Несвоевременный экспромт. Памяти Алексея Шипулина
Умер Шипулин…. А может, нет? А может, это очередная его шутка, неожиданная и не всегда приятная?
Шипа, ты где? И зачем же так расстраивать всех нас? Уже не смешно…
Я познакомился с ним в 1986 году на эстонском радио. Затем наши пути-дорожки пересеклись в Москве. Совершенно случайно столкнулись в метро на станции Маяковского. Шипа пригласил меня к себе в общагу. Дальше было так:
( Глава из книги «Вышка»)
«ГЛАВА 11
В кинозале главного корпуса ВГИКа на улице Вильгельма Пика было темно. Подсвечивал экран, на котором показывали какой-то фильм. Прошло некоторое время, пока глаза привыкли к темноте. Зрителей было немного. Это несколько упрощало мою задачу в поиске Алексея.
Субботний день. Уже не первый раз, после окончания занятий в «Вышке», я отправлялся в сторону ВДНХ в общежитие ВГИКа на ул. Галушкина. В современном, 16-этажном, несколько запущенном здании проживали студенты из многих стран. Советский Союз был щедр на образование представителей развивающихся стран. Латинская Америка, Африка… Эстония была представлена в том числе и Шипулиным, которого в мой очередной приезд на месте не оказалось.
— Вроде пошёл смотреть кино в институт, — сказал негр из Буркина-Фасо, в компании с которым неделю назад мы отмечали годовщину основания то ли Москвы, то ли Уагадугу.
Впрочем, это не имело существенного значения — важен был повод. А повод, как известно, всегда найдётся. Я приезжал в своей форме — в пиджаке с галстуком, — и выглядел в компании нормальных студентов несколько необычно. Особенно рядом с уроженцем африканской страны Буркина-Фасо, сыном какого-то племенного царька. Самого царевича звали Зейда Танга Доминик.
— Как Шипулина там найти?
— Кинозал находится на третьем этаже. Спросишь там у кого-нибудь. Я могу ошибиться, давно не был. Водка будет? — уточнил негр, и глаза его заблестели.
— Если не обманул, то будет, — сказал я и пошёл в институт им. Герасимова искать Шипу.
Наконец, в темноте зала увидел знакомый силуэт. Я подсел к нему. На экране кто-то кого-то сначала целовал, потом убивал. Потом убегал, затем прибегал… Пример великого искусства должен был вдохновлять студентов-вгиковцев на нечто подобное. А может, лучшее, шедевральное.
Я сел рядом с Алексеем, ожидая реакции. Ожидание затягивалось. Стёкла его очков отражали происходящее на экране и мешали сосредоточиться на земном. Я не выдержал:
— Водку будешь? — тихо спросил я.
Алексей медленно перевёл свой взгляд с экрана на меня. Даже не вздрогнул. Было ощущение, что ему предлагают выпить водки при каждом просмотре. Только сел и сразу — водку будешь?
Он смотрел на меня и думал недолго. Казалось, что кино на экране продолжилось для него с моим приходом и в жизни.
— Водку? Буду!
Мы вышли из кинозала и пошли в общежитие. По дороге зашли в магазин.
Студенческая комната на 8-м этаже… Шкаф, две кровати. За окном висит кинопрожектор.
— Ты понимаешь, нам не хватает солнца. Свет прожектора, как солнце за окном. Такое напоминание о нём, о его сиянии… Поднимает настроение! — произнёс Шипа, включив прожектор. Солнце взошло, осветив комнату.
Одну стену целиком занимала чёрно-белая афиша с изображением Гулливера из старого советского фильма.
— Украдено с учебной киностудии, — похвастался сосед и однокурсник Шипы Андрей Ерастов.
Между кушетками центр комнаты занимал заваленный на бок ящик из-под пива.
Я вытащил из сумки водку, вино и закуски.
— С чего начнём?
Один стакан уже стоял на ящике-столе. Андрей добавил к нему ещё два. Алексей молчал, и только блеск его глаз да подрагивание губ намекали на испытываемое им волнение в предвкушении предстоящего действа. Налили водку.
— Ну… За искусство!
Шипулин и Ерастов взяли стаканы. Я потянулся за своим, но оторвать от стола его не смог.
