Там, где всё «настояшше»

У нас все слова на «о»! Кроме одного: «карасин»!
Вологодская народная хитрость с прищуром

— Колькя, иди ись.

— Бабушка, не хочу — я не поетый побегаю.

— Иди ись, говорю! Не будешь поетый — будешь отпетый!

С Фаиной Огурцовой спорить отваживаются только в двух случаях: либо не будучи с ней знакомыми камикадзе, либо приезжая в село, где живёт Фаина Ивановна, на бронетранспортёре и, разумеется, не покидая боевую машину. Поскольку среди миролюбивых жителей нашего села последователей второго варианта нет, а известна она далеко за пределами нашей округи, с Фаиной Огурцовой чаще всего не спорит никто и никогда. Даже внуки и внучки. Тех простачков — приверженцев варианта № 1 — Фаина, во-первых, быстро знакомит с текущей обстановкой — в селе, в парламенте, в мире и в их собственной голове в частности; во-вторых, сбивает с них городскую суетливую скороговорку, пыль, ну и спесь заодно.

А Колькя и Сано — это внуки. Олькя и Верькя — внучки.

— Хорошие паря, конечно, только у их с мотоцикла в детстве упадено было. Не, у Кольки — с мотоцикла, а у Сани — с лошади. Лошадя норовистая была дак. А с Ольки и Верьки — что и взять. Деуки дак. С тех пор и прихилияются — тово хочу, этово не буду. Я те не буду!

Не спорят Колькя и Сано, несмотря на два высших образования на каждого, на своё профессорство, не спорит и Олькя, кандидат исторических наук, а Верькя вообще снисходительно и мило улыбается, обладая какими-то там филологическими отличиями, дипломами и премиями. У бабушки дома не забалуешь (хотя балует она их, балует — сами признаются!): скажет баню поправить или веники заготовить — не отвертишься. Траву косить опять же надо — вот внуки и вспоминают детство. И, между прочим, радуются при всём при этом, как самые настоящие дети. Вы когда-нибудь видели, как профессора сено косят, а потом верещат от радости и переполняющих их профессорскую натуру чувств, носясь по полю? Видели бы их студенты!

У нас дома рядом стоят, на самом берегу. Когда приезжаем сюда на лето (дети нос воротят от заморских путешествий), первый наш гость — понятно кто. Хотя гостем назвать Фаину Огурцову затруднительно. Хозяйка она, смотрительница и охранительница. Благодаря ей и дом наш сохранился во время недавнего половодья.

— Когда большая вода была, я у невестки жила, у вепсов-то. Домой вернулась — сыро всё, а в печке — шчука!

— Какая еще «штука», бабушка Фаина?

— От ведь, а! Хуже вепсов и этих, из Чуриловки! Ничего не понимает! Не «штука», а шчука! По большой воде приплыла, в печь забралась, выплыть не смогла — я её и запекла. Большая шчука!

Щуку бабка Фаина держит на вытянутых руках, немного на отлёте. Красивая, с золотистой корочкой, ещё и луком свежим обсыпанная. Для вкусу можно и лимонным соком облить, но к таким кулинарным изыскам Фаина «не привыкши» — «и так укусно». Ещё бы! Дети, конечно, в восторге:

— А расскажи про «штуку» ещё, а?

Как обычно, в разговорах с Фаиной Огурцовой трудно отличить — всерьёз она шутит или же, шутя, говорит серьёзно. Бывает, что и откровенно смеётся — а потом думаешь: это она над тем, что рассказывает, или над тобой хохочет? И взгляд у неё такой, с прищуром. Внимательно-испытующий. Когда чем-нибудь недовольна, про взгляд её местные говорят тихо-тихо, с осторожностью: «на лес взглянет — лес завянет». Услышит Фаина что-то такое в свой адрес — за словом в карман не лезет: «А об твой лоб только поросят и колотить! Иди к Бую!» Кто такой этот таинственный и внушающий страх Буй, мы узнали много позже, и то от не очень (как обычно) трезвого дворника дяди Коли Гуляй-нога. Детям расспрашивать его о чём-либо после этого запретили.

Ну, если профессора на сенокосе, то уж на пасеку или к корове Фаина никого не пускает: это — только её и ничья больше территория. С пчелами-то всё понятно — туда и захочешь не пойдёшь, а корову посмотреть-погладить?

