Грустные, но светлые истории с неунывающего Русского Севера
Поповские будни: поездка со священником Серафимом на берег Сухоны.
Запах свежих просфор — родной, добрый, таинственный какой-то. Отец Серафим вытирает руки: «Да, сам пеку к службе. Не шедевр, но уж как есть, вроде никто не жаловался. Отдохнём немного и вперёд — в Усть-Печеньгу. Благочиние, знаешь, у нас немаленькое. Один квадратный поп на пятьсот квадратных километров. Будешь чаю?» Буду, ясное дело. Ещё и сухариками разживусь вкуснющими — их матушка Ольга приготовила по своему какому-то рецепту.
Смотрю на календарь на стене, на расписание служб сельского священника: каждый день где-то служба, где-то требы, беседы, встречи. Чего-чего, а полежать на диванчике, размышляя о судьбах родины и всего мироздания, крича Захару, чтоб самовар поставил, никак не получится. Да и нет здесь никакого Захара: четверо детей мал мала меньше есть, а Захар не предусмотрен. Много дел — не соскучишься.
Сколько уже раз обращали внимание: если службы в храме проходят не каждый день, то любая служба для общины — подлинный праздник. К нему готовятся, и не только внешне. Внутренней собранности прихожан, как постоянных жителей Усть-Печеньги, так и гостей, думаю, можно по-доброму позавидовать: все 20 человек были на исповеди, все стремятся к причастию. И прочитанное перед причастием положенное правило — не дань дисциплине, а потребность.
О внешней стороне и говорить нечего: храм и участок вокруг него всегда прибраны на совесть. В приходском доме есть небольшая библиотека: на днях пришли книги от благотворителя из столицы — с интересом и благодарностью читаются новые произведения.
— Много или мало — 20 человек на службе? — спрашивает священник. — Это, знаешь, очень много до сезона отпусков: считай, каждый десятый житель села пришёл в храм. Причём не просто так на прогулку — посмотреть, что там делается, вышел, — а с любовью к Христу, с пониманием, ответственно. Малая закваска (1Кор.5:6) — великое дело. Так что гнаться за количеством прихожан во что бы то ни стало — нет, не надо. Качество нужно, это да.
Бывают радостные открытия в таких случаях. Причащается Тамара Ивановна, бывший директор бывшей (сейчас «оптимизированной» до основания) сельской школы, где я когда-то преподавал, и, понятное дело, испытывал мистический страх перед строгим, но справедливым и добрым руководителем. Чтобы директор школы раньше была в храме — это вряд ли. Сейчас: на, пожалуйста. Обнялись, разговорились при встрече. «Хорошее было время! — говорит. — Хоть и сложное: ни зарплаты, ничего. Но всё-таки светлое — как считаешь?» — «Тамара Ивановна, я сложности-то никакой почти и не заметил, — говорю. — Всё плохое как-то забылось, а доброе — осталось. Как вы поживаете?» — «Супруг мой скончался недавно, а я, чтобы не сидеть в четырёх стенах, езжу в школу на другой берег Сухоны за 30 километров, там русский преподаю. Всё вроде хорошо, и ребята прекрасные. Только одно тебе скажу как старый учитель: сейчас образование убивают. Отчёты важнее детей. Бумажки важнее знаний. Дай Бог, исправится всё! Об этом тоже молюсь».
Отец Серафим особое внимание уделяет трапезам после службы. И вовсе не потому что голоден (что тоже правда, и не он один), а готовят здесь — ну, сами, наверное, знаете вкус еды, приготовленной с молитвой и любовью. Речь по большей части идет о добром общении: не всё ведь можешь рассказать в храме, да и говорить на службе не нужно. Здесь же — новые истории, светлые и грустные, радостные и смешные. Есть и страшные, к сожалению.
Например, священник с ужасом вспоминает рассказ молодого человека, которому посчастливилось спастись из перевернувшейся на реке лодки. «Ехали рыбачить, говорит, с отцом и его другом. Лодка перевернулась, вода ледяная, мы барахтаемся. Так самое последнее, что я слышал от утопающего отца и его друга, был …страшный мат — вот, как мне жить теперь с этим?» Какая страшная эпитафия.
Грустная, но светлая история из неунывающей и молящейся Усть-Печеньги. Постоянная прихожанка Александра Васильевна, тоже, кстати, учитель: ни одна служба без неё не проходила. Стоит себе тихо в сторонке, молится — вся светлая, радостная, тихая. Знаете, бывает такое, что в по-настоящему живущем молитвой человеке возраст не особо угадывается? Или это всем хорошим учителям присуще? И то, и другое, наверное. Ну, пожилая, да. Но такая светлая, что молодости на пять поколений хватит. У неё тоже муж скончался. Но как: всю жизнь прожил некрещёным. Жене говорил: «Ты, Саша, иди в церковь — кто я такой, чтоб тебе мешать? И это…помолись там, ладно?» «Саша» и ходила. Душа в душу жили, все их в селе любили. А тут супруг что-то заволновался, говорит, позови-ко, дорогая, священника — отец Серафим и пришёл. «Я, батюшка, креститься буду». Поговорили искренне. Крещение, исповедь, соборование, причастие. Наутро супруг и скончался. За что Господь даёт такую блаженную кончину, такой радостный переход в вечность? Может, за искреннюю любовь к другим людям? За смиренное видение себя — недостойным, но — Его сыном?
У Александры Васильевны была, оказывается, договорённость с соседкой: если с утра форточка в окне в кухне всё ещё закрыта — имей в виду, я, кажись, померла. Та смотрит однажды: действительно, не открывается форточка. Подождала до обеда, зашла в дом — Александра Васильевна уже отошла в вечность. И, как уверены любящие добрую учительницу, кроткую молитвенницу прихожане Покровского храма в Усть-Печеньге, вечность эта радостная — такую радость и видели мы в Александре Васильевне.
И юмора, шуток, конечно, хватает за такими посиделками — куда без них! Особенно если Владимир Александрович в настроении — художник, главный «заботник» о храме, мастер на все руки. Тонко намекнул мне, что 40 кубов дров сами собой не расколются. И смотрит, главное, прищурившись. Я ему за это ещё тарелку супа съел. Но намёк усвоил.
Прав отец Серафим: должны быть общие трапезы на приходе. Очень помогают общине.
Читайте по теме:
Комментарии закрыты.