Ненавидя и презирая
Факты свидетельствуют, что деятельность Наполеона и его солдат носила ярко выраженный антихристианский и антицерковный характер: сожжённые и разграбленные церкви, пляска солдат в алтарях, стрельба по иконам, попытки при оставлении Москвы взорвать Кремль говорят сами за себя; они являются последовательным продолжением революционных кощунств 1792–1794 гг.
Почти все походы Наполеона в той или иной степени отмечены вопиющим попранием законов божеских и человеческих, массовой гибелью мирного населения, расправами над ранеными и пленными. Известна его фраза: «Для победы необходимо, чтобы простой солдат не только ненавидел своих противников, но и презирал их».
Они и презирали… Вот лишь несколько фактов.
3 [16] сентября 1812 года — на следующий день после входа в Москву — официально, приказом, было разрешено грабить город. При этом дочиста были разорены многочисленные московские монастыри. Солдаты сдирали с икон серебряные оклады, собирали лампады, кресты. Для удобства обзора они взорвали стоявшую рядом с Новодевичьим монастырем церковь Иоанна Предтечи. В Высокопетровском монастыре оккупанты устроили скотобойню, а соборный храм превратили в мясную лавку. Весь монастырский погост был покрыт спёкшейся кровью, а в соборе на паникадилах и на вколоченных в иконостас гвоздях висели куски мяса и внутренности животных. В Андрониевском, Покровском, Знаменском монастырях французские солдаты кололи на дрова иконы, лики святых использовали как мишени для стрельбы.
В Чудовом монастыре французы, надев на себя и на своих лошадей митры и облачение духовенства, ездили так и очень смеялись. В Даниловом монастыре ободрали раку князя Даниила и сорвали одежды с престолов. В Можайском Лужецком монастыре хранящаяся здесь икона святого Иоанна Предтечи имеет следы от ножа — французы использовали её как разделочную доску, рубили на ней мясо.
От исторических реликвий находившегося на территории Саввино-Сторожевского монастыря дворца царя Алексея Михайловича почти ничего не осталось. Царская кровать была сожжена, дорогие кресла ободраны, зеркала разбиты, печи сломаны, редкие портреты Петра Великого и царевны Софьи похищены.
Иеромонах Знаменского монастыря Павел и священник Георгиевского монастыря Иоанн Алексеев были убиты. Священника церкви Сорока святых Петра Вельмянинова били прикладами, кололи штыками и саблями за то, что не отдал им ключи от храма. Монахи Новоспасского монастыря похоронили священника, но французы потом три раза раскапывали его могилу: увидев свежую землю, они думали, что в этом месте зарыт клад. В Богоявленском монастыре казначея монастыря Аарона французы таскали за волосы, выдёргивали бороду и затем возили на нём грузы, запрягая в телегу.
10-11 [23-24] октября под башни, стены и здания Кремля заложили пороховые мины. Если бы всё случилось так, как хотел Наполеон, то Россия потеряла бы символ своей тысячелетней истории. Но Божьим промыслом ночью пошёл дождь, загасил часть фитилей, а остальные, рискуя жизнью, потушили москвичи.
Однако часть зарядов сработала. До основания была снесена Водовзводная башня, наполовину разрушена Никольская. Частично был разрушен Арсенал, повреждены Грановитая палата, Филаретова пристройка, Комендантский дом. Пострадало здание Сената, а бронзовый Георгий Победоносец, украшавший купол Круглого зала, вместе с ещё двумя предметами, составлявшими гордость Кремля, — орлом с Никольских ворот и крестом с колокольни Ивана Великого — бесследно исчезли. До сих пор эти исторические реликвии не найдены.
Уходя из Москвы, французы пытались взорвать ещё и Новодевичий, Рождественский, Алексеевский монастыри. Однако монахам удалось вовремя потушить огонь и тем самым спасти свои обители.
Русских пленных, которых французы вели с собой, покидая Москву, почти перестали кормить. Слабосильных и отстающих пристреливали. В одной только партии было убито 611 человек (из них четыре офицера). Трупы расстрелянных постоянно встречались на всём пути отступления наполеоновской армии. (Тарле Е. Н. 1812 год).
Вот что писал в своих мемуарах французский врач, участник наполеоновского нашествия Доминик Пьер де ля Флиз, или Демьян Петрович Флиз (попав в плен, он остался в России, где стал русским помещиком и этнографом):
«Он, Наполеон, вступил войной в страну, не имея понятия ни о нравах, ни о характере русских. В Египте, например, он оказывал столько почтения магометанству, что можно было ожидать его перехода в эту веру. В Италии, Австрии и Испании — везде он покровительствовал местному духу религии и казнил святотатцев. Но в Москве он точно не знал, что и русские привязаны к своей вере, он не обратил внимания на то, как глубоко почитали русские своих святых, как дороги для них церкви и важен сан священника. Едва ли он признавал их за христиан.
