Стальнухин — Radio France: о будущем Нарвы с позиций дня сегодняшнего

24 апреля на Radio France вышел 4-минутный ролик с репортажем о Нарве. С ним можно ознакомиться по ссылке (на французском языке).

Сама беседа продолжалась почти 40 минут, а интервью — около 20 минут, запись которого можно найти по ссылке.

Ниже предлагается распечатка интервью с минимальными сокращениями, которую подготовил Димитрий Кленский. 

***

Михаил Стальнухин: Дорогие друзья! Сегодня у нас не совсем обычная запись с Виктором (ведущий на Radio Narva — прим. публикатора), потому что в Нарве в гостях, вернее, по работе, находится французская журналистка с прекрасным именем Виржини. Вот она, кстати, здравствуйте, рядом со мной.

Виржини Пиронон: Представьтесь, пожалуйста.

МС: Михаил Стальнухин, учитель эстонского языка.

ВП: А подробнее…

МС: Грузчик на Новоткацкой фабрике, учитель эстонского языка в ПТУ № 8, десять лет — учитель-методист в Нарвском языковом центре, потом — девять лет председатель городского собрания в Нарве, в это же время параллельно в общей сложности 24 года — в эстонском парламенте.

ВП: То есть вы, будучи русскоязычным, обучали эстонскому языку?

МС: Я вообще-то двуязычный. Когда мои родители развелись и мы с мамой вернулись в Эстонию, то вариантов не было — меня определили в эстонский детский сад. Бабушка моя говорила только на эстонском. Так что два языка у меня с детства.

«Окно возможностей» для русофобов

ВП: Зная хорошо город, где русскоязычное население составляет 96% жителей, что, по вашим ощущениям, с началом два года назад войны (в Украине — прим. публикатора) изменилось в жизни горожан?

МС: Да, в общем-то, с нашей стороны ничего не изменилось. Меняются установки, которые определяет правительство и те, кто называют себя современной интеллигенцией (ощущается скрытая ирония — прим. публикатора). Я не вижу никаких изменений, какие бы произошли во мне или в тех людях, которые меня окружают. Они внимательно наблюдают за тем, что происходит. Это — само собой. Не сказал бы, что это внесло что-то новое в их ментальность.

ВП: То есть это изменения со стороны правительства и интеллектуалов, и их отношение к русскоязычным поменялось? Это имеете в виду?

МС: Да.

ВП: В смысле?

МС: У нас всё стало гораздо жёстче. В 2022 году я был ещё депутатом парламента и однажды спросил у коллеги, который прекрасно знал, как обстоят дела с преподаванием эстонского языка в русских школах. А это было… просто ужасное состояние. Он вместе со мной в моей комиссии участвовал в выработке соответствующих решений и рекомендаций, чтобы улучшить положение. И вдруг он стал резко поддерживать переход русских школ на эстонский язык. То есть фактически — уничтожение русскоязычного образования. Я его спросил: «Ну как же так, мы с тобой два года ездили по школам, ходили по всевозможным министерствам, встречались со специалистами — и всё для того, чтобы вот на всё это плюнуть?!» И он ответил коротко и ёмко: «Открылось окно возможностей». То есть те подспудные желания, которые у этой, так сказать, политической элиты были, стало возможным осуществить именно сейчас.

Рабочие «муравьи» без мозгов

ВП: Имеете в виду, что русскоязычные вызывают повышенное внимание со стороны властей и какую-то подозрительность в их отношении?

МС: Да, это самый лучший громоотвод для любых политических событий. То есть переведи стрелку на нацменьшинства и после этого ходи чистенький, «весь в белом», как будто других проблем и нет. Перед той официальной Эстонией, какая сейчас есть, на мой взгляд, поставили задачу — построить государство, в котором было бы деление на касты, — кастовое общество. И для этого по заветам Чингиза Айтматова (знаменитый киргизский писатель – прим. публикатора) нужны две вещи: надо отнять историческую память и возможность получать качественное образование. Первое сделали в 2022 году, в августе месяце, второе — в этом, это переход на эстонский язык обучения в сентябре. Второе отнимет у русскоязычных детей возможность получать качественное образование, после этого с ними не будет уже проблем: кто будет работать на кассе в супермаркете, кто будет подтаскивать кирпичи на стройке, кто будет стоять у сортировочной линии на свалке. То есть нужна рабочая каста, нужны рабочие «муравьи», которым можно платить по минималке, чтобы у них не хватало мозгов на то, чтобы самоорганизоваться и дать отпор.

