Первые очки появились в Европе не позднее XIII века, а в России они стали известны с XVII столетия. Первые Романовы очков не чурались, носили с удовольствием сами и дарили подданным. Но вот спустя два столетия очки при императорском дворе были категорически запрещены — использовать их можно было в узком кругу, но никак не на публике.
Царственные очкарики
Есть данные, что первый из Романовых — царь Михаил Фёдорович (1596–1645) — начал использовать очки, когда ему было 18 лет, то есть в 1614 г. В одном документе сказано, что специально для царя были куплены хрустальные очки, гранёные с одной стороны и гладкие с другой, «что в них, смотря, многое кажется».
Следующий царь — Алексей Михайлович Тишайший (1629–1676) — имел уже восемь пар очков. Во время его царствования только за один год в страну ввезли почти шесть тысяч приборов.
Первый российский император Пётр I (1672–1725) в кабинете работал в очках. Но, если отец и дед носили очки, привезённые из-за границы, то вполне вероятно, что у Петра они были уже отечественного производства, так как в XVIII веке оптические изделия — не только очки, но и, к примеру, подзорные трубы — начали делать в России.
Эксклюзивный подарок
Следующим монархом, «засветившимся» в использовании очков, стала Екатерина II (1729–1796).
Императрица ежедневно часами работала с государственными бумагами, читала много книг, в том числе русские летописи, самолично написала солидный «Наказ» для Уложенной Комиссии и «Учреждение для управления губерний Всероссийской империи», «Записки касательно Российской истории», «Бабушкину азбуку» внукам Александру и Константину, порядка тридцати пьес и либретто опер, статьи для журналов. Закономерно, что с годами государыня стала испытывать проблемы со зрением — у неё развилась дальнозоркость и понадобились очки «для чтения».
Сохранилась как минимум одна пара очков Екатерины Алексеевны. Изготовлена она, скорее всего, была во Франции. Стёкла очков вдеты в серебряную оправу, а заушники заканчиваются не привычными нам дужками, а кольцами — через них продевалась лента в цвет платья.
Отдельное произведение искусства — очешник. Он обтянут т. н. «галюшей» — кожей акулы с тонким узором чешуи, — по имени кожевника при дворе Людовика XVI Жан-Клода Галюша. Он первым в Европе обратил внимание на «костяную кожу», доставляемую из стран далекого Востока (Японии, Кореи, Китая), где мастера использовали её для художественных изделий. Французу удалось раскрыть державшийся в секрете способ выделки, и в Европе такая кожа сразу же вошла в моду под названием «галюша».
Судя по надписи на внутренней стороне изящного серебряного футляра, в котором хранился очешник, императрица преподнесла эти очки в подарок:
«Хранящиеся здесь очки из собственного потребления великой Екатерины пожалованы Санкт-петербургскому вице-губернатору Новосильцеву 4 ноября 1786 года при случае всемилостивейшего рассуждения о головной его болезни».
Мотив императрицы исследователям не вполне ясен: то ли она уколола Новосильцева, намекнув, что нужно думать о службе, а не жаловаться на болезни, то ли искренне позаботилась о вице-губернаторе.
Бакенбардов и очков не носить!
Очки «попали в опалу» при двух следующих правлениях — Павла I (1754–1801) и Александра I (1777–1825). Ни один из членов дома Романовых при них ни разу не появился в очках, с лорнетом или моноклем на публике — их ношение допускалось в узком семейном кругу, выйти в них из дома и появиться в высшем свете было нельзя. В павловские времена, по утверждению современника, дошло до того, что все придворные, кто не мог обойтись без очков, должны были оставить службу.
За короткое время своего царствования Павел Петрович успел провести несколько серьёзных реформ, часть которых была напрямую направлена на борьбу со всем, что делала его мать, которую император ненавидел.
Опасаясь примера прогремевшей незадолго до его воцарения Великой французской революции (1789–1799), Павел (годы правления 1796–1801) запретил всё французское: книги, покрой одежды, язык и даже заимствования из него, вошедшие в русский. Он предписал дворянам-мужчинам поменять и причёску — избавиться от бакенбардов и зачёсывать волосы назад, собирая в хвост.
Почему у Павла Петровича попали в немилость очки, неизвестно. Возможно, император не любил, когда на него смотрели слишком пристально ,— из-за нестандартной внешности злые языки за глаза называли его «самым некрасивым человеком империи». Возможно, что в людях, «прячущихся» за очками, император подозревал заговорщиков. Ещё одна версия — запрет был введён по просьбе супруги, Марии Фёдоровны, которая была близорука. Возможно, ей было неприятно видеть при дворе людей в очках.
