание потомству славы нашего Отечества, передав вместе бессмертию имя ваше». То есть, по мнению Николая Павловича, только воспевание славы Отечества гарантировало бы поэту бессмертие.
Пушкин же, как известно, имел отличный от императорского взгляд на своё собственное творчество, в частности, на то, что именно сделает его имя бессмертным. Позднее он озвучил этот свой взгляд в стихотворении «Памятник» (1836):
«И долго буду тем любезен я народу,
Что чувства добрые я лирой пробуждал,
Что в мой жестокий век восславил я Свободу
И милость к падшим призывал».
Это было концептуальное противоречие, которое отбрасывало тень на личные отношения поэта и императора, длившееся вплоть до трагической гибели Пушкина…
В упомянутом письме Бенкендорф также сообщал о высочайшем разрешении «приезда» поэта в Петербург и сейчас, и в дальнейшем, но с условием, что Пушкин будет заранее извещать об этом письмом. В заключение письма Александр Христофорович извещал Пушкина: свои произведения он может отправлять непосредственно монарху или через него, Бенкендорфа.
А уже в следующем письме Пушкин получил наставления относительно вновь написанных произведений: не распространять и не читать их другим лицам, не представив предварительно на просмотр императору и не получив у него на то соизволения.
Валтер Скот взамен Годунова
Первым произведением, которое было представлено монарху, стала трагедия «Борис Годунов». И как раз на её примере очень наглядно видно, как сильно советская пушкинистика нас «водила за нос»: с «Борисом Годуновым» оказалась связана одна неприятная история…
Когда трагедия была написана и новость об этом дошла до царя, то в одном из писем Николай Павлович в числе прочего даёт Бенкендорфу указание: «…мне очень любопытно прочесть его сочинение; велите сделать выдержку кому-нибудь верному, чтобы она не распространялась».
«Верным» оказался Фаддей Венедиктович Булгарин. Ян Тадеуш Кшиштоф Булгарин (1789–1859) — «природный поляк», как он сам называл себя в одном из писем Бенкендорфу; негласный агент Третьего отделения; писатель, критик, издатель политической и литературной частной газеты «Северная пчела» (первой в России), в которой начиная с марта 1830 г. велась травля Пушкина и писателей его круга. Булгарин и подготовил отзыв для царя.
Граф А. Х. Бенкендорф писал Николаю: «При сём прилагаются заметки на сочинение Пушкина и выписки из этого сочинения. Во всяком случае это сочинение не годится для представления на сцене, но с немногими изменениями можно напечатать; если Ваше Величество прикажете, я его ему верну и сообщу замечания, помеченные в выписке, и предупрежу, чтобы сохранил у себя копию, и чтобы он знал, что он должен быть настороже».
Высочайший отзыв, также составленный Булгариным, содержался в письме Бенкендорфа Пушкину от 14 декабря 1826 г.: вместе с рядом замечаний поэту было предложено переделать пьесу в «историческую повесть или роман, на подобие Валтера Скота».
В ответе от 3 января 1827 г. Пушкин выразил формальное согласие с критикой высочайшего читателя, но что-либо менять отказался: «Жалею, что я не в силах уже переделать мною однажды написанное».
Пикантность ситуации состоит даже не в том, что Бенкендорф с Николаем опирались на отзыв, подготовленный, как оказалось, весьма предвзятым автором, а в том, что Булгарин не только подготовил рецензию, но и… заимствовал отдельные фрагменты пушкинской трагедии, включив их впоследствии в свой коммерчески успешный роман «Дмитрий Самозванец», который был опубликован в ноябре 1829 г. в трёх номерах журнала «Сын Отечества» (а вот «первоисточник», то есть «Борис Годунов» Пушкина, был опубликован лишь в конце декабря 1830 г.).
Разумеется, Пушкин сразу же обнаружил в этом булгаринском «труде» прямые заимствования из своей трагедии и понял, кто рецензировал в 1826 г. «Бориса Годунова» по заданию Бенкендорфа и чью формулировку переделать трагедию в «историческую повесть или роман на подобие Валтера Скота» использовал царь.
Сам поэт писал в «Опровержении на критики»:
«Вероятно, трагедия моя не будет иметь никакого успеха. <…> Для публики я уже не имею главной привлекательности: молодости и новизны литературного имени. К тому же главные сцены напечатаны или искажены в чужих подражаниях. Раскрыв наудачу исторический роман г. Булгарина, нашёл я, что и у него о появлении Самозванца приходит объявить царю кн. В. Шуйский. У меня Борис Годунов говорит наедине с Басмановым об уничтожении местничества, — у г. Булгарина также».
Плагиатор, поняв, что его карты в интриге с «Борисом Годуновым» раскрыты, приписал Пушкину разгромную анонимную рецензию на своего «Самозванца» (была напечатана в «Литературной газете» 7 марта 1830 г.). Но на этом не остановился: через четыре дня в принадлежавшей Булгарину «Северной пчеле» появился «Анекдот» — злобный, выходящий за рамки приличия, пасквиль на Пушкина и его африканское происхождение (имя поэта, разумеется, там не упоминалось).