— Что за чёрт! Я дёрнул стакан снова. И снова… Мои собутыльники ухмылялись. Это была их новая местная шутка. Стакан был приклеен эпоксидной к доскам ящика пару дней назад. И я стал первым испытателем этого креатива.
Насмеявшись, достали ещё один стакан. Праздник начался. Я снял пиджак.
В комнату заглянул, не иначе как на запах, негр из Буркина-Фасо. Широко улыбаясь белозубой на коричневом фоне улыбкой, подсел к столу-ящику. Зашёл щупленький студент из Никарагуа. Поздоровался:
— Привет, пахарос!
— Привет, пахеро, — ответил Шипа.
Я засмеялся. «Пахарос» — птицы по-испански.
На дверце шкафа висел плакат «Ношеная сорочка». Очевидно, плакатик был принесён с рынка.
— А что значит по-испански «сорочка»? — спросил никарагуанец.
— Camisa — рубашка, — ответил я. — А ношеные, потому что висят в шкафу. Поносил сам — дай другим поносить…
— Там рубашек нет! — уточнил Алексей. — Остались на рынке. Единственная на мне.
Парень уважительно протянул мне руку и представился: Марио Кастильо Эспиноза…
Откуда-то появился армянин. За ним подтянулись девушки-режиссёры документального кино. Потом раздался стук в окно. Окно открыли. С наружного подоконника в комнату шагнул рыжеватый парень в валенках. Оказалось, что это эстонец Пеэтер Ребане, студент мастерской Юрия Озерова. Он иногда гулял вокруг общежития по подоконникам восьмого этажа.
Водка расслабляла и делала людей добрее. Но не всех. Некоторых – строже. После очередного стакана Ребане заговорил:
— Герасимов — конъюнктурщик! Кулиджанов и Бондарчук — конъюнктурщики. Но все, повторяю, все они — таланты…
— Да и Пушкин не умел писать, — начиная всех посылать на хрен (явный признак его далеко не первой стадии опьянения), сказал Шипулин. — Но был гением!
Развить мысль у него не получилось.
В комнату заглянул Иван Охлобыстин:
– Ребане у вас?
— Привет, садись.
— Некогда. Пётр, пошли…
Оказалось, что утром следующего дня Охлобыстин с Ребане собирались идти пешком в Сергиево-Посадскую лавру на какое-то серьёзное богомолье. Для паломнического похода длиною в семьдесят километров были приготовлены две буханки хлеба и две бутылки водки. Иван боялся, что Пеэтер, разогнавшись у документалистов, может не остановиться. И начнёт разорять их стратегический запас.
Количество закуски было ограничено. Поэтому водка давало о себе знать и взаимопонимание наступало быстро. Становилось понятно, с кем я и где нахожусь. Приоткрылась дверь. В комнату заглянул в наброшенном на плечи пиджаке Александр Баширов. Он остановился в дверном проёме и облокотился на дверной косяк. По нему никогда не скажешь — то ли он трезв, то ли он пьян. То ли он сумасшедший, то ли нет.
— Ну, как я и ожидал, здесь продолжается нормальная жизнь. Сейчас мы её оживим.
Баширов повернул голову и крикнул в коридор:
— Яри, заворачивай сюда!
Вслед за Башировым в комнату вошёл документалист из Финляндии Яри Кокко с двумя бутылками водки.
За окном была ночь. Светило солнце-прожектор, луч от которого больше напоминал свет полной луны. На полу сидели, на кроватях лежали и пили водку будущие режиссёры, артисты, операторы и сотрудник госбезопасности. Было душевно и просто. Я был в своей среде, среди своих друзей. Давно был снят галстук. Я был открыт. Но в любом состоянии помнил, что имел право говорить, а что нет. Сопричастность к спецслужбе уже жила где-то в подсознании. Становилась вторым «я», скелетом в шкафу, который пока был закрыт на ключ.
Для студентов я оставался армейским офицером-замполитом, у которого была возможность купить спиртное и закуску к столу… Моей зарплаты в 240 рублей в месяц на это хватало».
Это продолжалось почти год. Я закончил учёбу и вернулся в Таллинн, где нас снова свела судьба.
Лёша-Лёша… Зачем?
Портал Tribuna.ee приносит соболезнования родным и близким Алексея Шипулина. Материалы Алексея Шипулина, опубликованные на портале Tribuna.ee, можно прочесть тут.
Комментарии закрыты.