Я часто слышу от гостей Петербурга: мол, чего вы возмущаетесь, когда видите, как кто-то пытается оседлать коня на Аничковом мосту или почесать за ушком сфинкса у Академии художеств? Вот у нас в городе тактильное восприятие скульптурных объектов в порядке вещей. Петербург ваш чем лучше? У меня на это ответ простой: ни один город мира не пережил в XX веке и малой части тех испытаний, которые выпали на долю Ленинграда‒Петербурга. Его жители ценой своих жизней спасали памятники, дворцы, мебель, книги. И мы обязаны сохранить то, что сохранили они.
Основная масса и горожан, и гостей города о тех страшных днях почти ничего не слышала и не читала. И уж тем более не задумывается: почему, несмотря на тысячи сброшенных бомб, часть достопримечательностей, пусть в сильно пострадавшем виде, но уцелела. Этот рассказ — о подвиге ленинградских архитекторов, все 872 дня занимавшихся спасением города и его ценностей. Их неутомимая деятельность с первого до последнего дня блокады, вкупе с работой Ленинградской армии ПВО, спасли от тотального разрушения единый архитектурный ансамбль города.
Помеченные номерами
«На вооружении наших войск наряду с артиллерией, танками и авиацией была архитектура Ленинграда. Бойцы, независимо от того, откуда они были родом, не могли допустить и мысли, что фашисты могут ворваться на наши чудесные проспекты и площади…» (маршал СССР Леонид Александрович Говоров).
«Позже я видел изъятый у пленного фашистского офицера план Ленинграда, на котором весь город был разделён на квадраты, а все подлежащие обстрелу объекты были помечены номерами. Под номером «девять» значился Эрмитаж, под номером «сто девяносто два» — Дворец пионеров, а под другими номерами — театры, музеи, школы, заводы, больницы…» (главный архитектор Ленинграда в 1938‒1949 гг. Николай Варфоломеевич Баранов).
За три года немецкая авиация совершила 272 воздушных налёта (из них 193 — ночью). Было сброшено 69 613 зажигательных и 4686 фугасных бомб. Воздушная тревога объявлялась в городе 642 раза и длилась в общей сложности 702 часа.
Немцы нанесли Ленинграду и его окрестностям невероятный ущерб. В городе практически не осталось зданий, которые бы в той или иной степени не пострадали.
Были сильно повреждены более 3000 предприятий и около 840 — разрушены. Город полностью потерял 2,5 млн кв. метров жилой площади и почти столько же нуждалось в капитальном ремонте. Более 600 000 ленинградцев ютилось в полуразрушенных домах. Предстояло восстановить или отремонтировать более 500 школ, около 200 детских учреждений, свыше 1500 больниц и поликлиник и 150 учебных заведений.
Тяжело пострадало свыше 840 выдающихся памятников архитектуры, среди которых были Адмиралтейство, Зимний дворец и Эрмитаж, Инженерный замок (Михайловский дворец), Пушкинский театр, театр имени Кирова (наша любимая Мариинка), Русский музей, Исаакиевский и Казанский соборы, Петропавловская крепость, Мариинский, Строгановский, Юсуповский и Таврический дворцы, Александро-Невская лавра, Большой гостиный двор… Были практически разрушены Елагин дворец, Главный зал Шуваловского дворца, Пулковская обсерватория, Театр оперетты.
Тяжкие увечья были нанесены Пушкину, Павловску, Петродворцу, Гатчине и Стрельне. Великолепные дворцы и садово-парковые ансамбли были превращены в руины, а несметные сокровища разграблены. Даже водопроводы, питавшие знаменитые петергофские фонтаны, были взорваны.
На опережение
Поручение разработать предложения относительно маскировки важнейших объектов городскими властями было дано Архитектурно-планировочному управлению исполкома Ленсовета (далее — АПУ) ещё… в начале лета 1940 года (это как раз по поводу утверждений типа «к войне не готовились», «проспали нападение» и т. п.). На тот момент ни у архитекторов, ни у художников, ни у военных опыта подобных работ не было. Но, как показали дальнейшие события, именно архитекторам оказалось под силу предложить самый действенный способ маскировки, поскольку речь шла об изменении облика целых частей города.
Военные с этой задачей справиться не могли: в силу специфики своей деятельности они были специалистами в области маскировки отдельных объектов — блиндажей, дотов, дзотов. Однако именно начальник инженерного управления Ленинградского военного округа подполковник Борис Владимирович Бычевский подсказал обратившемуся к нему за советом Николаю Варфоломеевичу Баранову, что при маскировке надо красить специальной краской, которая не обнаруживается фильтрами с самолётов.
Для того, чтобы начать работу, архитекторам необходимы были два условия: во-первых, требовалось иметь аэрофотосъёмку города, а во-вторых — осуществить воздушную рекогносцировку.
Летом того же года была выполнена аэрофотосъёмка. Она была необходима, чтобы представить себе панораму Ленинграда с разной высоты, в различных ракурсах и, что очень важно, в динамике полёта. Надо было получить представление о том, как при подлёте к городу постепенно раскрывается его панорама, как выглядят наиболее характерные ориентиры — каналы, парки, здания, комплексы сооружений, — по которым вражеские лётчики могли быстро обнаруживать цели.