14 марта Пушкин ответил Булгарину эпиграммой:
«Не то беда, что ты поляк:
Костюшко лях, Мицкевич лях!
Пожалуй, будь себе татарин, —
И тут не вижу я стыда;
Будь жид — и это не беда;
Беда, что ты Видок Фиглярин».
8-19 марта 1830 г. вышла из печати седьмая глава «Евгения Онегина». А уже 22 марта в «Северной пчеле» появилась статья Булгарина, в которой она подвергалась уничижительной критике.
Императору обличения Булгарина не понравились, о чём он не замедлил сообщить Бенкендорфу в записке, написанной в тот же день, 22 марта:
«Я забыл вам сказать, любезный друг, что в сегодняшнем номере “Пчелы” находится опять несправедливейшая и пошлейшая статья, направленная против Пушкина; к этой статье наверное будет продолжение: по этому предлагаю вам призвать Булгарина и запретить ему отныне печатать какие бы то ни было критики на литературные произведения; и если возможно, запретите его журнал».
Через несколько дней Бенкендорф ответил императору: «Приказания Вашего Величества исполнены: Булгарин не будет продолжать свою критику на Онегина».
А дальше в этом же письме Бенкендорф защищает Булгарина, представив в негативном свете критику булгаринского романа:
«Прилагаю при сём статью против Дмитрия Самозванца, чтобы Ваше Величество видели, как нападают на Булгарина. Если бы Ваше Величество прочли это сочинение, то Вы нашли бы в нём очень много интересного и в особенности монархического, а также победу легитимизма. Я бы желал, чтобы авторы, нападающие на это сочинение, писали в том же духе, так как сочинение — это совесть писателя».
Николай Павлович ответил Бенкендорфу на том же листе:
«Я внимательно прочёл критику на Самозванца и должен вам сознаться, что так как я не мог пока прочесть более двух томов и только сегодня начал третий, то про себя или в себе размышлял точно так же. История эта, сама по себе, более чем достаточно омерзительна, чтобы не украшать её легендами отвратительными и ненужными для интереса главного события. А потому, с этой стороны критика, мне кажется, справедлива. Напротив того, в критике на Онегина только факты и очень мало смысла».
Таким образом царь открыто обозначил своё отношение к роману Булгарина, признав критику в его адрес справедливой и, наоборот, критику седьмой главы «Евгения Онегина» — несостоятельной.
В конце императорского текста содержалась некоторая уступка оппоненту, продиктованная чувством патриотизма, понимание которого у Николая и Бенкендорфа было идентично: «…хотя я совсем не извиняю автора, который сделал бы гораздо лучше, если бы не предавался исключительно этому весьма забавному роду литературы, но гораздо менее благородному, нежели его Полтава. Впрочем, если критика эта будет продолжаться, то я, ради взаимности, буду запрещать её везде».
Однако то ли Бенкендорф не исполнил царское указание, то ли Булгарин не захотел подчиниться: 1 апреля 1830 г. в «Северной пчеле» вышло продолжение его статьи с критикой седьмой главы «Евгения Онегина».
В ответ Его Величество сдержал своё обещание: имеются указания, что Булгарин за неповиновение был отправлен на гауптвахту. Об этом факте есть несколько упоминаний, в том числе в письме В. А. Каратыгина [русский актёр, артист Александринского театра, крупнейший трагик русской сцены первой половины XIX века, — прим. автора] к П. А. Катенину [русский поэт, драматург, литературный критик, переводчик, театральный деятель, — прим. автора]: «…по Высочайшему указу Булгарина посадили на гауптвахту».
Вместо вывода
Этот краткий эпизод, попортивший немало крови Пушкину, ясно демонстрирует, что Николай I, кроме жёсткого надзора за несдержанным Александром Сергеевичем, при необходимости оказывал поэту поддержку, причём не только на словах, но и на деле.
Что касается взаимоотношений Пушкина и Бенкендорфа, то они, безусловно, носили сложный характер. Однако Александр Христофорович оказался человеком, то и дело оказывающим Пушкину разного рода услуги в сложных ситуациях. Так, например, Наталья Николаевна Гончарова была выдана строгой матерью замуж за поэта только благодаря «благосклонному удовлетворению» государя-императора, переданному через Бенкендорфа. Впрочем, это совсем уже другая история, о которой мы на портале Tribuna.ee писали ранее.
При подготовке настоящего материала использованы фрагменты книги В. М. Есипова «Переписка А. С. Пушкина с А. Х. Бенкендорфом», СПб, 2021 г., а также сама переписка.
Читайте по теме:
Валерия Бобылёва: Люди русской культуры, где бы ни жили, всегда будут обращаться к Пушкину