Миндаугас Карбаускис — знакомый и незнакомый
Попытка этюда о режиссёре.
Эту постановку ожидают с апреля — с того дня, когда Александр Ивашкевич объявил, что компания Publica Production в ознаменование юбилея артиста готовит спектакль по пьесе австрийского писателя Томаса Бернхарда «Лицедей» и что ставит его Миндаугас Карбаускис, замечательный литовский режиссёр, окончивший в ГИТИСе актёрско-режиссёрский курс (Мастерская Петра Фоменко) и больше 20 лет работавший в Москве. Он ставил спектакли в Театре Олега Табакова, МХТ им. Чехова, Мастерской Петра Фоменко, Российском академическом молодёжном театре; с 2012 по 2022 год был художественным руководителем Театра им. Маяковского. Лауреат многих престижных премий, в том числе четырежды — «Золотой Маски».
Его постановки показывались у нас на фестивалях «Золотая Маска в Эстонии».
**
Дать интервью Миндаугас Карбаускис обещал только после премьеры «Лицедея». Он вообще избегает разговоров о незавершённой работе и считает, что «любой разговор — это вид лицемерия». И я его понимаю. Дело режиссёра — ставить спектакли. Хотя иногда бывает и наоборот: в сезон один полуживой спектакль и дюжина широковещательных интервью в разных СМИ. А толку?
Последней по времени привезённой в Таллинн постановкой Карбаускиса был «Русский роман» (Театр им. Маяковского, пьеса Марюса Ивашкявичюса). Спектакль о Льве Толстом, хотя сам Лев Толстой отсутствует, образ его в пьесе складывался из воспоминаний тех, через чью жизнь так или иначе прошло соприкосновение с этим писателем и человеком; их существование, особенно существование Софьи Андреевны, с такой поразительной силой отчаяния сыгранной Евгенией Симоновой, определялось непреодолимым вовлечением в творческий процесс отсутствующего героя.
Наверно, можно и так. Сложить портрет нашего героя из его работ, откликов на них и фрагментов его биографии.
Хорошие спектакли оседают в памяти. Виденные мною постановки Карбаускиса я помню. А тут ещё YouTube позволяет многие из них увидеть — заново или впервые — и осмыслить увиденное.
Слияние двух театральных миров
Совпадение или закономерность: все три режиссёра того поколения, что принесло славу литовскому театру, Эймунтас Някрошюс, Римас Туминас, Йонас Вайткус, родились в деревне, режиссёрское образование получили в Москве, вернулись на родину и создали тот потрясающий метафорический мир сценических образов, восхищение которым — навсегда.
Миндаугас Карбаускис на 20-25 лет моложе их, но начало его биографии было похожим. Правда, после окончания театрального училища в Литве три года не мог найти работу: на конец ХХ века пришлось явное перепроизводство молодых актёров. Поехал в Лондон на три месяца в изгнание, или «Изгнание» с большой буквы, так называется пьеса Ивашкявичюса о поисках себя в Лондоне иммигранта из Литвы, которую много лет спустя поставил Карбаускис в «Маяковке». Из Лондона вернулся не в Литву, а в Москву, чтобы поступить в ГИТИС на курс к Петру Наумовичу Фоменко. (Потом он признавался: «Пётр Наумыч моим прямым учителем никогда не был. Когда собирался наш курс, у него как раз строился театр, и уделил он нам внимания мало. Но все его внимание и вера в театр были уже в его педагогах, которые преподавали на курсе. В Женоваче, в Каменьковиче. Может быть, это так и передавалось. Когда я учился, я меньше всего думал о нём и больше о себе. Сейчас больше думаю о нём».)
«Выбирай не то, что нужно тебе, а то, где ты нужен». Он стал нужен как художник, соединивший в своих работах два театральных мира. Сливший литовскую метафоричность с русским психологизмом. Вот его признание: «Когда я был студентом, ещё в Литве, ходил в театр почти каждый день. Впитывал и формулировал какие-то вопросы себе. Някрошюс, Туминас, Вайткус, Коршуновас. Когда сам начал заниматься режиссурой, этот опыт очень помог. Я вырос в мощном театральном контексте. Они подняли планку, которую надо преодолевать»
Для таллинского зрителя первым знакомством с режиссурой Карбаускиса были его постановки в Театре-студии Олега Табакова — «Когда я умирала» по Уильяму Фолкнеру и «Рассказ о семи повешенных» по Леониду Андрееву. Для меня к этим двум работам примыкают «Старосветские помещики» по Гоголю, поставленные примерно тогда же в МХТ им. Чехова. Все три постановки касаются самых экзистенциальных проблем человеческого бытия. Они — о смерти и о человеке перед лицом смерти, о его отношении к ней: понимает ли он её неизбежность, хочет ли отстрочить — или принимает как естественную, органичную составляющую жизни.