«Оставьте Нарву в покое!»

ВП: Это, конечно, очень радикальная, силовая мера правительства, и я не удивляюсь, что люди ощущают себя забытыми, отменёнными.

МС /Взрывается – прим. публикатора/: Фу ты, да люди мечтают о том, чтобы от них отстали, люди мечтают о том, чтобы уже кончились все эти разговоры о том, что «Нарва должна вернуться в Эстонию!». А куда мы уходили? Мы живём по эстонским законам, выполняем всё, что возлагается на нас законодательством. Да куда нам ещё возвращаться?! Оставьте уже нас в покое, и к чёртовой матери уже все эти реформы. Но ничего у них не получается. Вот сейчас к этому «окну возможностей» подгонят говновозку и начнут туда закачивать…

ВП/Усмехается — прим. публикатора/: Какой была ваша первая реакция на снос памятников («красных» — прим. публикатора).

МС: Неописуемая. Я никогда не воспринимал их как какой-то официоз, для меня это всегда была память о том подвиге, который совершил мой дед, его дед /показывает на ведущего радио Нарва Виктора — прим. публикатора/, дед человека, с которым я 15 минут назад разговаривал в сквере около замка. Ну как сказать, мы тоже хотим иметь право принести в памятный день цветы и зажечь свечи у памятника героям, которые спасли мир от нацизма. Теперь больше у нас такой возможности нет… Виржини наверняка знает такое слово, как «Березина», все французы его знают. Там, на месте речной переправы (в современной Беларуси — прим. публикатора), в 1812 году погибло немыслимое количество французов и поляков. Так правительство Франции установило там им памятник, и к нему приезжают французы, вспоминают своих предков. И как бы там ни было, для многих Наполеон — герой. Так что в этом плане Беларусь гораздо более цивилизованное государство, чем Эстония.

Увы, истинное лицо ERR

ВП: Вас, наверное, утомили подобные вопросы и тематика…

МС: Нет, не утомили. Я не даю интервью в этой студии, но мы тут регулярно записываем что-то вроде «разговоров на кухне». Я понимаю, что то, о чём я говорю, не оказывает никакого реального воздействия, это — глас вопиющего в пустыне. Просто выговариваюсь. А это интервью даю Виржини, так как это — Radio France. Ни одному СМИ Эстонии я не даю интервью уже год. Не хочу.

ВП: Почему?

МС: Все СМИ Эстонии работают по указке. О чём можно рассказывать — расскажем, о чём нельзя — об этом не будем рассказывать. Или поступила непроверенная информация, но кто-то щёлкнул пальцами и дал команду на публикацию, а где-то довели до конца следствие, которое пришло к определённым, точным выводам, но поступает рекомендация об этом не говорить. И я это наблюдаю постоянно в сети. Меня не интересует общение с современными масс-медиа Эстонии… Смогут ли представить себе такое в демократической Франции? Вот такой мой горький опыт общения: я — кандидат в депутаты, представляю свою партию, она направила меня на радиодебаты в эфире государственного (по сути — да, формально — общественно-правового, — прим. публикатора) радио Эстонии, но меня не пускают, то есть просто ставят заслон из охранников, чтобы я не прорвался и не попал в студию. Такие вещи не забываются.

ВП: Почему вас всё же тогда не пустили, за что с вами так?

МС: Это были дебаты на русском языке, и в течение часа я бы всех там сидевших — Лауристин, Ансипа и всех прочих — разнёс бы по кочкам.

ВП: У меня нет примеров такого рода на госканалах Франции. Они вплоть до секунд высчитывают время выступления каждого, следят, чтобы все были в равных условиях.

