Калласте 1940-х — ВЛКСМ и «Омакайтсе», городской концлагерь и Эстонский стрелковый корпус

Несмотря на полученный в 1938 году статус города, Калласте как минимум до конца «эстонского времени» по сути оставался большой деревней. Как по внешнему виду, так и по царившим в нём порядкам. Все знали друга друга, а большинство бытовых вопросов решались по-деревенски просто. Местные жители вообще отличались свободой нравов и за словом в карман не лезли. По воспоминаниям старожилов, городской этикет и обходительность в конце 1930-х годов здесь ещё не прижились. Часто дело усугублялось и немалым употреблением алкоголя, с которым в местных судах и полиции было связано практически каждое второе дело.

Советская власть пришла в Калласте, как и в другие регионы Эстонии, летом 1940 года. Однако до июня 1941 года, когда началась Великая Отечественная война и земли Причудья были оккупированы фашистской Германией, укорениться на здешней почве «новые порядки» особо не успели. Население же города, можно сказать, раскололось на сторонников и противников советской власти.

 

Если большинство эстонцев пребывало в шоке от утраты независимости и никаких иллюзий по поводу советского режима не питало, то с русскими калластесцами, а таковых было около 80%, всё было гораздо сложнее. Для одних из них «старая эстонская власть» была значительно милее, нежели «новая советская»: несмотря на национальную близость, коммунистический строй представлялся им чем-то чужим и враждебным. Для других же возвращение Эстонии в состав «единой и неделимой» России было мечтой всей жизни. Объединение с исторической родиной и исчезновение ненавистной многим (и прежде всего — рыбакам) границы согревало сердца большинства русских жителей Причудья.

 

Можно сказать, что «группой риска» для тех, кто устанавливал советскую власть, стали сразу несколько слоёв населения Причудья. Во-первых, это были материально обеспеченные жители. В ходе проведённой в 1940 году национализации они лишились части своего имущества. Это мог быть и небольшой магазинчик, и аптека, и грузовой автомобиль, и даже «лишние» квадратные метры жилья. Во-вторых, в их число входили верующие. Им претили воинственный атеизм новой власти и посягательство на право человека общаться с Богом. При этом особо стоит отметить, что в начале 1940-х годов религиозные устои Причудья уже были сильно размыты, большая часть местной молодёжи глубиной веры не отличалась, хотя при этом совсем от Бога не отворачивалась.

В-третьих, это были выходцы из смешанных семей. Родство с эстонцами влияло на мировоззрение местных русских, делая их более критичными в отношении политики советской власти, будь то принудительная национализация, аресты вчерашних госслужащих или депортация «социально-чуждых» элементов. В-четвёртых, в «группу риска» приводил высокий в прошлом социальный статус (городской или поселковый старейшина, руководитель добровольного пожарного общества и т. п.). Эти люди были глубже интегрированы в эстонское общество, разделяли многие его ценности и с уважением относились к независимой Эстонской Республике, исчезнувшей после июньского переворота 1940 года. Постепенно стала появляться и увеличиваться ещё одна «пятая колонна». В неё вошли родственники и друзья тех, кто попал под репрессии. Сердца этих людей жаждали отмщения, и они готовы были поддержать любую альтернативную власть, лишь бы она избавила Эстонию от советского строя.

 

И всё-таки кое-что за неполный год, прошедший между включением Эстонии в СССР и началом немецкой оккупации, многое изменилось. Помимо того, что была создана новая городская администрация, уже советская, успел заработать колхоз «21 июня», который начал поставлять государству продукцию сельского хозяйства и рыболовства, в воспоминаниях местных жителей тех лет отмечается, что самой активной из советских организаций стал ВЛКСМ (Всесоюзный ленинский коммунистический союз молодёжи). В комсомол довольно активно привлекали молодёжь, дабы создать опору новой власти на будущие годы. Даже несмотря на религиозные устои старообрядцев, эта атеистическая организация нашла отклик в сердцах молодёжи в Калласте и его округе.

 

Комсомольские агитаторы сделали верную ставку на тягу молодёжи во всему новому и неизведанному. Они обещали, что новая организация затмит оставшиеся в истории просветительские общества размахом своей деятельности. И во многом преуспели. В Калласте под эгидой комсомола заработали и курсы рукоделия, и кружки модных танцев, проводились различные музыкальные мероприятия с ожидаемыми всеми танцевальными вечерами. Всё, что могла пожелать молодая душа…

Старожилы вспоминают: чтобы ни у кого не осталось сомнения в правильности сделанного выбора, агитаторы предупреждали, что вскоре доступ в комсомол будет ограничен. Как говорится, кто не успел, тот не вступил, а оставшихся за бортом пугали большие проблемы в дальнейшей жизни. Утверждалось, что им закроют доступ к качественному образованию и, как следствие, к достойной и хорошо оплачиваемой работе. Этот аргумент действовал на не шибко образованных слушателей безотказно.

