Слава Семериков: Ефремовым точно не стану, а пиарящиеся неумехи — раздражают

В таллиннской Галерее дизайна и архитектуры с 17 по 27 июня пройдёт персональная выставка известного эстонского художника Славы Семерикова.
Куратор — искусствовед Ольга Любаскина (Sed Arte Gallery). Готовясь к ней, художник дал интервью автору портала Tribuna.ee Александру АЙСБЕРГУ.

— Выставка юбилейная, правильно? Карантин не помешал её проведению?

— Да, выставка приурочена к моему юбилею и провести её изначально предполагалось именно в эти дни. Просто я не был уверен, что карантин снимут, поэтому дата открытия «висела» в воздухе. И хорошо, что всё так разрешилось: ведь говорят же — хороша ложка к обеду.

 

— Вы-то сами как преодолели карантин?

— По настоянию жены две недели отсидел дома — немножко рисовал, но в основном читал, много читал. А потом плюнул на всё и стал ходить в студию. Добирался не общественным транспортом, а шёл пешком, через весь район, через парк. В студии я всё равно один, так что риск небольшой. В общем, к эпидемиологической ситуации отнёсся с пониманием, но в панику не впадал.

— В эти дни в таллиннском Доме искусства на площади Свободы проходит традиционная «Весенняя выставка 2020» Союза художников Эстонии. Вас туда не приглашали ? Ведь вы — член этого Союза.

— Приглашали. Например, два последних года я постоянно в них участвовал. Но это групповые выставки. А в этом году я решил, что лучше сделаю свою персональную, она «прозвучит» более эффектно.

— Ещё один союз, в который вы до недавнего времени входили, — Объединение русских художников Эстонии.

— Это была инициатива первого руководителя Союза славянских просветительных и благотворительных обществ Эстонии Николая Соловья. В начале 90-х в Эстонии началось движение за возрождение традиций русского певческого праздника, которые возникли в годы «первой» Эстонской республики, и в Таллинне стали проводить фестиваль «Славянский венок».

 

И вот, Соловей однажды говорит, что, дескать, русские (славяне) танцуют и поют, а почему бы и художникам русским, их творческому союзу, не быть в Эстонии? Так, в конце 90-х, и возникло Объединение русских художников Эстонии. Но туда приглашали не только русских, а всех художников, которые соответствовали тем профессиональным требованиям, которые мы, его организаторы, установили. Кстати говоря, требования не слишком высокие.

— Вернёмся к выставке. Сколько времени прошло с момента, когда вы в последний раз устраивали выставку, по масштабам сопоставимую с нынешней?

— В Таллинне? Десять лет. Но ещё в Париже в 2015 году у меня были две персональные выставки — одна большая, вторая поменьше.

—  Почему в Париже, а, скажем, не в Москве?

— Всё просто, в Париже живёт моя дочь. И она сообщает мне информацию, когда и какие выставки там готовят, каковы условия участия в них. Я отсылаю свои работы. В последние годы регулярно участвую в парижских выставках. И вообще, сегодня я до трети своего времени провожу в Париже.

Однажды, гуляя, как всегда, недалеко от Лувра, смотрю — ба! Галерея Натальи Болдыревой! Большие витрины, чудное место. Я о ней слышал, уехала из России в 90-х годах. В Париже Болдырева «своя», знает рынок, знает, с кем связываться. Я зашёл, познакомился, показал свои работы. Ей очень понравилось, и она предложила сделать выставку. А поскольку в Париже уже находились мои работы, то её скоро организовали.

— Работы уже были в Париже?

— Да, я привёз их на свою ещё раньше запланированную персональную выставку. Есть такое элитное местечко под Парижем, Country Club. Там она и проходила. И после этого я сделал почти такую же у Натальи Болдыревой. Очень удачно всё совпало.

— Франция Францией, ну а Россия?

— Как-то не сложилось. Вот в городах Беларуси — Минске, Витебске, да, в последние три года принимал участие в громких выставках. А в России у меня нет менеджера, который бы этим занимался. К тому же могут возникнуть проблемы на российской таможне.