МС: У этой истории есть продолжение. Я категорически отказался иметь дело с ERR. Но когда через два года стал председателем парламентской финансовой комиссии, меня стал уговаривать тогдашний председатель нашей партии: «Ну, пожалуйста, отступись, всё-таки это государственное СМИ». Я ему в ответ: «Да они даже не извинились, ни публично, ни передо мной!» И они извинились, получил даже письмо с радио. Поместили они сообщение и на своём интернет-портале, которое провисело всего полчаса и исчезло, словно в туман. Когда я не стал председателем парламентской комиссии, то я уже полностью порвал с ERR, решил — чёрт с вами.

ВП: Это было в целях оказания прямого давления на вас за то, что вы говорите?

МС: И в этих целях тоже… У меня сейчас ощущение, что мы увлеклись моей персоной, поговорим о Нарве.

Опала Нарвы за её «красноту»

ВП: Каковы настроения нарвитян, оказывается ли давление на город? Есть ли у центральных властей подозрительное отношение к Нарве и нарвитянам?

МС: В Нарве это присутствует постоянно. Я при этом понимаю что они сами не верят тому, что говорят про нас. Вопрос в том, что им выгодно это говорить, вместо того, чтобы признавать ошибки властей в остальной Эстонии. Так отвлекают внимание негативным отношением к Нарве и всему русскоязычному северо-востоку, всегда можно безнаказанно упрекнуть в чём ни попадя — это же русские, что с них взять.

И вот коротенькая иллюстрация к этому тезису. Несколько лет назад у нас по соседству открылось государственное учебное заведение только с эстонским языком обучения, туда перевели и детей из русских школ. Когда мы с комиссией туда приехали, уже треть из них отказалось в ней учиться, а к концу учебного года оттуда ушло уже две трети поступавших русских учеников. Руководителя этого учебного заведения, этого «гения» по фамилии Агур, спросили: почему так получилось, почему русские дети покидают школу? Он это объяснял, и это было отмечено прессой, мол, русские дети чувствовали себя дискомфортно из-за своей некультурности, мол, они привыкли есть котлету ложкой, а тут надо было вилку держать в руках.

Вот вы смеётесь, но так на самом деле было. Это — одно.

И второе — так было всегда. Когда я впервые попал в парламент, к нам во фракцию пришёл тогдашний министр внутренних дел. Речь шла об административной реформе Эстонии (на что, кстати, ушло 15 лет). Он показал нам карту, объяснял новое видение на регионы. А я смотрю на карту и вижу, что город Нарва обведён красным кружком. Спросил: а это что такое? В ответ последовало: это — «красный» город, он никуда у нас не войдёт, он будет сам по себе. Но меня это задело: с какой стати Нарва у вас вдруг «красная» стала? Что случилось? Да ещё в 1999 году 70% депутатов Рийгикогу были бывшими коммунистами. Тогда журналисты постоянно следили за этим. А отношение к Нарве как к чему-то ненужному, подозрительному, опасному было не только реальностью, но и сознательно культивировалось.

Люмпенизация Нарвы и региона

ВП: То есть властями Нарва отбрасывается как неэстонский город?

МС: Это у них такая идея-фикс — бороться за эстонизацию Нарвы. При этом они не способны даже проконтролировать карты, которые делают в Эстонии. Был случай, может, Виржини это будет интересно, когда прилетавшие в Таллинн получали ещё в самолёте в подарок карту Эстонии. А Нарвы на ней — нет! Приезжали иностранцы и в Йыхви, к удивлению которых Россия начиналась не сразу за этим городом, а куда восточнее, так как до границы с ней надо ехать в ещё один эстонский город — Нарву.

Всё это так мелочно, но если Виржини интересно, могу пояснить, почему сложился такой превратный взгляд. В 1989 году в Нарве проживало 75 000 человек. На хлопчато-бумажном комбинате «Кренгольмская мануфактура» работало 13 500, на заводе «Балтиец» — около 5000, на электростанциях со всеми подразделениями — около 5000 На огромном мебельном комбинате — больше 2000. То есть более трети населения в основном составляли люди, которые работали руками и производили что-то необходимое для государства, для тех, кто живёт рядом. И это были очень высокого уровня специалисты в массе своей. И что же произошло в девяностые годы с продолжением в нулевые — всего за 15 лет? «Кренгольм» и «Балтиец» как производства уничтожены. От энергетики осталось в лучшем случае 2/3. Раньше мы производили 97% электроэнергии, потребляемой Эстонией, а сегодня — меньше 70%.

