Борис Тух: Творившие в подполье

За свободу высказывания приходится платить

Совсем недавно в здании Большой гильдии прошла выставка, посвящённая 100-летию со дня рождения Юло Соостера, название которой, «Тюрьма и любовь», не только о начале творческого пути великого художника, осуждённого по абсурдному обвинению, но и могло стать короткой и меткой формулировкой судеб отвергнутых тоталитарной системой творцов. В лагере ли, на воле ли, они чувствовали, что не могут пользоваться свободой художественного отражения реальности – и только любовь к искусству, к близким людям, к истине помогала им не впасть в отчаяние, не забросить кисти и краски.

Одновременно с открытием выставки был показан вновь показан фильм «Юло Соостер, человек, который сушил платок на ветру», который сняла Лилия Вьюгина, знаменитый режиссёр документального кинематографа; она много лет работала в России, но с началом войны в Украине покинула РФ и теперь живет и работает в Литве.

Вьюгина по праву считается летописцем нонконформистского изобразительного искусства, фильм о Соостере – одна из её картин, рассказывающих о художниках, у которых были непримиримые эстетические разногласия с советской властью. За что приходилось платить отстранением от участия в выставках, постоянным нахождением под пристальным взором спецслужб, а то и чем хуже. Правда, иноагентами тогда не объявляли, под суд, правда, порою отдавали, но обвиняли не в «оправдании терроризма», а в «тунеядстве» — обвинения столь же абсурдные, но всё же чуточку легче чувствовать себя не пособником исламских убийц, а всего-навсего птичкой божьей, которая «не знает ни заботы, ни труда». Хотя и забот, и труда было немерено.

Воспоминания об уходящей натуре

«Искусство и холодная война» в какой-то степени можно считать продолжением этой темы. На презентации фильма в KUMU режиссёр Сандра Йыгева и продюсер Кристийна Давидянц рассказали, что работали над своей картиной около семи лет, за интервью с вырвавшимися когда-то на свободу художниками и поддерживавшими их галеристами ездили в Европу и Америку; хотели бы поговорить и с теми, кто остался в РФ, но сейчас это, сами понимаете, исключено, а тогда, когда начинались съемки, возможные собеседники отказывались, понимали: слово – не воробей, вылетит – не отвертишься.

Пока накапливался материал и складывался сюжет, некоторые из собеседников ушли в мир иной.
Обилие фактического материала, рассказы о прошлом из уст таких мастеров, как Вячеслав Калинин, Виталий Комар, Михаил Шемякин, наши покойные Юри Аррак и Виллу Йыгева и ныне здравствующий Рауль Меэль – главное достоинство картины.

Её познавательность, ведь услышанное и увиденное с экрана для очень многих зрителей станет настоящим откровением. Прежде всего – условия, в которых «неофициальное искусство» прорывалось сквозь заслоны –власти буквально пытались закатать его в асфальт (как произошло с «бульдозерной выставкой» в московском Измайловском парке). И – это очень показательно для людей, сформировавшихся в то время и в условиях противостояния с системой: все ведут разговор спокойно, порою с юмором, не ощущают себя страдальцами – хотя страдать приходилось постоянно. Более того, Вячеслав Калинин и Виталий Комар не без иронии утверждают, что именно запреты принесли советскому авангарду известность.

Виталий Комар вспоминает, как они с Александром Меламидом изобрели т.н. «соц-арт». Это было пародией на соцреалистическую монументальную пропаганду, вроде бы в предписанном советской властью тематическом русле, но – внимательный взгляд это распознавал — в их работах таилась насмешка. Доходившая до издевательства. Забавно, вспомнил Комар, что поначалу «соц-арт» не приняли как замшелые мастодонты официального искусства, так и единомышленники художников. Первые интуитивно почувствовали: тут что-то не так. А вторые приняли всё за чистую монету.

И ещё одно огромное достоинство фильма. Он рассказывает о том, какая дружба связывала тогда художников-авангардистов России и Эстонии. Для москвичей и питерцев Эстония была тогда окном — не окном, но хотя бы форточкой в тот мир, где дышится чуть-чуть легче, нет такого невыносимого давления, разрешено больше; людей искусства, а объединяло понимание того, что выстоять можно только вместе. В условиях Холодной войны. Но и горячей, наверно, тоже.
Сквозь фильм проходит тема выставки «Мыслящие картины», которая прошла в KUMU несколько лет назад и была напоминанием о том единстве.

Гибель при невыясненных обстоятельствах

К сожалению, обилие материала в какой-то момент из достоинства переходит в недостаток; авторы фильма словно тонут в этом обилии, фильм расплывается; сам материал чрезвычайно интересен, но внутренний стержень, сюжет, который бы заставил разрозненные эпизоды предстать во всем блеске, не просматривается. Вернее, почти не просматривается. Ближе к финалу возникает тема, которая могла бы лечь в основу отдельной картины. О судьбе питерского художника Евгения Рухина.

Среди тех, кто рассказывают о нем, живущий ныне в США сын художника Лев Рухин и работавший в 1970-е годы в СССР агент ЦРУ Дик Лайф. Интересно, что Лайф интересовался авангардистской живописью не как шпион, а как любитель искусства, искренне сочувствовавший жившим впроголодь художникам и друживший с ними вне своих служебных обязанностей. Разведчика в Ленинграде интересовали судоверфи, работавшие на военно-промышленный комплекс; мастерская Рухина была поблизости одного такого цеха. Как-то художник спросил американца (вероятно догадываясь о его профессии): «Почему ты никогда не задаешь мне вопросы об этом заводе?». Дик Лайф пояснил, что заговори он с Рухиным на эту тему, у художника начались бы крупные неприятности.

Но для КГБ очень искренний, раскованный, словоохотливый Рухин и без того был как кость в горле.

24 мая 1976 года ночью в мастерской Рухина вспыхнул пожар. Дверь оказалась припёртой снаружи (все, кто знал Рухина, говорят, что он вообще никогда не закрывал эту дверь). Подробности до сих пор остаются в тайне, но мало кто сомневается в том, что это было убийство.

Так под занавес документального фильма возникает почти документальная история, вносящая окончательные штрихи в историю искусства, которое шло наперекор власти.

Читайте по теме:

Игорь Круглов: Андрей Тарковский и его «зеркальный кинематограф»

Игорь Круглов: Николай Гринько — любимейший Профессор Андрея Тарковского