Воскресный антидепрессант Любиной: тропа лесоруба

Выезд-пикник, обернувшийся изменением моего самоощущения и восприятия мира. Мой мир уже не стал прежним. Выводы, которые сделала из всего произошедшего: 1) Поняла, что я гораздо сильнее и морально, и физически, чем думала; 2) Если не паниковать, то не страшно. Главное, занять себя делом. Не чем-то – делом! 3) Приобрела десять надежных и веселых друзей; 4) Еду в лес на пару часов, беру с собой одежды, как на три дня пути; 5) В незнакомое место еду только с проверенными людьми.

Для понимания оговорюсь: эти события предшествовали восьми годам офф-роада, череде приключений и эмоций.

Предстоял обычный пикник, сорвались в воскресенье («стоял ноябрь уж на дворе»). В  лес заезжали где-то рядом с Ораниенбаумом. Сейчас в этих местах проходит кольцевая автодорога, эти места в городской черте. Часть джиперов пересела, оставив в Ораниенбауме машины. В памяти сохранилось только случившееся после пяти вечера.

К пяти вечера отдыхающие слегка притомились от еды. Начали потихоньку собираться домой. И тут кто-то из присутствующих зачем-то махнул рукой куда-то в сторону: «А что там? Вижу дорогу»… Глядя куда-то в сторону, Тимыч небрежно, растягивая слова, провел экскурс. Про проезд по исторической просеке, по которой когда-то возили дрова в Ораниенбаум. Сразу, однако, предупредил: дорога была, но в каком она состоянии сейчас – не знает никто, ибо не ездили по ней со времен окончания Второй мировой войны. Джиперы что-то оживленно пообсуждали, сборы приостановились. Десять минут спустя вынесли вердикт: мы туда едем. Логика: едва заметную болотинку преодолеем минут за 20, вылетаем на дорогу, катимся по ней часа два, еще до полуночи будем дома.

В пять-то мы выехали. Штурм участка длиной в 20 метров закончили к одиннадцати вечера. Слегка заметная в легких лесных сумерках лужа на деле оказалась мерзким и глубоким болотом. Машины вязли, не смотря на спущенные шины. Вдобавок выяснилось, что для доброй половины участников это был первый внедорожный выезд. Опытные экипажи сперва выкарабкивались сами, потом вытягивали новичков.

Ужасным оказались мои мигом промокшие ноги. При преодолении болот и глубокой грязи машину по максимуму облегчают. В ней остается только водитель. Ты стоишь, смотришь, комментируешь. Но вне машины. Так я ноги и промочила. Старательно перепрыгивала с кочки на кочку, но постоянно поскальзывалась и соскальзывала вниз, в воду. Так промокли насквозь две пары носков и плотные внесезонные ботинки. Примостившись на очередной кочке, переобулась. Вернее, на влажные ножки натянула сухие носки, поверх которых – полиэтиленовые пакеты и нырнула в мокрые и холодные ботинки. На какое-то время это помогало. Ровно до тех пор, пока ноги не отсыревали изнутри.

Как я уже написала, штурмовать болотинку мы закончили в одиннадцать вечера, в кромешной темноте. Когда последняя машина выехала на твердую почву, все вольные и невольные участники приключения сперва выдохнули, потом дружно повернули головы в ту сторону, куда предстояло ехать. Поверьте, прошло 15 лет, но эти моменты помню, словно вчера. Впереди была ровная дорога… Заваленная деревьями. Сплошь. Что удивительного? Эту часть дороги не трогали с войны, вот они и падали…

Повернуть назад не представлялось возможным – болото превратилась в глубокое чавкающее месиво. Мужчины пару минут о чем-то поговорили. Итог: «Только вперед». Вперед, так вперед. Началось… Уже потом я узнала, что такой дороги было 10 километров.

У тебя нет пути назад, а впереди – сплошной лесоповал. «Вперед 500, назад 500», — как в песне Высоцкого. Спокойно, враскачку машины выдвинулись вперед, ровно до первого поваленного дерева диаметром в полметра. Дальше – ночь сурка. Я помню, как я брала бензопилу, отдавала ее одному водителю, спустя какое-то время забирала и несла к другому. Мужчины пилили, я что-то в это время делала. Ровно до того момента, пока бензопилу не надо было нести другому экипажу. Другие девочки тоже чем-то помогали, но совершенно не помню, где и чем.

В ту ночь мы в хлам (!) израсходовали три цепи. Я не обращала внимания на остекленевшие ноги, на начавшийся снег, красоту ландшафта. Помню только: мне надо взять пилу и ее передать другой машине.

В какой-то момент я оказалась без пилы в руках. Подняла голову и увидела снежинку. Она кружилась, плавно опускаясь на ветви ели рядом со мной. Снежинка была сказочной – переливающейся, узорной. Кружась, она примостилась на ветке. Тут на моих глазах случилось анти-чудо: снежинка превратилась в каплю. Просто круглую и бесформенную. Я долго после той ночи не смотрела на снег.

Где-то в ночи я захотела понять, что там впереди? Я пошла вперед. Перелезая через метровые деревья, не замечая поваленных стволов. Во время Второй мировой войны здесь проходили ожесточенные бои. Поэтому и слева, и справа от дороги сохранились мотки ржавой колючей проволоки, траншеи, ржавые каски на деревьях, неразорвавшиеся снаряды (с удаленными взрывателями, к счастью). Если днем я с трепетом взирала на остатки войны, то сейчас бездумно шла. Захотелось тишины, но было страшно и жутковато. Снег все падал, лес стоял безмолвно, чуть потрескивая.

Впереди увидела свет фонарика. Первая дурная мысль была – волк. Почему волк? Откуда у волка фонарик? Не остановилась, все равно шла, повернув голову в сторону света. Минут через пять передо мной из темноты выросла фигура Тимыча: «Дальше дороги нет». Он сказал это спокойно и как-то по-деловому. Я молча развернулась и пошла назад к той машине, на которой мы приехали. Открыла дверь, пролезла на заднее сиденье и моментально заснула.

Год или два спустя Тимыч рассказал мне собственные ощущения от того мгновения: «Я прошел вперед на три-четыре километра и понял, что нам пилит и пилить. Цепи закончились, горючее на исходе. Пошел назад, тут ты. Боялся твоей реакции, как ты воспримешь, что домой сегодня не вернуться. Но ты восприняла новость на удивление спокойно. За что тебе благодарен – не до истерик было».

Как мы выбрались, расскажу в следующий раз.