Воскресный рассказ: Тазик

— Немец, где тазик? – прохрипела в трубку сменщица. Она несколько мужиковата по своим ухваткам, поэтому мы зовем ее просто: Лариса Фёдорыч.

— Тазик у меня, — говорю. – Я его вымыть решил. Негоже в жирную ёмкость класть пряники с печеньем. А вчера мы туда шашлыки складывали – дай, думаю, вымою как следует. А что?

— Отдай, тварь, тазик. Мой. Красный. Тазик.

На «немца» мне обижаться не след: во-первых, Фёдорыч, вероятно, навела справки о моей родословной, во-вторых, на всех обижаться – губа до полу провиснет, в-третьих, именно так и звали меня ученики в сельской школе, жертвы моей педагогики. Прямо скажу, не Песталоцци, не Корчака, не Ушинского. Так что на второй эпитет от сменщицы я тоже не обиделся. Заслужил, я так понимаю.

Поскольку, будучи разнорабочим, я получил первое задание – поправить крыльцо у «домика Элли», как называет мою сторожку жена, то захватил вместе с инструментами и злополучный красный тазик сменщицы, сунул ей в клешни сверкающую посудину и занялся делом. Не сторож: спать нельзя.

Во время кризиса чего только не перепробуешь, чтобы свести концы с концами. Глядишь на объявления о работе в газете, смотришь как слепой в кувшин, и понимаешь: ну не твоё это – быть «мерчендайзером». Опять эти мальчики в галстучках, которые, оказывается, создают креативную команду эффективных управленцев. Опять эти интриги, критические взгляды на то, соответствует ли твой пиджак сегодняшней моде, чтоб ее, соответствует ли твой амбициозный проект новому пойнт ов вью босса (они правда так говорят!), пальчиками еще вжик-вжик делают, изображая кавычки – нее: хреновый из меня мерчендайзер. Устарел.

Ладно, до поры до времени выручала писанина. Благо буквы мне известны. Но часть дружественно настроенных к моему творчеству изданий, получив некоторые нужные обо мне сведения от кого надо, скромно попросили пока подождать с публикациями, авось всё устроится. Часть, сменив свою политику, просто перестали здороваться. А часть и вовсе разорились. Не, писать-то пиши – кто держит, — а вот чтобы за гонорары или уж тем более за устройство на постоянную работу – это, парень, обождешь.

Иногда бывало и грустно. Освоил домоводство, чем сильно радовал жену. Отвести-забрать младших из школы и садика тоже освоил, чем не сильно осчастливил баловня-сына, привыкшего понукать мягкосердечными дедом и бабушкой. Одних пирожных по дороге жрал штуки три. Не мой случай, прости младший. Да и остальные тоже. Между прочим, кризис. Грустно.

В один из таких дней звонит старый друг: «Ты чем сейчас занимаешься?» Хотел сообщить что-нибудь самоободряющее, но вышло «ы-ы-ы». А друг, он из тех, из настоящих. Которые даже твоё «ы» понимают. То есть, понимают, что так себе веселье. Очень не любит болтать попусту, перешел сразу к делу: «Если есть желание, иди и работай – там и постонешь вдоволь. На первых порах сторожем. Сторожи, пиши свои вирши и стони. Только не помирай – мне на работе несчастные случаи не шибко нужны». Вот так: лаконично, доступно даже как-то по-доброму. По-дружески, я бы сказал.

А чего говорить – бросаю поварешку, хватаю пыльную трудовую, иду в бухгалтерию, пишу заявление и на следующий день сижу с умным видом под сосенками на берегу реки, где и находится мой сторожевой объект. Месяц сидел. Жалованье выдали – хоть пирожные покупай. Что и выполнил. Даже приосанился, было дело.

Еще через пару месяцев пригласил семью навестить мои сосенки. Места – уйма, и всё, главное, красиво. Мяч, летающая тарелка, догонялки – крики, вопли, хохот. Еды потребовали. Вот и соорудил шашлык. А тут друг с проверкой приехал. Вообще-то навестить, но это «проверка» называется, он же, гад, строгий. И тоже есть просит. Да нам-то только в радость – было бы куда положить.

Это я всё о чем: давайте помнить, что настоящие друзья заметны не тогда, когда ты шашлыки жаришь, а когда тебя припрет. Вот тогда их Бог и посылает. Ему виднее. Давайте не отчаиваться. Для разнообразия хотя бы.

Это я всё время, пока крыльцо чинил, думал. А тазик Лариса Фёдорович тиснула. Придется свой тащить.