Гонения на очки
При сыне Павла императоре Александре I ношение очков по-прежнему не одобрялось. И это при том, что сам император был не только глуховат, но и близорук.
Относительно близорукости Александра Павловича имеются многочисленные мемуарные свидетельства. Например, графиня С. Шуазель-Гуфье вспоминала, как она вместе с императором искала потерявшейся монарший лорнет:
«Прежде чем проститься со мной, государь поднялся и, не говоря, что он ищет, стал внимательно осматривать пол во всех углах гостиной. Я поставила лампу на ковёр и тоже стала искать потерянный предмет: оказалось, что государь искал небольшую лорнетку, которой он обычно пользовался и которая упала к моим ногам под стол… она была из простой черепахи, без украшений».
В какой же степени царь был близорук? Исследование лорнетов Александра показало, что на одном сила очковой линзы была определена «минус 3,25», на другом — «минус 3,75».
Свидетельств о неодобрительном отношении тогдашнего двора к очкам и лорнетам множество.
Будущему декабристу Александру Николаевичу Муравьёву было разрешено «служить в очках» благодаря протекции его влиятельного дяди, действительного камергера Д. М. Мордвинова: «Если вы увидите святейшее семейство, кланяйтесь ему от меня, скажите им, что я на военной службе, несмотря на свою близорукость», — писал он в 1810 г. «любезным братцам» (Муравьёв А. Н. Указ. соч. С. 157).
Поэт Пётр Андреевич Вяземский вспоминал московского главнокомандующего и управляющего по гражданской части в 1809–1812 гг. Ивана Васильевича Гудовича.
Генерал-фельдмаршал, в 1789 г. отвоевавший турецкую крепость Хаджибей (на её месте построена Одесса), овладевший Анапской крепостью в 1791-м и завоевавший каспийское побережье Дагестана, и в должности градоначальника сохранил военную строгость. По его мнению, взгляд через очки приравнивался к неприкрытому разглядыванию и расценивался как наглый и дерзкий жест.
Иван Васильевич мог остановить карету, увидев прохожего в очках, и потребовать снять ненавистный ему предмет с носа: «Был он настойчивый гонитель очков. Никто не смел являться к нему в очках; даже в посторонних домах случалось ему, завидя очконосца, посылать слугу с наказом: нечего вам здесь так пристально разглядывать; можете снять с себя очки».
А ещё ему почему-то очень не нравились повозки, запряжённые тройкой лошадей. «Гонитель очков и троечной упряжи» — с таким прозвищем он вошёл в историю.
На своём известнейшем портрете Антон Антонович Дельвиг, учившийся вместе с Александром Сергеевичем Пушкиным в Царскосельском лицее (1811–1817), запечатлён в очках. Но носить он их начал только во взрослом возрасте, хотя плохо видел с детства. Лицеистам строго-настрого запрещалось надевать очки. Взгляд сквозь стёкла считался оскорбительным и наглым, особенно если младший смотрел на старшего.
«В лицее мне запрещали носить очки, зато все женщины казались мне прекрасны», — вспоминал Дельвиг.
Исторический роман Дмитрия Мережковского «Александр Первый» (1910–1911) начинается с фразы: «Очки погубили карьеру князя Валерьяна Михайловича Голицына». Далее следует разговор князя с министром народного просвещения Александром Николаевичем Голицыным (занимал пост с 1816–1824), который к тому же являлся дядей Валерьяна и был крайне обеспокоен действиями племянника:
«— Поди-ка сюда, карбонар! За ушко да на солнышко. Расскажи, чего напроказил? Что за история с очками? А? Весь город говорит, а я и не знаю, — сказал, подставляя бритую щёку для поцелуя князю Валерьяну, дядя его, старичок лысенький, кругленький, катавшийся, как шарик, на коротеньких ножках, всё лицо в мягких бабьих морщинах, какие бывают у старых актёров и царедворцев, — министр народного просвещения и обер-прокурор Синода, князь Александр Николаевич Голицын.
Когда князь Валерьян, после двухлетнего отсутствия (он только что вернулся из чужих краёв), вошёл в министерскую приёмную, большую, мрачную комнату с окнами на Михайловский замок, так и пахнуло на него запахом прошлого, вечною скукою повторяющихся снов. <…>
— Помилосердствуйте, дядюшка! Вы уже двадцатый меня об этом сегодня спрашиваете, — сказал князь Валерьян, глядя на старого князя из-под знаменитых очков, с тонкой усмешкой на сухом, желчном и умном лице, напоминавшем лицо Грибоедова.
