«Император Атлантиды»: опера, пережившая Холокост и прошедшая через пламя крематориев

Создатели оперы «Император Атлантиды» композитор Виктор Ульман и художник и поэт Петер Кин оба родились 1 января, только Ульман — 1898 года, а Кин — 1919-го. Дату смерти обоих мы знаем не так точно, как даты рождения: 16 октября 1944 года их депортировали из «образцово-показательного» концлагеря Терезиенштадт, который нацистская пропаганда называла «городом, подаренным фюрером евреям», в Освенцим (Аушвиц), где единственным «подарком» измождённым людям была смерть, избавлявшая от мук. В какой день она пришла к обоим, неизвестно.

…В зрительном зале городка искусств Теллискиви царит чернота: музыканты стоят за чёрными ширмами, на которые время от времени проецируются анимационные кадры или фрагменты документальных фильмов. Только два ярких пятна: шутовской колпак Арлекина (тенор Рафаэль Дичента) и золотая цепь на шее реального повелителя всего сущего, Смерти (бас Прийт Вольмер). Режиссёр Пеэтер Ялакас и художник Кристель Зиммер стремятся к тому, чтобы мы с самого начала ощутили страшную давящую атмосферу тех обстоятельств, в которых создавалась опера, а оркестр под управлением Каспара Мянда погружает нас в поразительную музыку Виктора Ульмана, в которой звучат и отчаяние, и боль, и преодоление.

Островок показухи — и творчество как Сопротивление

Терезиенштадт, или Терезин — одна из самых странных необычных страниц Холокоста. В Терезин нацисты свозили евреев, людей науки и искусства из покорённой Европы. И вроде бы позволяли им продолжать своё дело: писать картины, сочинять музыку, работать над научными трактатами; работали театр и концертный зал, издавались газеты, не вывозившиеся за пределы лагеря. Нацисты использовали концлагерь в качестве показухи, сняли о нём документальный фильм, в котором всё выглядело невероятно благостно и гуманно, допускали сюда делегации Международного Красного Креста: мол, смотрите, как фюрер заботится о евреях, а то, что они изолированы от остального мира, так это же для их собственной безопасности. О том, что в лагере время от времени разражались эпидемии, что детей, сыгравших в присутствии гостей из Красного Креста написанную здесь же оперу «Брундибар», вскоре убили, разумеется, умалчивалось. Как и о том, что даже этот островок показухи был местом уничтожения: за время существования лагеря непосредственно в нём умерли 33 тысячи человек, а чуть меньше 90 тысяч были переправлены в лагеря смерти вроде Аушвица, в которых индустрия смертоубийства была поставлена на широкую ногу. Зато подчёркивалось, что здесь царит невиданная во всем Третьем рейхе «свобода творчества»; «на воле» модернизм, декаданс, экспрессионизм и прочее дегенеративное искусство строжайшим образом запрещены, а здесь твори что твоей душе угодно.

Опера «Император Атлантиды» и по музыкальному строю, и по сюжету — великолепный образец авангардистского (правда, в то время этот термин ещё не был распространён) искусства ХХ века. Оттуда — характерная для европейского модерна (и для русского Серебряного века, тесно с ним связанного) тема слитности Эроса и Танатоса, Любви и Смерти. И вместе с тем вопрос, терзавший художников и философов: что есть победа Смерти и неизбежна ли она? Далее: свободное сочетание различных, на первый взгляд несовместимых, стилей и мотивов, которые у Ульмана становились дерзким и удивительным единством: здесь и отсылки к запрещённым в Германии Шёнбергу и Малеру, и хорал, и музыкальная цитата из гимна Габсбургской монархии Гайдна: «Gott erhalte Franz den Kaiser», и кабареточная гротескная непочтительность в духе Курта Вайля — и всё это своё, освоенное и неповторимое. Ульман видел, что музыканты, с которыми он работал, время от времени исчезали — их отправляли на смерть, и потому он сочинял оперу в расчёте на маленький, камерный состав оркестра: флейта, гобой, кларнет, труба, ударные, рояль две скрипки, виола, виолончель и контрабас — и музыканты Национальной оперы, исполняющие эту музыку через 80 лет после её создания, играют поразительно, с глубоким и истовым погружением в неё.

