Пушкина-Ланская: красота вне времени

Пример её жизни в полной мере свидетельствует, что избегать огласки, не афишировать свою жизнь, оставаясь прекрасной, мудрой и человечной, можно и в самых сложных жизненных условиях. Согласимся: в первой половине XIX века возможностей для перечисленного существовало куда меньше, нежели сейчас, — ни тебе косметологов, ни ботокса, ни йоги с фитнесом.

Эталон женственной силы, о котором идёт ныне речь — Наталья Николаевна Пушкина-Ланская, в девичестве Гончарова. Наталья Николаевна прожила длинную по меркам своего времени жизнь (1812—1863 гг.). Успела дважды выйти замуж, родив четверых детей Александру Пушкину и ещё трёх своему второму мужу — Петру Ланскому. Её жизнь исследовали со всех допустимых и недопустимых сторон и современники, и историки, о чём можно прочитать в многочисленных эссе, рассказах, исследованиях. Посему сегодня — в условиях крайней нехватки естественной природной красоты — хочется просто полюбоваться обликом этой красавицы, благо сохранилось множество её портретов и даже фотографий.

 

Жена гения

Роль Натальи Николаевны в жизни «Солнца нашей поэзии» и в событиях, приведших к роковой дуэли, долгое время являлась предметом дискуссий и диссертаций, подвергалась критике и порицанию. К счастью, с открытием новых документальных и эпистолярных материалов представления о её личности были пересмотрены. Говорят, что отрицательное отношение к жене поэта сформировалось ещё при её жизни, как реакция современников на трагедию. Однако существует обоснованное мнение, что отрицательное отношение к жене Пушкина сложилось в советское время, когда задача многих историков сводилась к очернению монархии. В союзники к «плохому царю, погубившему поэта», заодно записали и Наталью Николаевну.

Характер у Пушкина был более чем сложный. Что неудивительно, учитывая наследственность: в Александре Сергеевиче во многом воплотился темпераментный характер прадеда — Абрама Петровича Ганнибала. Если отвлечься от африканских страстей, связанных с экзотическим обликом прародителя, и перейти к делам государственным, то стоит вспомнить, что Абрам Петрович был не только любимцем Петра (неотлучно при нём находился, спал в его комнате, сопровождал в походах, был его ординарцем и секретарём), но и одним из передовых и образованнейших людей своего времени, сделавших головокружительную карьеру. Гениальность прадеда в значительной мере не обошла стороной и правнука.

 

Из 11 детей Абрама Петровича (все они родились в Пернове или в Ревеле, нынешних Пярну и Таллинне соответственно) до взрослых лет дожили семеро. Дочь третьего сына Ганнибала — Осипа Абрамовича — и стала матерью Александра Пушкина. О своём происхождении от Ганнибала Пушкин упоминал неоднократно: стихотворения «К Юрьеву», «К Языкову» и «Моя родословная».

А вот редкое описание особенностей характера и поведения великого поэта — воспоминания одной из женщин, которой Пушкин посвящал свои помыслы. Анна Петровна Керн оказалась единственной красавицей, которая в мемуарах, пусть и составленных много лет спустя после его кончины, удосужилась описать свои с ним встречи и беседы:

«Трудно было с ним вдруг сблизиться: он очень неровен в обращении. То шумно весел, то дерзок, то нескончаемо любезен, то томительно скучен; и нельзя было угадать, в каком он будет расположении духа через минуту… Вообще же надо сказать, что он не умел скрывать своих чувств, выражал их всегда искренно и был неописанно хорош, когда что-либо приятно волновало его. Когда же он решался быть любезным, то ничто не могло сравниться с блеском, остротою и увлекательностью его речи.

Живо воспринимая добро, Пушкин не увлекался им в женщинах; его гораздо более очаровывало в них остроумие, блеск и внешняя красота. Кокетливое желание ему понравиться привлекало внимание поэта гораздо более, чем истинное глубокое чувство, им внушённое; сам он почти никогда не выражал чувств; он как бы стыдился их и в этом был сыном своего века.