Как-то я работал на Академдаче (это старейшая творческая база Союза художников России в Тверской области). Было это, правда, лет 20 назад. Много сделал работ. Но мне запретили вывезти их в Эстонию. Культурные ценности вывозу не подлежат! Я говорю: «Посмотрите, на картинах стоит фамилия «Семериков». Это я, вот мой паспорт, я везу их домой». Нет, отвечают, у вас нет разрешения Минкульта. Вот такой парадокс. Это сильно напрягает.

— Слава, вы всегда хотели стать художником? Молодые люди, бывает, не сразу находят свой путь.

— Нет, я знал, чего хочу и после школы поехал в Ленинград поступать в Педагогический институт имени Герцена на факультет изобразительного искусства, художественную графику. Первым писали сочинение, с которым я плохо справился, поэтому не было смысла сдавать остальные предметы. И я пошёл в армию. Вернувшись домой, решил не испытывать судьбу и поступил в Таллиннский художественный институт, что тоже оказалось непросто.

В то время кафедра графики в Эстонии была довольно сильная, результаты у неё были серьёзные. И художники в этой области работали серьёзные. Эстонская школа графики была известна на весь Советский Союз. Сегодня своего прежнего значения она, к сожалению, не имеет. Изменились требования, и свободная графика мало кого интересует. Тем не менее, хорошие мастера-графики в Эстонии имеются, но это никак не заслуга учебного заведения.

— Ваш предмет в искусстве, ваша тема, вы нашли её? Это природа, женщина?

— В точку. Для меня одинаково интересно наблюдать и изображать и то, и другое. И я их не разделяю. Меня не интересует объект с точки зрения психологии: женщина — мать, женщина — любовница. Меня интересует её пластика, непостижимая пластика. То же самое и с растением, деревом.

Сосны! Не могу постичь, почему именно так, а не иначе, изгибаются их ветки? Закручиваются в спираль! Это касается нашей эстонской или малорослой японской сосны. А вот в Архангельске — настоящие корабельные сосны, и устремлены они вверх.

 

— На нынешней вашей выставке мы увидим что-то подобное?

— Да, я назвал ее «Park Zero». Это не какой-то конкретный земной парк. Мои работы создают некое сакральное понятие парка. Пространство Галереи дизайна и архитектуры на Пярнуском шоссе требует больших размеров нежели те, к которым я привык, поэтому центральное место на выставке займёт новое полотно размером полтора на два метра. Всего же работ 25-30, преимущественно трёх последних лет.

— Много работаете?

— В молодости приходилось много заниматься и рисовать. Хотелось что-то всем доказать и прыгнуть выше головы, любая работа являлась преодолением каких-то трудностей. Не было такого, что, найдя новый технологический ход, я непрерывно его использовал. Каждая следующая картина была открытием нового. Планку мастерства и профессионализма я старался ставить перед собой максимально высоко.

Сейчас этой потребности нет, как нет и прежнего азарта. Приходя в студию и беря в руки карандаш, я не рисую с утра до вечера. Три часа в день и без фанатизма.

— А остающееся время как проводите? Общаться любите?

— Сегодня я максимально закрытый человек. Общаюсь только с теми, кто нравится, кто разделяет мои взгляды на жизнь и искусство.

 

— Но если что-то или кто-то не нравится, мнение своё выскажете?

— Да, и порой в ущерб себе. Отсюда и недоброжелателей, бывает, встречаю. С другой стороны, я ведь не доллар, чтобы нравиться всем. Вот, недавно спрашиваю у одной девушки, зачем она взяла карандаш, ведь ничего же не умеет. Конечно, и я в её возрасте мало что умел. Но я, во всяком случае, не шёл со своими почеркушками на выставку. А тут она всё сразу размещает в социальных сетях, пиарится. Раздражает, когда человек ничего не умеет, а апломба чересчур.

— Трудности как встречаете? Боретесь?

— Отгораживаюсь. Я не тот человек, который грудью проламывает препятствия и идёт к своей цели. Хотя знакомые считают, что раз я козерог, то именно так и должен поступать. Но нет, я отгораживаюсь. Беру водки и отгораживаюсь.

— Но не так, как Ефремов?

— Не-е-т! Во-первых, у меня нет машины. Во-вторых… Анекдот знаете?

 

«— Василий Иванович, стакан водки выпить сможешь?

— Смогу, Петька.

— А бутылку?

— И бутылку смогу.

— А бочку, Василий Иванович?

— Бочку нет. Такого огурца, чтоб закусить, не сыскать».