…Нацисты не догадывались, что творчество в Терезиенштадте было формой сопротивления. Сопротивления безоружных людей, у которых было только одно оружие — способность создавать художественные образы и вера в то, что они переживут своих творцов, дойдут до позднейших поколений и сохранят в себе память эпохи. Художник всегда рассчитывает на то, что его творение увидят и услышат. Когда-нибудь. Ульман прекрасно понимал, что в его работах скрыта энергия сопротивления. В эссе «Гёте и гетто» он писал:

«Терезин был и остаётся для меня школой формы. Раньше, когда не чувствовались бремя и тяготы материальной жизни, — они вытеснялись комфортом, этой магией цивилизации, — легко было создавать красивые «формы». Здесь, где нужно повседневно преодолевать сопротивление материи, где всё окружающее враждебно Музам, — здесь истинная школа мастерства, если вместе с Шиллером видеть тайну произведения искусства в преобразовании материи в форму, — что, по-видимому, вообще является миссией человека, взятой не только в эстетическом, но и в этическом плане. Я написал в Терезине довольно много нового, чаще всего по просьбам или пожеланиям дирижёров, режиссёров, пианистов и вокалистов… Терезин не препятствовал, но способствовал моей музыкальной работе; что мы ни в коем случае не сидели, плача и стеная, на брегах рек вавилонских; что наша тяга к культуре была адекватна нашей воле к жизни…»

Кстати, и еврейские анекдоты, включённые режиссером в пролог спектакля, — форма безоружного сопротивления. Если люди в самых страшных обстоятельствах сохраняют чувство юмора, умение посмеиваться над собой, значит, не всё потеряно. Смех переживет иррациональную стихию уничтожения. Кстати, этот мотив и в опере присутствует.

«Императора Атлантиды» Ульман и Кин закончили летом 1944-го. В Терезине тоже действовала цензура, даже там «свобода творчества» не должна была заходить за флажки; нацисты запретили ставить оперу. Ульман понимал, что после этого его уничтожат; он передал свои рукописи и ноты товарищу по заключению, доктору Эмилю Утицу, бывшему профессору философии в Немецком университете в Праге, Утиц выжил в лагере и передал рукописи другому выжившему, доктору Хансу Гюнтеру Адлеру, другу Ульмана. Так опера была спасена — и в 1975 году в Национальном оперном театре Нидерландов состоялась первая её постановка.

Так может, и в самом деле рукописи не горят?

Смерть объявляет забастовку

Император Атлантиды, Оверолл (букв. «стоящий над всеми) Единственный, Гордость Отечества, Благословение Человечества и прочая, прочая, прочая объявляет своим манифестом войну против всех, чтобы окончательно победить всё Зло на земле. Этого императора давно уже никто из живущих не видел, он отгородил свой дворец без окон ото всех тройной стеной, чтобы сподручнее было править. И оттуда посылает войска на гибель.

Партию Оверолла исполняет Тамар Нугис (баритон), он не только прекрасно поёт, но и очень убедительно воплощает характер спятившего властителя, воображающего, что всё происходящее в мире должно подчиняться его воле. Но Овероллу отведено в партитуре оперы не так уж много места. Действие происходит «непонятно где», на границе «между жизнью, которая не может больше смеяться, и смертью, которая не может плакать, в мире, разучившемся радоваться жизни и умирать своей смертью», т. е. в пространстве, где нарушены естественные законы жизни, и для создателей оперы — как и для создателей постановки Театра фон Краля и Национальной оперы, в первую очередь важно, как ведут себя другие персонажи в этом мире, где всё даже не поставлено с ног на голову (тут была бы хоть какая, пусть перевернутая, логика), а просто всё спутано и неверно. Громкоговоритель (бас Март Лаур), Барабанщик (меццо-сопрано Юули Лилль) — они поначалу служат рупорами имперской пропаганды, а затем, как положено в экспрессионистской драматургии, модернизированной театральными принципами Брехта, выходят из образов и ведут свои партии уже с позиции автора и театра. Cолдат (тенор Хельдур Харри Пыльда) и Девушка (сопрано Кристель Пяртна), принадлежавшие к двум враждующим лагерям; разумеется, они влюбляются друг в друга, и изображения танков на чёрной ширме сплетают узлом стволы орудий. Но главное здесь — Арлекин, воплощение смеха, горького, порой циничного и грубого, но помогающего выжить. И Смерть. Здесь она — не враг всего живого, а носитель некой нормы, возможно, суровой, но… Жизнь и Смерть неразделимы.