Причина того, что Пушкин скорее очаровывался блеском, нежели достоинством и простотою в характере женщин, заключалась, конечно, в его невысоком о них мнении, бывшем совершенно в духе того времени».

До сих пор нет единого мнения о том, насколько счастливый брак сложился между Пушкиным и Гончаровой, однако сам поэт в своих письмах друзьям на протяжении всей семейной жизни не переставал хвалить супругу. Так, в 1831 году он писал своему другу Петру Плетнёву: «Жёнка моя прелесть не по одной наружности».

В письмах, которые Пушкин писал своей жене, нет высокопарных признаний в любви. Говоря о своих сильных чувствах к Натали, поэт делал это просто: «Я должен был на тебе жениться, потому что всю жизнь был бы без тебя несчастлив».

 

«Главную прелесть Натали составляли отсутствие всякого жеманства и естественность. Большинство считало её кокеткой, но обвинение это несправедливо.

 — Мерси, мсье, — произнесёт она, благодаря кавалера за какую-нибудь услугу, и скажет это совершенно просто, но так мило и с такой очаровательной улыбкой и таким окинет взглядом, что бедный кавалер всю ночь не спит, думает и ищет случая ещё раз услыхать это «мерси, мсье». И таких воздыхателей было у Наташи тьма», — вспоминала Надежда Еропкина, сестра Павла Нащокина, который был другом поэта.

И в Петербурге, и в Москве, где проживала семья Пушкиных, Натали очень быстро завоевала повсеместную популярность — она слыла первой красавицей, в которую массово влюблялись все кавалеры на балах. Однако сама красавица сторонилась такого внимания. Так, в письме к своему деду Натали Пушкина рассказывала, что до неё дошли слухи о желании императорской четы встретиться с ней на прогулке, и по этой причине она предпочитает выбирать самые уединённые места. Император и императрица всё же встретились с Пушкиными, и «императрица сказала Наташе, что она очень рада с нею познакомиться и тысячу других милых и любезных вещей». Как писала мать Пушкина, после этого Натали была «принуждена, совсем этого не желая, появиться при дворе».

 

Судя по переписке поэта с женой, он сильно её ревновал. Однако Пушкин напрасно волновался — Натали заботилась о детях и хозяйстве, и интриги света мало её волновали.

Лично же для меня лучшим подтверждением того, что Наталья Николаевна ни в коем случае не была кокеткой и хладнокровной светской львицей (каковой её долгое время представляли в советских исследованиях) является то, как она выбрала человека, за которого через семь лет вдовства второй раз вышла замуж.

Во главе семьи

В 25 лет Натали осталась вдовой великого русского поэта с четырьмя малолетними детьми, разорённым хозяйством и долгами. Похоронив мужа, она уехала в фамильное поместье, где когда-то ещё девочкой жила вместе с дедом. Там она провела следующие два года, сосредоточившись на воспитании детей.

Натали исправно навещала могилу мужа вблизи Михайловского. Первые три года там стоял лишь простой деревянный крест, затем вдова поэта смогла установить мраморный обелиск.

 

Позже семейство перебралось в Михайловское. Известно, что в это время Наталья Николаевна очень нуждалась в деньгах, ей приходилось вести хозяйство, в чём она, по собственным словам, была абсолютно неопытна: «Я не решаюсь делать никаких распоряжений из опасения, что староста рассмеётся мне прямо в лицо».

В 1843 году она вернулась в Петербург ради того, чтобы её подросшие дети смогли получить хорошее образование. Судя по портретам, к 30 годам Наталья Николаевна стала ещё красивее. Даже трагедия, наложившая отпечаток на выражение её глаз, не уменьшила привлекательности этой удивительной красавицы.

В столице за ней ухаживали самые завидные женихи, в том числе граф Перовский, князь Голицын, Николай Столыпин и неаполитанский дипломат граф Гриффео. Она всем отказывала: для Натальи Николаевны было важно, чтобы будущий муж принял её детей, как родных, а не предлагал отправить их подальше, куда-нибудь заграницу.

