Сеньки и шапки: беседа с игуменом Довмонтом из Ивангорода

— Отец Довмонт, довольно часто, на мой взгляд, бездействие, непротивление греху прикрывается ссылкой на смирение. Столь же часто откровенное хамство, агрессия прикрывается «ревностью по Бозе». Мол, ух, как я ему/ей засветил от души, но это всё ревность моя, так что не обижайтесь. Я ему смиренно по уху заехал.

— Ну, что значит «смиренно заехал»? Тут надо все по ситуации смотреть. Иногда и по уху надо дать или еще куда, если стоит вопрос о защите кого-то, чьей-то чести или, может быть, обижают человека, а вы мимо проходите – какие тут разговоры? И отговорки о собственном «смирении» тут совсем некстати.

Совсем другое дело — опуститься на уровень обыкновенной мести, обычных «разборок» каких-то мелочных. Это никакой не подвиг, никакая не помощь ближнему. Именно об этом говорит Христос: «Кто ударит тебя в правую щеку твою, обрати к нему и другую» (Мф. 5:39). Не надо опускаться на уровень обидчика, я имею в виду – не позволяйте своему сердцу погружаться в те же мрак и страдание, что и сердце обидчика. Если тебе подлость сделали, не надо подлостью отвечать. Вот в чем все дело. Иначе вы оба будете вариться в котле злобы – чем не ад? Как говорил Сергей Довлатов, «Порядочный человек – это тот, кто делает гадости без удовольствия».

— Вот Вы знали прекрасно и отца Николая Гурьянова и отца Павла Груздева…

— Не скажу, что прекрасно. Просто я с ними встречался, и благодарен Христу за эти встречи, переживания и беседы.

— У них всех совершенно разные характеры, я думаю. Вот что мне интересно: смирение – добродетель одна, а проявляется у разных людей по-разному. Отец Павел Груздев — он обладал смирением? Отец Николай – тоже?

— Конечно. Смирение было частью их жизни, это суть их бытия. Смирение, при всей разности их характеров, воспитания и т.д., неотъемлемо. Это не значит, что они были какими-то безвольными личностями, такими «православными амебами». У каждого из них было свое личное пространство, они это пространство держали и не пускали туда никого.

— Вы имеете в виду не только комнату или что-то другое?

— Нет, личное их отношение к жизни. Та самая клеть сердца, о которой говорит Христос (Мф. 6:6), и в которую даже Он входит только с вашего разрешения, а не то что посторонний человек.

Что же касается комнаты, кельи, избушки, то, например, отец Николай мог запросто закрыться изнутри палкой, никого не пускать и ни к кому не выходить, если он этого не хотел – был занят чем-то другим, более важным, и всё. И это никоим образом не было унижением другого человека. Просто – у вас свои дела, у меня – свои. Подождите, будьте добры.

— Т.е. строгость не означает отсутствие смирения?

— Конечно, нет. В данном случае даже не строгость. У каждого человека ведь своя жизнь. И с этим должен считаться любой – и родственник, и подчиненный, и начальник: ты – личность, у тебя своя жизнь. Не должно быть такого: я – барин, ты – холоп. Вот этого не должно быть.

— А что же должно быть, отец Довмонт?

— Да хотя бы элементарное уважение к другому, как первая ступенька к любви к ближнему! Отношения в стиле «барин – холоп» — нет, как раз в христианстве никогда этого не требовалось и не требуется. Если христианство превращается в такие отношения, это уже не христианство. Христос мыл ноги ученикам и говорил: «Итак, если Я, Господь и Учитель, умыл ноги вам, то и вы должны умывать ноги друг другу.» (Ин.13:14). Любовь должна быть в основе. У старцев прежде всего была любовь. А любовь – это не всегда гладить по головке, иногда надо и строго повести себя с человеком. Помню, как однажды приехал один священник к отцу Николаю Гурьянову, а отец Николай не мог священника так резко прямо в лоб обличать: он взял кота, и все грехи этого священника на кота высказал. Священник понял, что о нем речь идет, развернулся потом и ушел, стыдясь и плача.