— Да ну же, ну, говори толком, в чём дело?
— Дело выеденного яйца не стоит. На вчерашнем дворцовом выходе в очках явился; отвык от здешних порядков — из памяти вон, что в присутствии особ высочайших ношение очков не дозволено…
— Поздравляю, племянничек! Камер-юнкер в очках! И свой карьер испортил, и меня, старика, подвёл. Да ещё в такую минуту…
— Из-за очков падение министерства, что ли?
— Не шути, мой друг, не доведут тебя до добра эти шутки…
— Что за шутки! Завтра к Аракчееву являться. Ежели в крепость или в тележку посадят с фельдъегерем, — только на вас и надежда, дядюшка!».
Право на беспрепятственное ношение оптического прибора при дворе можно было заслужить, получив на то разрешение императора. При Александре I и Николае I самым известным «придворным очкариком» был министр иностранных дел (1816–1856) граф Карл Васильевич Нессельроде, получивший санкцию на ношение очков лично от Александра. Современники, описывавшие облик графа, непременно упоминали его очки: «Черты лица его были тонки, нос с заметным горбом, сквозь очки сверкали удивительные глаза».
Впоследствии даже сложилась присказка: мол, Николай I рассматривал внешнеполитические проблемы через «очки Нессельроде»…
Сменивший его на посту Министра иностранных дел (1856–1882), последний канцлер Российской империи (с 1867) Александр Михайлович Горчаков также был очкариком. Первую должность при дворе он получил в 1818 г. «Ношение очков считалось таким важным отступлением от формы, что на ношение их понадобилось мне особенное высочайшее повеление, испрошенное гофмаршалом Александром Львовичем Нарышкиным; при дворе было строго воспрещено ношение очков» (Князь А. М. Горчаков в его рассказах из прошлого // PC. 1883. № 10. С. 165).
Были и другие министры, носившие очки, но не публично. Например, Егор Францевич Канкрин — министр финансов России в 1823–1844 гг. С портретов Егор Францевич смотрит на нас без очков, но сохранились стихи Владимира Венедиктова, который долгое время служил у министра секретарём:
«Выслушивает всех, очки поднимет на лоб,
И видится, как мысль бьёт в виде двух лучей
Из синих, наискось приподнятых очей…»
Интересно, что в обществе в это же самое время — в 1820-е гг. — вид молодого человека в очках никого не удивлял, а в книгах и журналах того времени печатались сообщения, какие носить очки согласно моде:
«Очки, главный наряд носу, и потому мимоходом посоветуем почтенному сословию близоруких не носить других очков, кроме в костяной оправе; от тяжести золотых и серебряных вырастают на том месте, где начинается нос, прыщики и обращаются потом в бородавки, которые трудно истребить».
«Когда глаза ваши малы, без ресниц, с красными краями, то носите очки с стеклами лазоревого цвета: можно показываться с слабыми глазами, но с дурными смешно».
В 1810–1820-е гг. очки были в такой моде, что их носили и те, кто не страдал плохим зрением. Об одном из таких «очконосцев» рассказывала смоленская дворянка М. С. Николева:
«У Александры Алексеевны Николевой был в молодости и жених, за которого она была уже помолвлена. Этот господин любил пофрантить, а так как в то время было в моде носить очки, то он их и надел, хотя стекла в них были ему не по глазам и затемняли зрение. Случилось, что он приехал поздно в общество, где была уже его невеста. Следовало ожидать, что жених тотчас подойдёт к ней; но не тут-то было: он и не смотрит на неё. Усаженный хозяйкою играть в карты за один стол с невестой, он долго играет, не обращая на неё внимания. Все это замечают; Александра Алексеевна чуть не плачет. Растерявшись, она сделала большую ошибку в игре, так что один из партнёров воскликнул: «Помилуйте, можно ли так играть!» При её имени жених встрепенулся, сдернул очки и видит перед собой невесту: «Ах, Александра Алексеевна! Простите, я не видал вас!». Все расхохотались, а бедная невеста в слёзы: стыдно ей, досадно, и тут же отказала ему» (М. С. Николева, «Черты старинного дворянского быта» // РА. 1893. № 9. С. 115).