Ланская

Таким человеком оказался генерал-майор Пётр Ланской. Ни у Пушкиной, ни у Ланского не было состояния, и свет дивился этому «союзу голода с нуждою». Однако позднее друзья семьи положительно отзывались о Ланском: «Он хороший человек», «Муж её [Натальи Николаевны] добрый человек, и добр не только к ней, но и к детям».

В петербургском доме Ланских в конце 1840-х годов часто гостили дети друзей, которые по тем или иным причинам не могли провести каникулы дома. В письмах Натальи Николаевны к мужу, служившему в 1849 году в Лифляндии, встречаются имена племянника Пушкина Льва Павлищева, племянника Ланского Павла, сына Нащокина Александра.

Наталья Николаевна писала мужу: «В общем, я очень довольна своим маленьким пансионом, им легко руководить. Я никогда не могла понять, как могут надоедать шум и шалости детей, как бы ты ни была печальна, невольно забываешь об этом, видя их счастливыми и довольными». На тот момент её старшей дочери, Марии, исполнилось 17, а младшей, Елизавете, ещё не было и года.

 

Чудо-портреты

На долю этой удивительной женщины выпала сложная судьба, много грусти и переживаний. Однако она всегда оставалась невыразимо прекрасной. Сохранилось довольно много словесных описаний внешности Натальи Николаевны, её портретов и даже фото. Естественно, каждый видел и видит её по-своему. Судите сами…

Самым ранним изображением красавицы считается портрет неизвестного художника, запечатлевшего ещё маленькую девочку.

«Натали ещё девочкой-подростком отличалась редкой красотой. Вывозить её стали очень рано, и она всегда окружена была роем поклонников и воздыхателей. Воспитание в деревне на чистом воздухе оставило ей в наследство цветущее здоровье. Сильная, ловкая, она была необыкновенно сложена, отчего и каждое движение её было преисполнено грации. Глаза добрые, весёлые с подзадоривающим огоньком из-под длинных бархатных ресниц», — такой её запомнили современники.

 

Первым взрослым портретом Натальи Николаевны считается работа Александра Брюллова. Портрет Натальи Гончаровой кисти Брюллова является единственным, где она изображена в анфас, с прямым взглядом. Сам Пушкин хотел, чтобы его жену рисовал Карл Брюллов, брат Александра. Он даже писал Наталье: «Я уже успел посетить Брюллова. Я нашёл его в мастерской какого-то скульптора, у которого он живёт. Он очень мне понравился… У него видел я несколько начатых рисунков и думал о тебе, моя прелесть. Неужто не будет у меня твоего портрета, им написанного? Невозможно, чтобы он, увидя тебя, не захотел срисовать тебя…».

Однако Карл Брюллов писал картины лишь симпатичных лично ему людей. А вот Наталья Николаевна ему не понравилась, он посчитал её… дурнушкой. Как рассказывал племянник художника: «Глянул намётанным глазом и заартачился писать, ссылаясь на то, будто бы она косая!»

Александр Брюллов начал писать портрет Наташи, когда ей было 18 лет. Она выглядела совсем юной, однако на тот момент была уже в положении, хотя беременность ещё не была заметна. Красавица позировала художнику в светло-розовом бальном платье. Художнику удалось передать и миловидность ещё детского лица Натали, и её шикарный туалет. Нарядность юному личику добавляли серьги и ферроньера, украшающая высокий лоб.

 

Серьги Александру Сергеевичу одолжил князь Мещерский, который был его близким другом. Александр Сергеевич категорически настаивал, чтобы Гончарова позировала именно в них. Бриллианты в серьгах — знаменитые «Шириинские алмазы».

Шесть акварельных портретов Натальи Николаевны создал Владимир Гау в 1842, 1843, 1844 и 1849 годах. На портрете 1842 года героиня именована как Н. Н. Пушкина, а на картине 1844 года — уже как Н. Н. Ланская, жена генерал-майора П. П. Ланского.