— Можно, бабушка Фаина? — вежливо ноют избалованные городские дети.

— Ла-адно уж. Пошли покажу — заодно и навестите, — ворчливо, но по-доброму и с достоинством разрешает и приглашает в свой дом Фаина Ивановна.

Между прочим, именно в её-то доме дети и читать научились, и со сказками русскими и вепсскими познакомились. Это когда мы зимой в нашем селе были. Отпросились дети к бабке Фае днём — полдня у неё сидели. Надо бы и приличия знать — пошли за детьми к ней сами. Заходим, дверями хлопаем, голиком снег счищаем. Прикрыли дверь и слышим, как она им сказки читает. И голос — тихий такой, незнакомый, таинственный. Нас никто и не заметил. Стоим как вкопанные, слушаем — прижались к тёплой стенке. И хитрющая лиса, и волк-простофиля, и мужик на санях — всё вживую! Даже скрип полозьев о синий подлунный снег можно было услыхать. Дивный мир сказки — когда в печке огонь горит, когда за окном метель и ветер воет — начинаешь возвращаться в доброе детство. Заметила нас бабка Фаина — мигом всю таинственность сняло, даже выступившие было слезы у неё высохли:

— Та-ак. Пришли. М-да, родители… Слазай в гобец — достань там чего ни то.

Чаще всего из фаининого гобца достают «гобешное», то есть сваренное и выдержанное в подвале (гобце), согласно всем местным традициям, замечательное пиво. Крепость его невелика, но действием своим, приносящим известное приятное расслабление, оно сходно с сербской «ракийкой». Всё село хвалит, на каждый праздник к Фаине в дом за «гобешным» ходят. И не пьянит. Благо пьянство здесь не в почёте — один Коля Гуляй-нога и отметился, так за то и прозвали. Один только раз не было замечательного пива: во время «большой воды» весь гобец залило, и Фаина у невестки в вепсской деревне жила около месяца.

Мы к вепсам однажды приехали — Фаину Огурцову навестить. Зашли в один дом — выходит хозяйка: устраивайтесь, гости дорогие. Мы понимаем, что, похоже, домом ошиблись, а она уж суетится, тарелки расставляет на столе, чашки. Начали, конечно, с чая. Не какого-нибудь, а настоящего, самоварного, травяного. Откуда ни возьмись появилась на столе гора пирожков с творогом, мёд, варенье (Как умудрились за зиму не съесть? Потом выяснилось: специально для гостей хранят!) и прочие сладкие штучки. Мы сидим, стесняемся, а хозяйка нас в третий раз уж к столу просит. Третий раз отказываться нельзя. Два можно. Даже нужно. Потому что если согласишься до третьего раза, прослывёшь «безотказным», а это позор несмываемый. Впрочем, хозяйка потом сказала, что она нас просто пожалела — мы ж усталые были с дороги и потерянные какие-то. Попили чаю с пирогами, а она и говорит:

— Ну вот, теперь и поесть можно! — и, подскочив к русской печке, начинает вынимать ухватом огромный чугунище с чем-то таким умопомрачительно бурлящим, шипящим и благоухающим, что у нас глаза на лоб полезли — от стыда, умиления и благодарности. Ну, и восхищения тоже. Задушевно проходят обеды в вепсских селениях! Когда после чаю тебя омлетом накормят, а потом этим вот — умопомрачительным кроликом, запечённым в сметане. А потом — снова чаю, да ещё и про жизнь порасспросят-расскажут!

Нашли мы потом Фаину и невестку её — ух, как нам досталось за то, что сытые приехали! От аутодафе спасло только то, что мы бабку Фаю должны были домой отвезти — а какой из Фаины Огурцовой водитель? Только так — бибиканье одно. Простила, хотя и с трудом. Но с вепсской хозяйкой, так любезно «этих олухов из города» приютившей, они теперь большие друзья. Мы тоже. И за клюквой только к ней приезжаем.