— И этот священник исповедовался?

— Ну да. Это мне тот самый священник и рассказывал.

— Т.е. получается – здоровая строгость, которая вполне сочетается со смирением.

— Получается так. Потом ведь надо помнить, что часто люди поступают безнравственно под действием разных темных сил, злых духов. И это не страшные сказки, это наша с вами действительность. Отец Николай это очень хорошо знал и имел в виду. Когда он бил людей по щекам…

— …ничего себе. В себя привести?

— Он, настоящий старец, я подчеркиваю – настоящий! — выгонял всю эту бесовщину. Я помню, приехала к нам на приход в Кобыльем Городище, это на Псковщине, одна женщина, она была беременна, ждала тройню. Из Москвы дама, она попросила на лето взять ее семилетнего сына, чтобы он у меня летом побыл, потому что в Москве тяжело. Ну я согласился, его мне прислали, он у меня жил. Потом она разродилась нормально, потом она приехала за ним забрать его уже осенью. А по своей натуре она, оказывается, была великой любительницей диссидентов, это, знаете, «интеллигенция» такая, которой Лев Николаевич Гумилёв на дух не переносил. Из тех, которые, когда шла первая война в Чечне, за Дудаева выступали, за «независимость Ичкерии», против «русских оккупантов» и все такое прочее. А у меня отец военный, и мне это было очень неприятно слушать. Тем более десантники наши псковские там воевали, отец в этой дивизии тоже в свое время служил. Я ей сказал: «Давай, не будем на эту тему говорить». И тут ее не просто понесло – как будто бездна открылась: она по-всякому со мной разругалась, хотя ее ребенок у меня все лето прожил. И даже со мной не попрощалась. Уехала, хлопнув дверью: «Я вас знать не хочу. Вы – пособник оккупантов» и все в таком смиренном духе.

— Послеродовой синдром?

— Может быть. А после меня она поехала к отцу Николаю с этим мальчиком. И потом мне рассказала женщина, которая вместе с ней поехала, она наша прихожанка. Приехали они к старцу. Они вдвоем пошли, а народу было человек 50, такая большая группа была. Все же туда плывут кто откуда. И батюшка Николай ее первую к себе подозвал: «Иди-иди сюда». Она подошла, а он как начал ее по щекам хлестать! Так он ее отхлестал, что она плакала, рыдала. Но не от боли, я думаю – от стыда. Настоящие старцы это чувствуют, надо иногда…А я тогда вспомнил, что меня так и подмывало ей въехать за наглость, за оскорбление парней наших, воинов.

— Здесь, вероятно, надо различать собственный праведный гнев далеко неправедного происхождения и…

— …вообще любой гнев надо переждать и никогда в гневе ничего не предпринимать. Поймите: нам до старцев далековато. Не нужно играть в старцев. Давайте разберемся сначала с собственными страстями. Времени уйдет, боюсь, много, и нам уж точно будет не до игрушек, если серьезно возьмемся за дело, за себя любимых. Мне кажется, я правильно поступил, что предоставил разбираться с той бедной женщиной настоящему, опытному старцу. По крайней мере, я не жалею, что не накричал на нее, не сорвался. Не по Сеньке шапка.

— В общем, давайте помнить: «Не мстите за себя, возлюбленные, но дайте место гневу Божию. Ибо написано: Мне отмщение, Я воздам, говорит Господь» (Рим. 12:19)?

— Мне кажется, Господь как-то получше нас разберется, кого как научить и чему. Когда человек ставит себя на место Господа Бога, он себя, мягко говоря, переоценивает. Это же ошибка – пытаться стать хозяином жизни. Признавать за Богом право быть ее подлинным хозяином – это признак смирения.