«В солнечный июньский день 1940 г. состоялся рекогносцировочный полёт на открытом двухместном самолёте конструкции Поликарпова.
Красота, открывшаяся передо мной, захватывала дух. С высоты 2000 метров я увидел громадное пространство Финского залива и Ладожского озера, излучины Невы, огромный массив города и его центра с характерной трёхлучевой планировкой, шпиль Адмиралтейства, купол Исаакиевского собора, шпиль Петропавловского собора, блестящие трассы рек и каналов. Надо было быть сказочным волшебником, чтобы укрыть такую яркую природную панораму. Но в полёте я убедился в том, что укрытие отдельных городских объектов и характерных подводящих к ним ориентиров вполне возможно и необходимо.
Мы подлетали к Ленинграду с различных направлений и на разной высоте.
Когда мы приземлились, лётчик мне сказал:
— Кстати, бомбы никогда не сбрасывают над объектом, а в зависимости от высоты, скорости полёта и ветра, раньше…
И это тоже следовало иметь ввиду» (Н. В. Баранов).
Вскоре группой архитекторов был разработан эскизный проект общей маскировки Ленинграда. Однако к решению конкретных задач приступили только летом 1941 года — когда уже началась война.
Уже 18 августа в АПУ был создан специальный отдел проектирования, который занимался технической маскировкой города, проектированием и строительством убежищ и укрытий, разработкой проектно-сметной документации восстановительных работ. Координировал всю эту сложнейшую работу Отдел охраны памятников Управления по делам искусств Леноблсовета.
А вот в Москве маскировкой занимались художники. Вся центральная часть города была расписана прямо по асфальту, по фасадам различными цветовыми пятнами и геометрическими фигурами. Но тени от зданий оставались, и они великолепно были видны с высоты. Ленинградские же архитекторы отказались от плоскостной маскировки, так как разрисовка плоскости не решала проблему светотеней.
Первый объект
Им стал Смольный. Задача о его маскировке, а также о маскировке всех жизненно важных для города зданий и сооружений была поставлена секретарём горкома ВКП (б) Алексеем Александровичем Кузнецовым перед Барановым 26 июня.
Эскиз маскировки был выполнен меньше чем за сутки. «Наш эскиз был рассчитан только на летнее время, но мы предусмотрели возможность вносить изменения, естественным образом возникающие осенью и зимой, когда деревья теряют листву или же выпадает снег. О весне мы не думали потому, что очень хотелось верить: война продлится недолго».
Задача была сложной: Смольный стоит вблизи излучины Невы, неподалёку от Смольного монастыря. Эти ориентиры укрыть невозможно, поэтому единственным решением было воспользоваться окружающим парком и скрыть здание под искусственным покровом больших куртин деревьев.
Проект укрытия Смольного уже на следующее утро получил полное одобрение. Для маскировочных работ были мобилизованы декораторы всех 17 театров Ленинграда. Гардинно-тюлевой фабрике, текстильному комбинату и декорационным мастерским было поручено срочно сплести специальные сети и в соответствии с эскизом наложить на них имитирующие кроны деревьев расписанные куски брезента.
Маскировка началась с северной части здания, половину Смольного укрыли за два дня. Маскировочные сети были растянуты на канатах, укреплённых в 20‒25 метрах от стен. При помощи этого несложного приёма были полностью убраны светотени и до неузнаваемости изменён п-образный объём Смольного.
А уже 30 июня первый секретарь обкома Андрей Александрович Жданов передал Баранову рапорт командира авиационного истребительного подразделения Героя Советского Союза Данилова: с высоты 1 000 метров замаскированные корпуса северной части Смольного не распознаются и сливаются с окружающим его парком. «Ну как, вы довольны? — спросил Жданов. — Желаю успешно закончить работу!»
За все дни и ночи осады на Смольный, где работало в блокаду партийное и советское руководство Ленинграда, не упала ни одна бомба, ни один снаряд.
Была проведена маскировка местности и перед Смольным. Газоны сквера были перекопаны, чтобы характерный рисунок не служил ориентиром для самолётов, на площади Пролетарской диктатуры были сооружены макеты домов. Чтобы скрыть излучину Невы, в продолжение Советского проспекта (ныне Суворовского), ведущего к комплексу Смольного, была изображена река.
Не обошлось и без трагических ошибок: здание на Советском проспекте, в котором располагался госпиталь, было замаскировано под здание Военного совета Ленинградского фронта. Во время авианалёта его разбомбили, и в дальнейшем это обстоятельство легло в основу одного из обвинений по «ленинградскому делу» в отношении руководителей блокадного города.
По трём направлениям
Деятельность АПУ, профессиональная выучка и опыт сотрудников которого могли максимально помочь в деле обороны города и спасения людей, осуществлялась по трём основным направлениям.
В первую очередь занялись строительством всевозможных лёгких укрытий и капитальных убежищ для населения на случай возможных воздушных налётов.
Другой неотложной задачей стало проведение натурных обмеров.