Вот здесь рядом — в Ида-Вирумаа — были сланцевые шахты. Горняков насчитывалось 10 000 человек. Химическая промышленность была мощнейшая. То есть индустриальный регион вносил огромную лепту в ВВП Республики. Наш комбинат «Кренгольмская мануфактура» в иные годы наполнял на четверть ВВП Эстонии, составляя 25%! Сумасшедшее просто какое-то производство, огромное.

Но я вам уже говорил — люди-то в парламентах и в правительствах сидели грамотные, бывшие коммунисты, и они прекрасно себе представляли, что такое в новых условиях классовая борьба. Во всяком случае, научный коммунизм они учили, а значит, для того, чтобы у тебя было спокойное безбедное существование, надо как класс ликвидировать рабочих.

Сознательно, а может, и подсознательно, но со знанием дела, они приступили к люмпенизации населения Ида-Вирумаа. Иначе не объяснить разрушения созданного несколькими поколениями.

Нарвские «неприкасаемые»

ВП: Каким видится будущее Нарвы с позиций сегодняшнего дня?

МС /Глубоко вздохнув — прим. публикатора/: Вот мы здесь в студии регулярно собираемся, делаем записи. И это правда, у нас каждая встреча начинается с того, что мы выясняем, есть ли что-нибудь и где-нибудь позитивное? Хотим про что-нибудь хорошее рассказать, у нас каждый раз начинается с этого и выясняется что в очередной раз, ну, сплошная блевотина везде и повсюду. Тихий ужас! Опять ряд предприятий закрылся, значит процент безработицы поднялся, туда же стремится инфляция. И на этом фоне вкладываемся в оружие… В общем, я не знаю, какое будущее будет. Я не пророк. Предсказывать в этих условиях невозможно. Я живу своей частной жизнью и хотел бы заниматься тем, что люблю преподавать, заниматься своими внуками. Скорее всего, так всё и останется.

ВП: Мог бы Евросоюз помочь Нарве?

МС: Мог бы. Но некому этим заниматься. По-моему, у людей там гораздо более интересные… проблемы… Не буду сегодня язвить.

ВП: Что вы хотели бы сказать от себя французской публике?

МС: Хочу артикулировать одно направление, куда мы будем двигаться. Недавно вспомнил, что давно читал про секту, по-моему, она называется Рампа, в Индии (Возможно речь о касте далитов — самой бедной касте индусов, — прим. публикатора), неприкасаемых жителей, причём настолько, что их даже в храмы не пускают. И это началось не вчера, это продолжается сотни лет. И когда они поняли, что их никогда не пустят в храмы, они стали превращать в храмы своё тело. В Индии появилась большая группа людей, у которых всё тело покрыто сотнями татуировок, каждый из которых носит имя бога Рама. Поэтому их и называют рампани.

Так вот, у меня смутное ощущение, не знаю, как это будет выглядеть: будет это — школа на дому, будем продвигать свою жизнь через некоммерческие организации, но у нас впереди как минимум задача — не сделать из наших детей манкуртов. (В переносном смысле слово «манкурт», заимствованное у писателя Чингиза Айтматова, употребляется для обозначения человека, которого вынудили потерять связь со своими историческими, национальными корнями, забыть о своём родстве, — прим. публикатора).

Нам надо будет их учить, давать образование, и те, кто действительно думает о судьбе своих детей, они будут этим заниматься. В переносном смысле нам предстоит в ближайшем будущем татуировать себя с головы до ног.

Читайте по теме:

Михаил Стальнухин: «Детский» расизм Сийма Калласа

Выставка «Нарва 44» ярко рассказывает о трагедии 80-летней давности

Нарва готовится учиться на эстонском — учителя пока не готовы