В «Рассказе о семи повешенных» один из приговорённых, Василий Каширин, совершенно растоптан ожиданием казни, внутренне обмяк, превращён в бесформенный тряпичный куль, ожидание неизбежного сломало его. А до того, когда революционеры готовились к теракту и начиняли крепящиеся к телу пояса взрывчаткой, он так веселился, что руководитель группы Вернер оборвал его: «Больше почтения к смерти!»
Уважать её надо не потому, что она приходит неизбежно, и единственное, что бесспорно, — это то, что в конце наступает смерть. А потому, что она великое испытание, вынуждающее человека отбросить всё напускное и стать самим собой.
В «Старосветских помещиках» она приходила именно как естественный финал, как явление, которому положено смотреть в глаза. И это звучало очень сильно потому, что гоголевские герои, которых играли Полина Медведева и Александр Семев, жили в счастливой гармонии друг с другом и с миром. Это был самый «литовский» по своей стилистике спектакль Карбаускиса, здесь было мало слов, течение жизни воплощалось в сценическом движении, дворовые девки и мальчик-слуга играли не только себя, но и гусей, веселились. На сцене выстраивалась из сундучков и погребцов башня, на которую Афанасий Иванович помогал подняться жене — как образ их возвышающей любви. Быт был насквозь театрален — и среди этой скромной фантасмагории Пульхерия Ивановна вдруг ровным спокойным голосом говорила, что скоро умрёт, и отдавала последние распоряжения. А потом шли сцены, в которых к смерти почтения не было, могилу рыли весело, легкомысленно, одинокого Афанасия Ивановича опекали тоже бесцеремонно, не из нелюбви, а из непонимания самых насущных вопросов бытия — и катарсис наступал, когда лёгкая, невесомая, уже из того мира появлялась Пульхерия Ивановна и, ступая как на пуантах, уводила громоздкого и такого любимого мужа с собой — за ту грань, откуда не возвращаются.
Вспоминая «Рассказ о семи повешенных», думаешь о том, что двадцать лет назад Карбаускис говорил о вещах, которые сегодня звучат с пугающей актуальностью. О терроре с его страшной привлекательностью для молодых и наивных — целью исправить мир и возможностью самопожертвования.
Двойная принадлежность, возможность черпать из двух источников, соединять в себе то, что идёт от корня русской психологической театральной школы и от литовского театра, мистериального и метафорического по природе, давала в творчестве Карбаускиса удивительный синтез. Но вот что показательно: с годами его режиссёрская манера становилась строже, вопросы бытия решались со сдержанной интонацией, но очень глубоко по своей сути. Нужно было только вникнуть в то, что говорит нам режиссёр.
Для меня потрясающим стал спектакль РАМТа «Ничья длится мгновение» по повести литовско-еврейского писателя Ицхокаса Мераса. (Кстати, одну из главных ролей, авраама Липмана, в нём играл Илья Исаев, наш земляк, когда-то занимавшийся в Учебной студии Русского театра.) Время и место действие: 1943 год, еврейское гетто. Комендант лагеря предлагает сыграть партию с гениальным шахматистом, еврейским юношей Исааком. Ставка: жизни находящихся в гетто детей. Выиграет нацист — Исаак остаётся жив, но детей уничтожат. Выиграет Исаак — дети останутся живы, но парня убьют. Ничья — все остаются в живых, но какой это триумф для нациста: он заставил партнёра играть по его, эсэсовца, правилам! Ничья с роком длится мгновение. Но, жертвуя собой, Исаак не только спасает детей, но и даёт нацисту понять его ничтожество. Свобода духа перед лицом смерти — вот о чем был спектакль! Карбаускис и здесь сказал о бездне небытия, неизбежно поглощающей всех обретших бытие. О притаившейся в этой бездне тайне, которую нам не разгадать. О мужестве добровольно заглянуть в бездну. Стоицизм — то единственное, что может противопоставить человек этой бездне. Всем строем своего спектакля он говорил: чтобы быть человеком, надо подтверждать своё человеческое способностью выбирать между жизнью и смертью.
В Театре им. Маяковского
Ещё одно совпадение: два московских театра, когда-то знаменитых, по переживавших глубокий творческий кризис, пригласили в художественные руководители литовских режиссёров — и те вывели их на новые высоты, превратив «театры — музеи самих себя» в творческие коллективы, говорящие о современных, от того, что они вечные, проблемах современным же художественным языком. В Театр им. Вахтангова пришёл Римас Туминас, в Театр им. Маяковского — Миндаугас Карбаускис.