«Мы ещё не знали о варварстве фашистов по отношению к культурным ценностям и потому не предполагали, что величественные памятники архитектуры, не имеющие никакого военного значения, такие как Адмиралтейство, Зимний дворец, Эрмитаж, Исаакиевский собор, Русский музей, пригородные дворцы и парки могут оказаться объектами бомбёжки.
Но мы не исключали возможность случайного попадания в любое из творений великих зодчих, поэтому все мы были озабочены состоянием натурных обмеров. Без них восстановление разрушенных или сильно повреждённых зданий — дело чрезвычайной трудности, а иногда и безнадёжное».
Баранов признавал, что до войны всё его внимание было сосредоточено на новом строительстве: «Я наивно полагал, что основная проектная документация по архитектурным памятникам сохранилась в архивах со времени их постройки. К тому же я знал, что на протяжении многих лет велись плановые обмерные работы. Теперь же, в начале войны, выяснилось, что по целому ряду объектов эти работы не были завершены. Хуже того, у некоторых архитектурных шедевров, например, у Павловского дворца, обмеров вообще не оказалось. Это обстоятельство было неожиданным даже для работников Инспекции по охране памятников архитектуры».
Были запрошены находящиеся в Москве документы, а в Ленинграде обмерные работы были форсированы за счёт дополнительных обмерных бригад, в состав которых вошли сотни освободившихся от проектирования архитекторов. К сожалению, к этой работе нельзя было привлечь простых добровольцев: фасады требовалось не только измерить, но и вычертить, а некоторые элементы (например, карнизы) ещё и отрисовать.
Работы удалось немного ускорить, воспользовавшись уже смонтированными строительными лесами — в городе с весны вёлся плановый ремонт фасадов. Сезон белых ночей был в самом разгаре, поэтому обмеры велись почти без перерыва.
«То, что нашими архитекторами было сделано в пригородах, пока линия фронта держалась на Лужском оборонительном рубеже, а затем — на протяжении всей блокады — в Ленинграде, после войны сослужило неоценимую службу для успешной ликвидации разрушений и для реставрации пострадавших зданий».
Третьим направлением деятельности АПУ стало укрытие жизненно важных объектов и культурных ценностей.
Быстро спрятать!
На заседаниях Исполкома Ленгорсовета при обсуждении приёмов и методов укрытия памятников порой вспыхивали ожесточённые споры. Например, когда рассматривались предложения, как укрыть Медного всадника, кто-то из Инспекции по охране памятников вспомнил проект времён войны 1812 года: тогда не исключали, что французы могут захватить Петербург, и, чтобы уберечь памятник, собирались снять конную скульптуру с гранитного постамента и опустить её на дно Невы. Однако немедленно последовало возражение, что вода не спасёт монумент от попадания крупной авиабомбы. Поэтому Медного всадника решили оградить деревянной опалубкой и засыпать песком. Песчаный холм должен был укрыть и гранитный пьедестал.
Нашлось много добровольных помощников, но среди них было мало строителей, поэтому укрытие монументальной скульптуры затянулось. Укрывали памятники по-разному. Например, конные скульптуры Аничкова моста в конце ноября сняли с постаментов и укрыли в траншеях, выкопанных в Аничковом саду. Вскоре по мосту был нанесён бомбовый удар — ясно, что «кони» бы его не пережили.
Медный всадник, памятники Николаю I, Екатерине II, В. И. Ленину у Финляндского вокзала, С. М. Кирову на одноимённой площади укрыли специальные сооружения из деревянной опалубки, засыпки песком или мешков с песком. Деревянные футляры скрыли памятники И. Ф. Крузенштерну, И. А. Крылову, сфинксов у Академии художеств, часть скульптур Летнего сада.
Другая часть мраморных скульптур Летнего сада была укрыта в траншеях, как и памятники Петру I перед Инженерным замком, Александру III и статуя Анны Иоанновны с арапчонком из Русского музея.
Александру III работы Паоло Трубецкого — как и коням Клодта — в буквальном смысле «повезло»: через несколько дней вблизи того места, где раньше стоял монумент, взорвался тяжёлый снаряд.
Перед тем, как снять памятники со своего места, их обмеряли и фотографировали. Фиксировалось их местоположение относительно соседних зданий, чтобы в случае повреждения или смещения их можно было восстановить на прежнем месте.
Время показало, что решения архитекторов оказались верными — вражеские бомбы и снаряды не погубили в Ленинграде ни одного памятника, а их было укрыто более 500.
На Дворцовой площади поначалу планировали разместить аэродром для истребителей. Александровскую колонну для этого нужно было снести — предложение уже было отправлено на согласование со Сталиным. К счастью, Москва разрешение не дала, аэродром перенесли на север города в сторону Сосновского лесопарка, а колонну замаскировали, одев в леса.
А вот памятники Суворову на Марсовом поле, Кутузову и Барклаю де Толли у Казанского собора и матросам миноносца «Стерегущий» в парке на Кировском (теперь это Каменноостровский) проспекте постановили оставить неукрытыми. Всю блокаду они оставались на боевом посту, как символы ратной славы предков.
Окончание следует.