Должность у Фаины Огурцовой в нашем селе почётная: Сторож и Главный Выключатель Фонаря. Фонарь в селе всего один — как в Нарнии. Стоит себе спокойно у сосенок и дорогу освещает. Если, конечно, Фаина его включит. Правда, пока про забастовки не говорила. Скорее, наоборот: «Работать надо, а не болтаться, как телепень!» На фонаре есть выключатель. Работа Фаины — включать, когда надо фонарь, и, когда надо, выключать его. Поскольку спать Огурцова ложится часов в десять, то в девять вечера наше село погружается в полные сумерки. Так что осенью или зимой у нас очень даже спокойно — только, говорят, волки зайти могут. Фаина уверяла, что в прошлом году волк до её хлева дошёл — пса не побоялся. Но мы это отнесли к историям «про штуку». Хотя — кто знает, кто знает…

…В город ездит она неохотно. Особенно после вот какого случая. Не оказалось в сельском магазине, где всё всегда есть, чего-то очень Фаине нужного. Смерила взглядом очередь, лес и небо — наутро поехала в город с подругой. Путь неблизкий, да и непривычно всё как-то, суетливо, бестолково. Приехали в город, перекусили в кафе, пошли в магазин. С ужасом рассматривала Фаина Огурцова эти квадратные километры: «Это ж сколько земли пропадает?!» Устали страшно: всё вроде рядом, а ноги ломит, голова болит, народ не тот. Подруга уговорила Фаину взять такси. На свою голову, как оказалось. Водитель — хамоватый прыщавенький паренёк, вовсю сыпавший уголовными словечками и, разумеется, ничуть не стесняющийся присутствия женщин, — цыкая сквозь зубы слюну, смоля углом рта сигаретку, не переставал сквернословить, специально, видимо, делая ударение на «а»: мол, гырААдской я пыцАнчик. Фаина сначала притихла от такой наглости, а потом развернула «пыцАнчика» за плечи к себе:

— Послушай-ко сюда, водило…

Нужно ли говорить, что, когда машина доехала до места назначения, паренёк на трясущихся ногах выбежал из неё и открыл дверь дамам.

— Они здесь что — только так понимают?! Да с ними говорить — это надо гороху обожраться! — вынесла свой вердикт Огурцова.

Не любит Фаина город. Другой случай её нелюбви зафиксирован в анналах истории. Многие города борются за право обладания оригиналом — Вологда и Череповец, Ярославль и Кострома, оба Новгорода — до столиц дело дошло. А дело было так. В одну из своих немногочисленных и непродолжительных поездок «в город» Фаина взяла с собой внука. Как обычно, зашли в магазин, универмаг. Пока то да сё, бабушка замешкалась, а внук устремился к полке, на которой были выставлены чугунки, кастрюли, горшки. Что взять с мальца — нахлобучил себе на голову и, разумеется, застрял, снять не может. Вой поднял на весь магазин — тут и Фаина очнулась, и продавщицы понабежали. Тянут-потянут — вой стоит страшный.

— Езжайте в травмопункт, — говорят, — там с парня горшок снимут. Только заплатите сначала.

— Да вы что, родные, как же так-то?

— Платите.

Делать нечего, выложила бабушка положенные по такому случаю деньги, повела внука на остановку автобуса. Народ, конечно, оглядывается — кто смеётся, кто сочувствует, похихикивая. А внук ничего, освоился. Сели в автобус, на заднее, разумеется, сиденье.

— Бабушка, — раздался утробный горшкообразный голос внука.

— Чего тебе? — недовольно проворчала Фаина.

— А я царь! С такой-то короной царь я, не иначе!

— Да сволочь ты, а не царь! Столько денег на тебя, дурака, извела, а он ещё царем прикидывается!

Автобус во время и после этого любовного диалога, разумеется, трясся от хохота и визга радостных пассажиров…

Село — любит, очень любит.

— Здесь, — говорит, — всё своё, родное, здесь всё «настояшше». Не как у вас там. У вас там и люди из пластмассы.

Сказала и посмотрела. На сей раз серьёзно, без подковырки. Часто с ней соглашаюсь. Потому и ездим мы всей семьёй туда, где всё «настояшше»: небо и лес, река и люди. Проверьте и вы — приезжайте в гости. У нас хорошо. Если горохом не злоупотреблять, конечно.

Читайте по теме:

Карантинные беженцы в русской деревне — заметки с Севера России