Владимир Гау 30 лет был придворным портретистом и писал картины монарших особ. Известно, что позволить себе работу такого мастера мог далеко не каждый, особенно если учесть, что и первый, и второй супруги Натали были далеко не богаты. Портреты Натальи Николаевны 1840-х годов почти все создавались по инициативе П. А. Вяземского, в то время сильно увлечённого Натали. По словам Вяземского, Пушкина в то время была «удивительно, разрушительно, опустошительно хороша».

Но лучше всех удалось передать душу Натальи Николаевны, ту душу, что Пушкин любил более, чем её прекрасное лицо, талантливому мастеру Ивану Кузьмичу Макарову в 1849 году (см. заглавное фото — Ред.). На портретах Гау болезненная худоба Натальи Николаевны была передана с равнодушной правдивостью, он не смог передать ни глубокой тонкости, ни одухотворённости её красоты.

Созданию этого портрета, как оказалось, предшествовала целая история.

Летом 1849 года второй супруг Натальи Николаевны Пётр Ланской вместе со своим полком находился в Лифляндии. Он хотел, чтобы супруга приехала к нему в Ригу, однако она не могла оставить детей (на тот момент их уже было семеро). На именины мужа (29 июня) Наталья Николаевна хотела прислать ему свою фотографию или дагерротип, однако нашла имеющиеся изображения неудачными. На них она выглядела измождённой: к тому времени на внешний вид Ланской отложили отпечаток частые роды, которые она всегда переносила болезненно.

Наталья Николаевна обратилась к ученику Академии художеств Макарову, в то время работавшему над портретами её детей, за консультацией. Она надеялась, что кто-либо из живописцев сможет исправить дагерротип. Макаров согласился с ней, что с дагерротипом мог бы поработать В. Гау, однако тут же сам предложил написать её портрет маслом, так как, по его словам, «уловил характер» лица предполагаемой модели.

Художник понимал, что ему доверили что-то очень важное: написать для любимого человека портрет-поддержку в разлуке. Он не скрыл правды жизни: ни тёмных кругов под глазами, ни болезненной худощавости лица. При этом ему удалось преобразить внешнюю физическую измождённость модели во внутреннюю одухотворённость, уловить в ней вечную женственность. Он выбрал наиболее выигрышный поворот головы и слегка округлил линию подбородка и немного укоротил нос.

Портрет был закончен в три сеанса, причём автор не взял платы и просил принять его в подарок в знак своего уважения к Ланскому. Сама Наталья Николаевна и все её близкие считали, что портрет очень удался: «Мне даже совестно согласиться, что портрет похож», — писала она П. П. Ланскому летом 1849 года.

Портрет был выполнен… на картоне, который вставлялся в специально заказанную Натальей Николаевной для этого шкатулку из красного дерева, на тыльной стороне которой имелась складная нога-подставка. Верхняя половина — крышка — ныне затерялась, но видны петли, к которым она крепилась. Размеры и конструкция портрета позволяли ему быть настольным, легко складывающимся, что было удобно в походной жизни. Так картон с ещё не высохшими красками был вставлен в шкатулку и отправлен в Ригу .

 

Несмотря на то, что Наталья Николаевна, теперь уже Ланская, была окружена заботами и привязанностью всей семьи, дети и муж часто замечали, что взгляд её наполнен какой-то внутренней, сосредоточенной грустью. У неё часто болело сердце, по ночам мучили судороги в ногах, нервы были истощены. Нервное истощение перешло в болезнь лёгких. Лечение за границей не помогло. Осенью 1863 года Наталья Николаевна отправилась из Петербурга в Москву на крестины внука (сына Александра Александровича Пушкина) и в дороге простудилась. Возвратившись домой, она слегла с тяжёлым воспалением лёгких, после которого уже не оправилась…

 

Последним прижизненным считается портрет работы Макарова. Но он очень похож на фотографию, датированную началом 1860-х гг. (автор не известен). Возможно, этот портрет писался именно по снимку.

 

Такая вот небольшая «портретная галерея» получилась. Красота — она всё-таки вне времени.