И — словно под копирку — оба театра расстались с прекрасными художниками очень нелестным для них, театров, способом. Под давлением обстоятельств непреодолимой силы. Война-с! Забыв о том, что искусство предназначено бороться против «обстоятельств».
Карбаускис: «Свободным художником, конечно, быть удобнее. Но, видите ли, какое дело — меня позвали артисты этого театра, и я согласился. Меня позвала труппа. Когда Михаил Филиппов и Игорь Костолевский позвали абсолютно незнакомого им режиссёра — это был храбрый поступок. Для меня он — свидетельство мудрости людей, которые выбирали по репутации, а не по знакомству. Это ведь невероятно, что пригласили режиссёра, с которым никогда вместе не работали, никогда не пересекались. Позвали абсолютно незнакомого человека, у которого в этом театре не было „своих“, не было друзей, не было даже добрых знакомых. По-моему, это редкий случай в местной театральной истории, как ни пафосно это звучит».
Его первую работу в «Маяковке» привозили на «Золотую Маску» в Таллинне. «Таланты и поклонники» Островского. Спектакль о внутренней жизни некоего провинциального театра, о «спонсорах», о нравах, которые за полтораста лет не очень изменились. И это была новая страница в истории режиссёра, он сделал спектакль актёрский, и притом психологизм его был заостренным и глядевшим в глубину. И Негина, которую сыграла Ирина Пегова, была здесь не жертвой, она всё прекрасно рассчитала, она выбрала карьеру, выбрала «спонсора» Великатова — и он устроит так, что она пойдёт к успеху, топча и сметая с пути конкуренток.
В «Маяковке» он поставил три пьесы Марюса Ивашкявичюса: «Русский роман», «Изгнание» и «Кант». (Когда мы месяц назад говорили с Ивашкявичюсом, он сокрушался: «Я пытался заманить Миндаугаса ставить что-нибудь в Литве, он не согласился. А у вас ставит!») Поставил «Плоды просвещения» Льва Толстого, «Школу жён» Мольера. И — вспомним, что «Лицедея» написал Томас Бернхард, — очень сильную пьесу того же Бернхарда «Семейный альбом».
Германия, середина 1970-х. Раз в год судья Рудольф Хёллер (Михаил Филиппов) вместе с двумя своими сёстрами, Верой (Евгения Симонова) и Кларой (Галина Беляева), отмечает самый важный для себя праздник. Шторы гостиной плотно задёрнуты, прислуга отправлена из дома, и даже звонок телефона воспринимается как угроза. Семейство празднует день рождения рейхсфюрера СС Гиммлера. Сорок лет тому назад судья был заместителем коменданта концлагеря, и рейхсфюрер СС почтил его визитом и личной дружбой, а в конце войны дал Хёллеру возможность обзавестись вымышленной «чистой» биографией. Хёллер надевает эсэсовский мундир. Клара — полосатую робу заключённой. Страшный своей заурядностью, обычностью мирок, в котором существуют эти три родственные (и терпеть не могущие друг друга) натуры, говорит о том, что нацистское (будем брать более обобщённо) человеконенавистническое мировоззрение никуда не делось, оно находит опору в разных географических точках и в разных движениях , вспомним хотя бы 07.10.2023. Об этом говорить необходимо — и случается, что театры говорят: для меня параллелью к «Семейному альбому» становится поставленный в Линнатеатре Дианой Леэсалу „Nachtlamd“ Мариуса фон Майенбурга, в котором акварель, возможно, написанная Гитлером, становится объектом вожделения, казалось бы, приличной семьи.
**
Миндаугас Карбаускис: «Я верю в театр, где человек всё-таки, время от времени, исповедуется, оголяется.. В искусстве существует только одна вещь, если ты скажешь правду, или что-то «самое-самое» из глубины — это и есть истина. Всё. И к тебе никаких претензий, ни от кого и никогда. Если человек искренен — он с твоей совестью говорит, он делает что-то, и твоя совесть уже болит, когда ты не можешь ему ответить тем же».
Сейчас он репетирует «Лицедея». Герой его, «артист государственных театров» Брюскон, которого сыграет Александр Ивашкевич, сочинил эпическую драму «Колесо истории». По словам Брюскона, «Колесо истории» — это комедия, которая на самом деле, конечно же, трагедия». Сейчас, когда колесо истории в очередной раз с грохотом катится по свету, разрушая и подминая под себя всё, что на его пути, мы снова убеждаемся, сколько правды в этой реплике.
Читайте по теме:
Александр Ивашкевич, его герои и его новый проект. Штрихи к портрету артиста
Комментарии закрыты.