 

При этом членство в комсомоле стало не только признаком лояльности к советской новой власти. Не стоит забывать, что у многих жителей Калласте имелись свои «скелеты в шкафу». Например, служба кого-то из близких в Белой армии в революционное время или какие-либо классовые пережитки (владение артелью, собственным подсобным хозяйством или использование труда батраков). Поэтому пребывание сына или дочери в рядах «правильной» организации стало своего рода «индульгенцией». Пусть небольшой, но всё же гарантией от потенциальных репрессий со стороны власти.

Постепенно выяснились и менее популярные подробности, например, что комсомол — это не только танцы под баян, но и нудные собрания с лекциями о неизбежной победе коммунизма. Кроме того, комсомольцы должны были «отринуть Бога» и отказаться от ношения нательных крестиков, что оказалось для многих неприемлемым. Покинуть же ряды юных коммунистов оказалось не менее сложно, чем эстонцам, перешедшим в XIX веке в православие, вернуться обратно в лютеранскую веру. В адрес подавших заявление о выходе из комсомола не раз звучали недвусмысленные угрозы и обвинения…

 

С началом войны в конце июня 1941 года часть жителей Калласте была мобилизована в Красную армию, а некоторые вступили в истребительный батальон. Те из них, кто не успел отступить вместе со своими частями за пределы Эстонии, к августу либо погибли в боях, либо попали в плен и ждали своей участи в подвале бывшего городского рыбоприёмного пункта и за колючей проволокой городского концлагеря.

Известен факт, что в начале июля 1941 года эстонцы попытались захватить власть в Калласте, узнав, что его советское руководство покинуло город. 3 июля местные жители ворвались в здание управы, вывесили на нём эстонский флаг, взорвали мельничную плотину, арестовали милиционера, которого тут же отпустили, узнав, что его тесть — эстонец. А затем, когда в город прибыл грузовик с красноармейцами, практически без сопротивления «повстанцы» разбежались по лесам и хуторам…

Когда в город вошли немецкие войска, всё стало суровее. Начались аресты тех, кто поддерживал советскую власть. В сентябре в Тарту были расстреляны несколько комсомолок из Калласте, обвинённые также в том, что оказывали помощь бойцам истребительного батальона Красной армии и участвовали в нескольких налётах на хутора. Теперь то, что ранее должно было способствовать карьерному росту, обернулось отягчающим вину обстоятельством. Над многими простыми людьми нависла угроза расправы из-за доноса со стороны кого-либо из соседей.

 

После прихода немцев население Причудья вновь раскололось. Для тех русских, которые не приняли советскую власть, но при этом не желали прислуживать и немцам, жизнь стала очень сложной. Ведь выбирать приходилось между неприязнью или даже ненавистью к советской властью и нежеланием доносить на своих соседей, а подчас и родственников, которые оказались с другой стороны. И что с того, что ещё вчера эти люди вламывались в дома и вершили самосуд. Легко ли принять решение, заведомо зная, что тем самым обрекаешь вчерашнего односельчанина на возможный расстрел?

Большинство русских жителей Калласте в этих условиях предпочитало отсидеться и не участвовать в облавах, арестах, обысках и расстрелах, которые стали обычной практикой «Омакайтсе». Но отсидеться не всегда получалось. Ведь теперь уже членство в «Омакайтсе» стало проявлением лояльности. Остаться в стороне — значило навлечь на себя подозрение в симпатии к врагам. Однако среди русских были и те, кто приветствовал приход немцев и добровольно пополнил ряды «Омакайтсе». Кто-то поддержал оккупантов из страха быть уличённым в недостаточной лояльности, кто-то — из желания выслужиться, кто-то — из идейных побуждений или чувства личной мести. Однозначных ответов нет. Одно можно утверждать наверняка — эти люди имели весьма смутное представление о сути нацистского режима, но он виделся им меньшим из двух зол.

 

Итак, можно назвать несколько мотивов, толкнувших часть русского населения Причудья на добровольное сотрудничество с немцами. Во-первых, личные счёты. Кого-то из близких депортировали, расстреляли, насильно эвакуировали. У кого-то за менее чем год советской власти сожгли хутор, надругались над женой, сестрой, дочерью В таких случаях жалость и милосердие отступали на второй план. Душа требовала беспощадной мести и не важно, что этот конкретный человек не причинял страданий твоим близким, ведь он был частью той системы, что разрушила устоявшуюся жизнь.

Во-вторых, страх, что тебя самого уличат в симпатиях к большевикам, особенно если кто-то из родных служил в Красной армии или добровольно эвакуировался в советский тыл.