И что же вышло? Не предупредив войска строгими приказаниями иметь должное уважением к церквам, иконам и духовенству, он навлёк этим упущением ненависть народу на французов. В глазах русских они хуже мусульман, потому что обращали церкви в конюшни. Зато уже горе французу, когда он попался в руки народа, жаждущего мести! Таких жертв было множество. Следовательно, не лучше ли было бы внушить своему войску верные понятия о русском народе и об их вере, столь схожей с нашей?»
Во время Отечественной войны 1812 г. наиболее сильно пострадала Центральная Россия (Смоленская, Московская и Калужская епархии). В Волынско-Житомирской епархии пострадали 12 церквей; в Могилёвской — 11 храмов и 3 монастыря; в Минской — 4 монастыря и 36 церквей. В Москве были разграблены 22 из 24 монастырей и большинство церквей (227 из 264). В Московской губернии были разграблены 4 монастыря и многие храмы. В Смоленской епархии было разграблено 6 монастырей и пострадало 252 (по другим данным, 323) церкви; в Калужской — 2 монастыря и 24 (или 27) церкви.
Кони, люди
Одним из самых ярких проявлений французского кощунства стало размещение лошадей в православных храмах. Поступали так, конечно, исходя из практической потребности, однако на практике такое поведение было воспринято простыми людьми как доказательство религиозного характера этой войны.
Сведений о подобном поведении французов множество — от народных песен до переписки. Вот фрагмент письма московской дворянки Марии Волковой, которая в Тамбове пережидала французскую оккупацию Москвы, с тревогой внимая поступающим оттуда известиям. 30 сентября [13 октября] 1812 года она писала своей подруге Варваре Ланской:
«Два или три купца, бежавшие из Москвы 15-го, 17-го и 19-го чисел нынешнего месяца, сообщили нам подробности, способные растрогать каменное сердце. Все наши церкви обращены в конюшни. Наполеон, иначе сатана, начал с того, что сжёг дома с их службами, а лошадей поставил в церкви. Знаешь ли что: несмотря на отвращение, которое я чувствую к нему, мне становится страшно за него ввиду совершаемых им святотатств».
Две недели спустя Волкова в очередном письме Ланской опять вернулась к этой теме, сообщив новые свидетельства очевидцев того, как вели себя французы в Москве:
«Ежедневно сюда являются беглецы; последние из них оставили Москву 26-го сентября. Своими глазами видели они, как французы обращали церкви в кухни и конюшни; иконы употребляли на дрова или бросали в ретирады, обобрав все украшения».
То, что солдаты французской армии вводили своих коней в церкви, подтверждается и самими французскими ветеранами. Пикантность ситуации состоит в том, что сами французы не считали, что они совершают что-то предосудительное и уж тем более, что они святотатствуют! Размещение на постой в церквях для солдат в эпоху Наполеоновских войн было обычной практикой. Уставом не предусматривалось использование палаток, и ночевать приходилось либо на биваке, либо в нежилых общественных зданиях — тех же церквях. И то, что туда же солдаты и офицеры заводили своих коней, также объясняется чисто прагматическими соображениями.
Участник русской кампании Мари-Анри Бейль, известный позднее как писатель Стендаль, вспоминал, что «в эти тяжёлые времена лошадь означала жизнь». Поэтому своих коней солдаты старались не выпускать из виду и ставили их поближе к месту собственного ночлега. Если же ночевать приходилось в церкви, то туда же вели и лошадей.
Этическая сторона подобных действий во французской армии мало кого беспокоила — основная масса личного состава была… абсолютно равнодушна к религии. Священник католического собора Св. Людовика в Москве аббат Сюрюг свидетельствовал, что за всё время оккупации города его церковь посетили не более четырёх-пяти офицеров, все — потомки древних дворянских родов.
Безразличные даже к собственной религии, солдаты Великой армии тем более не считали нужным считаться с религиозными чувствами населения вражеской страны. Ничего личного — этакий бытовой атеизм. Тут вновь хочется вспомнить, что писал де ла Флиз: оказывая почтение представителям культа в других завоёванных странах, «в Москве Бонапарт точно не знал, что и русские привязаны к своей вере, он не обратил внимания на то, как глубоко почитали русские своих святых, как дороги для них церкви и важен сан священника. Едва ли он признавал их за христиан».
Для русского же человека вера была основой его существования. Кроме того, собирательный образ иностранного неприятеля, сложившийся в русском фольклоре к началу XIX века, имел грабительскую, разбойную сущность. Во всех произведениях устной литературы приходящие с войной на Русь враги жгли, грабили, убивали, насиловали и крайне непримиримо относились к христианству. Если русские богатыри защищали святую Русь и православную веру, то иноземцы грозили погибелью и тому, и другому.
Французы в большинстве своём в полной мере соответствовали всем перечисленным характеристикам. А то, что ни Наполеон, ни его Великая армия не стремились уничтожить православие сознательно, роли уже не играло — незнание законов, как известно, не освобождает от ответственности.
Русский народ воспринял превращение церквей в конюшни как свидетельство нечестивой, антихристианской природы завоевателей. Они совершали смертный грех, за который следовало платить кровью.
Они и заплатили…
Читайте по теме: