Игорь Круглов: Фёдор Шаляпин, его талант и «дубина»

«Искусство Шаляпина — это никем не виданное прежде явление, которое нельзя описать словами, равного ему нигде нет. Удивительное сочетание искренних эмоций, душевного благородства, величайшей творческой работоспособности и, самое главное, Божьей искры подлинного таланта и огромного личного обаяния — завораживающе и неповторимо», — так восторгалась великим волжанином авторитетная британская газета Daily Telegraph в 1925 году.

Действительно, шаляпинские тембр и голосовая сила были настолько несокрушимыми, что при взятии верхней ноты он мог гасить свечи, горевшие на другом конце бальной залы. Однако это ещё мелочи. Своим богатырским дыханием — хотя в это и трудно поверить — он разбивал гранёные стаканы!

Сегодня среди изрядно склочной актёрско-певческой братии в России (впрочем, а где она не таковая?) ходят сплетни о том, что повторить подобное однажды было предложено одному из лучших её нынешних представителей. Причём речь шла не о стакане, а всего лишь о рюмке. Бедолага, действительно обладающий шикарным голосом, чуть не сорвал его, но успеха великого баса не повторил.

 

 «Тут Самгин услыхал, что шум рассеялся, разбежался по углам, уступив место одному мощному и грозному голосу. Усугубляя тишину, точно выбросив людей из зала, опустошив его, голос этот с поразительной отчётливостью произносил знакомые слова, угрожающе раскладывая их по знакомому мотиву. Голос звучал всё более мощно… и вдруг весь зал точно обрушился, разломились стены, приподнялся пол и грянул единодушный разрушающий крик:
— Эх, дубинушка, ухнем!
…Снова стало тихо; певец запел следующий куплет; казалось, что голос его стал ещё более сильным и уничтожающим.
— На цар-ря, на господ он поднимет с р-размаха дубину!
…Есть что-то страшное в том, что человек этот обыкновенен, как все тут, в огнях, в дыму, — страшное в том, что он так же прост, как все люди, и — не похож на людей. Его лицо ужаснее всех лиц, которые он показывал на сцене театра. Он пел — и вырастал. Теперь он разгримировался до самой глубокой сути своей души, и эта суть — месть царю, господам, рычащая, беспощадная месть какого-то гигантского существа».

Так описал Шаляпина в своём романе «Жизнь Клима Самгина» его близкий друг Максим Горький (Алексей Максимович Пешков), который в советские годы именовался не иначе как «великим пролетарским писателем». Забегая вперёд, скажем, что, возможно, он как пассионарный автор революционных опусов частично виновен в том, что впоследствии произошло и с Шаляпиным, и со всей русской интеллигенцией в начале XX века.

Они познакомились в сентябре 1900 года в Москве. Встреча была очень короткой, но после неё Горький сообщил А. П. Чехову: «…Шаляпин — простой парень, большущий, неуклюжий, с грубым умным лицом. В каждом суждении его чувствуется артист».

Позднее, когда они стали общаться более тесно, выяснилось, что оба в отроческом возрасте (Феде было 8, а Алёше — 14) проживали в Казани. Причём совсем рядом, на Рыбнорядской улице. Уже будучи в эмиграции, Шаляпин в интервью венскому изданию Neues Wiener Journal поделился такими воспоминаниями:

«Мне было 16 лет, когда я работал в Казани на лесном дворе. Через улицу помещалась булочная, куда я ходил за хлебом. В подвале, где выпекался хлеб, молодой рабочий, обнажённый по пояс, месил тесто. Это был Горький, тянувший лямку чернорабочего и не помышлявший о беллетристике. Мы тогда не были знакомы».

Впрочем, впоследствии они сошлись очень близко, в том числе на почве революционных увлечений. Так и сложилось, что талантливый «Буревестник» своей прозой вовсю пропагандировал революцию (от которой сам потом просто придёт в ужас), а величайший певец, солист Большого и Мариинского театров, на лучших сценах распевал «Дубинушку» — гимн погромщиков и ненавистников Самодержавия и Православия. В итоге всех этих стараний у них получилось по известной формуле — «За что боролись, на то и напоролись».

 

«Великий Шаляпин был отражением расколотой русской действительности: босяк и аристократ, семьянин и „бегун“, странник, завсегдатай ресторанов…», — так об артисте отзывался его педагог Дмитрий Усатов.

В 1918 году Фёдор Иванович стал самым первым (!) народным артистом молодой Республики Советов, поскольку эти самые Советы очень хотели иметь в числе своих симпатизантов фигуру подобного масштаба и не скупились для неё на обещания молочных рек и кисельных берегов. В частности, «народный комиссар просвещения» Анатолий Луначарский (тот самый, что своей «реформой» исковеркал русский язык) пытался сделать всё, чтобы изобразить мировую знаменитость приверженцем их идеологии. «Трибуна» уже подробно рассказывала об этом, как и о том, что Эстония стала знаковым местом для Шаляпина, решившего отправиться за рубеж, подальше от ужасов большевистской действительности.

«Но никогда в жизни я не забуду той великой, жадной радости, которую я пережил однажды утром весной 1921 года, увидев перед собой человека, предлагающего мне выехать с ним петь концерт за границу. „Заграница“ — то, положим, была доморощенная — всего только Ревель, ещё недавно русский губернский город, но теперь это как-никак столица Эстонии, державы иностранной, — окно в Европу. А что происходит в Европе, как там люди живут, мы в нашей советской черте оседлости в то время не имели понятия. В Ревеле — мелькнуло у меня в голове — можно будет узнать, что делается в настоящей Европе…» — писал Фёдор Иванович об этой поездке.

Да, именно Эстония, а точнее, Ревель (Таллинн), вдохновили певца, измученного хамством победивших «шариковых», разрухой и обысками ВЧК, на эмиграцию. При этом Луначарский и Ко вовсю старались изображать ситуацию так, что вроде Шаляпин просто по-детски капризничает, высказываясь против советской власти, и всячески пытались заигрывать с ним, чтобы сохранить лицо перед Западом. Резко критиковать его разрешалось только творческой шатии-братии в лице, скажем, Владимира Маяковского, поставившего свой незаурядный талант на службу коммунистической пропаганде. Вот какие стихи «агитатор, горлан и главарь» написал для «Окон РОСТА» (предшественника ТАСС) о невозвращенце Шаляпине, на фоне лицемерных воздыханий Луначарского и прочей официальной бюрократии об «ошибках» певца:

«Или жить вам, как живёт Шаляпин,

Раздушёнными аплодисментами оляпан?

Вернись теперь такой артист назад, на русские рублики,

Я первый крикну: обратно катись,

Народный артист Республики!»

Однако за пределами СССР к великому басу относились иначе. Так, в 1925 году французское правительство наградило певца высшей наградой, которую может получить подданный другого государства — орденом Почётного легиона, за выдающиеся заслуги в области театрального и оперного искусства.

 

И это вполне обоснованно. Ведь Фёдор Иванович — человек величайшего таланта и труженик с громадной самоотдачей, — потеряв родину, быстро смог завоевать уважение и почтение весьма капризной западной публики. Достаточно сказать, что он трижды пережил потерю своих состояний — вначале в РСФСР, а потом, из-за банкротства банков, на Западе. И каждый раз упорным трудом зарабатывал их вновь и вновь, чтобы помогать не только своей семье, но и бедствующим соотечественникам. Он очень скучал по России, как и большинство эмигрантов. Но говорил, что ноги его там не будет, пока там правят «эти» — то есть «шариковы». Конечно, всё могло бы сложиться иначе, если бы не та самая иллюзорная сатанинская дубина, которой по неразумию в своё время стали размахивать и он, и многие другие представители российской интеллигенции и которая в итоге снесла великую страну… Однако отраден тот факт, что Шаляпин в итоге осознал свою ошибку и поставил на большевиках жирную точку.

Читайте по теме:

Шаляпин в Ревеле, или Как Эстония открыла великому певцу путь на Запад