В-третьих, вера, что, помогая немцам, можно приблизить утраченную независимость, которая виделась после перенесённых потрясений чем-то идеальным.

В годы немецкой оккупации экономическая жизнь в Калласте была сведена к минимуму. Местное население либо работало на нескольких небольших предприятиях (пекарня, лесопилка и т. д), либо занималось рыбной ловлей на небольшом участке Чудского озера и соседних рек, либо занималось традиционным «отхожим промыслом», работая на хуторах и строительстве в различных (в основном близлежащих) регионах Эстонии и Латвии.

В феврале 1944 года немцы начали массовую мобилизацию населения Эстонии под знамёна Третьего рейха для защиты от наступающей Красной армии. Некоторые жители Калласте также попали под раздачу и были вынуждены надеть немецкий мундир. У многих на тот момент родственники или служили в Красной армии, или были эвакуированы в советский тыл, или подверглись репрессиям со стороны немецких властей. Так что выбирать не приходилось — отказ от призыва мог стоить жизни.

 

Старожилы вспоминают, что при первой же возможности, оказавшись на пути Красной армии, такие новобранцы избавлялись от немецкой формы. Тех, кто, бросив оружие, успевал добраться до родных мест, какое-то время спустя призывали уже из Причудья в Эстонский стрелковый корпус и, как правило, посылали добивать немецкую группировку в Курляндии. В лучшем случае они возвращались домой уже героями Советской армии, а в случае гибели их близкие получали положенную пенсию и в годы СССР не отводили стыдливо глаза при встрече с соседями. Взятых же в плен с «поличным», то есть в немецкой форме или при оружии, помещали в так называемые фильтрационные лагеря, откуда год-другой спустя отпускали домой. Но могли и не отпустить, если находились факты о сотрудничестве с немецкими властями или, например, об участиях в массовых убийствах.

Возвращение Калласте в состав СССР произошло в сентябре 1944 года. Освобождение материковой части Эстонской ССР было завершено в ходе Таллиннской операции Ленинградского фронта (17-26 сентября). Войсками 2-й ударной армии (командующий генерал-лейтенант И. Федюнинский), которые перешли в наступление в районе реки Эмайыги, и Эстонского стрелкового корпуса, прошедшего затем за несколько дней до Авинурме, 18 сентября был освобождён и Калласте.

 

Вместе с другими частями Красной армии в этот день в Калласте вошла и первая миномётная рота 354-го стрелкового полка Эстонского стрелкового корпуса. Сформированной в феврале 1942 года ротой командовал сын потомственного калластеского рыбака Григорий Тимофеевич Горюнов. Вместе с ним воевали два земляка — старшина Мануфей Анфимович Соколов и миномётчик Михаил Иванович Кукин. Все трое были встречены своими родными и близкими с радостью и любовью. Их угощали давно забытым домашним чаем, расспрашивали о боях и походах.

22-летний командир роты, в те дни старший лейтенант Горюнов через 27 километров после своего родного Калласте был ранен в левую руку. Вражеская пуля прошла навылет чуть ниже локтевого сустава, но Григорий продолжил воевать, а уже в 1945 году в Курляндии получил звание капитана. Мануфей Соколов и Михаил Кукин, вернувшись с войны, многие годы жили и трудились в своём родном Калласте, а капитан Григорий Горюнов всю оставшуюся жизнь проживал в Таллинне, но часто, особенно летом, бывал в Калласте — вплоть до 2004 года, когда отмечалось 60-летие освобождения города от фашистов. Несмотря на 82-летие, он тогда был бодр, энергичен и даже сам водил машину.

 

 

В центре Калласте у высокого крутого берега Чудского озера 8 мая 1981 года был установлен памятник в память тех жителей города, которые погибли с 1941 по 1944 годы. На его лицевой стороне высечены слова: «В битве великой не сгинут бессмертно павшие с честью. Гражданам Калласте, погибшим в Великой Отечественной войне 1941–1945 гг. от их благодарных сограждан».

На правой стороне постамента фамилии и инициалы 67 калластесцев, павших в боях. На левой стороне памятника фамилии и инициалы 51 жителя Калласте, погибшего от фашистского террора. Среди них единственный коммунист Маркел Фёдорович Феклистов — первый советский председатель Калластеского горисполкома. Уничтожая важные документы, Маркел Федорович не успел эвакуироваться, был схвачен и замучен бойцами «Омакайтсе»…

 

О том, как Калласте стал районным центром Советской Эстонии и к концу 1950-х годов достиг своего абсолютного максимума по числу жителей, а также о том, как город развивался до выхода Эстонии из состава СССР и в независимой Эстонии, читайте в следующих публикациях, в которых также узнаете о развитии туризма и основных достопримечательностях этого региона эстонского Причудья.