 

Когда Император объявляет тотальную войну, в которой каждый ребёнок, мальчик он или девочка, каждая женщина, будь то жена или мать, каждый мужчина, прям он или согбен обязан вооружиться ради победы нашего апостольского величества в этой священной войне, Смерть чувствует себя оскорбленной. Такой войны, на абсолютное уничтожение, она не хотела.

В исполнении Прийта Вольмера потрясающее звучит ария-монолог Смерти, в котором она страдает от того, что массовая бойня стёрла поэзию рыцарства и сражений во имя идеи.

 

На экранах — кадры из исторических фильмов: рыцари в блестящих латах, наполеоновские войска в роскошных мундирах. А затем — современная война, бомбы, разрушения, уничтожение всего. (Не забывайте, что Смерть говорит со своей, а не авторской точки зрения, но и вокал, и визуальная сторона впечатляют!) А теперь, говорит она, «мне остаётся только хромая плестись за новыми ангелами смерти». И объявляет забастовку. Отныне никто не умрёт. Овероллу доносят: приговорённый к смерти казнён, но смерть не пришла. На войне никто не гибнет, несмотря на все старания. Оверолл полагал, что ему всё подвластно, даже смерть. И напуган — власть ускользает, земля уходит из-под ног.

Тут нужно помнить, что Ульман и Кин создавали эту оперу перед лицом смерти, веря, что она придёт и покончит со страданиями и унижениями, которые принес Холокост. Оттого Смерть в опере — освободительница людей от земных страданий.

Цензоры в Терезине усмотрели в образе Оверолла сатиру на фюрера, но они мыслили слишком узко. Это не сатира, это трагическая история о том, что весь миропорядок разрушен, стал неестественным, бесчеловечным, и стремление к восстановлению нормального хода вещей. В «Императоре Атлантиды» — звучат и ода Смерти, и гимн жизни и всему, что она даёт человеку, в том числе настоящие чувства посреди безумия и хаоса войны — любовь, которая вопреки всему возникает между Девушкой и Солдатом. Даже на грани между жизнью и смертью человеческий дух живёт и жаждет любви и тепла.

И потому в опере звучит хорал, звучит евангельское: «Смерть, где твоё жало? Ад, где твоя победа?». Мысль авторов парадоксальна: Смерть одерживает Победу над Адом. Когда люди вообще перестают умирать — не на фронте или в лагерях уничтожения, а естественным образом, от старости, от болезней, которые, к сожалению, никогда не исчезнут, нарушается норма жизни. И чтобы вернуться к норме, Оверолл должен принести себя в жертву. И хотя он пытается увильнуть, мол, я-то готов, но человечество не заслуживает, чтобы я пожертвовал собой, в конце концов восстанавливается естественный порядок вещей.

На большее двое мужчин, творившие в жуткой реальности Терезина, не рассчитывали.

Но их творение живёт, и его мощный антивоенный пафос звучит в постановке Театра фон Краля и Национальной оперы «Эстония».

Читайте по теме:

Берлинская свобода без табу под зарождающийся нацизм: на сцене «Эстонии» — легендарный…

Балет «Жизель» в «Эстонии»: классика в гетто периода II мировой войны

Таинственная опера Дебюсси в «Эстонии» — первая премьера нового сезона