А вот лорнет, вроде как выполнявший ту же функцию, что и очки, в те же самые годы являлся средством эпатажа и вызова. В романе «Евгений Онегин» (1823–1833) Александра Сергеевича Пушкина есть такие строчки:
«Всё хлопает. Онегин входит,
Идёт меж кресел по ногам,
Двойной лорнет скосясь наводит
На ложи незнакомых дам».
Михаил Юрьевич Лермонтов в романе «Герой нашего времени» (1837–1839) описывает, как Григорий Печорин разглядывает княжну Мэри и делает это с помощью лорнета:
«Грушницкий бросил на неё один из тех мутно-нежных взглядов, которые так мало действуют на женщин. Я навёл на неё лорнет и заметил, что от его взгляда она улыбнулась, а мой дерзкий лорнет рассердил её не на шутку. И как, в самом деле, смеет кавказский армеец наводить стёклышко на московскую княжну?»
Кардинально при дворе отношение к очкам и лорнету изменились лишь в последней трети XIX столетия. Об этом свидетельствует, например, тот факт, что постоянно носил пенсне, а потом и очки, брат императора Александра II Константин Николаевич (1827-1892).
О том, как сложно в те времена даже венценосным особам было иметь плохое зрение, свидетельствует ещё один случай. Очки однажды чуть не рассорили близорукого Великого князя Константина Николаевича и близорукого же Фёдора Ивановича Тютчева.
20 декабря 1859 г. Тютчеву доставили от Великого князя посылку. Презент предназначался для грядущего бала. Внутри лежали очки. Тютчев долго не мог понять, что имеет в виду Великий князь. В итоге Фёдор Иванович решил, что тот намекает, что Тютчев не заметил его на предыдущем балу, и призывает в этот раз быть внимательнее. Раздражённый, Тютчев тотчас ответил Константину Николаевичу стихами, которые и были тому доставлены:
«Есть много мелких, безымянных
Созвездий в горней вышине,
Для наших слабых глаз, туманных,
Недосягаемы оне…
И как они бы ни светили,
Не нам о блеске их судить,
Лишь телескопа дивной силе
Они доступны, может быть.
Но есть созвездия иные,
От них иные и лучи:
Как солнца пламенно-живые,
Они сияют нам в ночи.
Их бодрый, радующий души,
Свет путеводный, свет благой
Везде, и в море, и на суше,
Везде мы видим пред собой.
Для мира дольнего отрада,
Они — краса небес родных,
Для этих звезд очков не надо,
И близорукий видит их…»
«Боюсь, чтобы не вышло истории», отметила в своём дневнике М. Ф. Тютчева. Однако присылка очков объяснилась предстоящим костюмированным балом в Михайловском дворце, на котором Тютчев и Великий князь в числе некоторых приглашённых должны были появиться в одинаковых домино. Поэтому Константин Николаевич и разослал ряду лиц одинаковые очки.
«Истории», к счастью, не вышло, так как стихи Тютчева, по существу весьма едкие, могли быть истолкованы и в лестном для адресата смысле: стоило только принять на свой счёт не строки о «недосягаемых» для глаз «мелких» созвездиях, а строки о «красе небес родных».
Пятый ребёнок и второй сын Николая I и Александры Фёдоровны, младший брат императора Александра II, Великий князь Константин Николаевич был близорук с детства. Их младшая сестра, Великая княгиня Ольга Николаевна упоминала в мемуарах, что «Кости был близорук» настолько, что «дядя Михаил прозвал его Эзопом».
Константин Николаевич был соратником старшего брата в осуществлении «Великих реформ» и лидером партии т. н. «либеральных бюрократов», занимающихся их подготовкой и внедрением. Возможно, этот либерализм в политических взглядах способствовал разрушению имиджевых канонов в доме Романовых. По крайней мере, именно он первым из Романовых начал публично носить пенсне, монокль и очки, чем несказанно эпатировал двор.
На одной из акварелей придворного художника Михаила Александровича Зичи, посвящённой крещению в мае 1868 г. будущего Николая II, мы можем видеть Великого князя в очках. Видимо, тогда князь позволял себе надевать их при торжественных дворцовых церемониях «для своих». А вот в 1875 г. появился первый официальный фотопортрет Великого князя в пенсне.
То ли из-за близорукого брата, то ли из-за общего духа либерализма, но император-освободитель Александр II разрешил носить очки при дворе. И чем ближе становился XX век, тем чаще можно было наблюдать очки на официальных портретах. Хотя сами государи если и пользовались оптическими аксессуарами, то в сугубо приватной обстановке.
С праздником, коллеги-очкарики!
Читайте по теме: