Воскресный антидепрессант Любиной: Взбалмошный, но серьёзный

Почти у каждого есть человек, оказавший значительное влияние на его жизнь. Он может быть добрым или злым гением, но тут важен не знак — плюс либо минус, а глобальность роли. Для меня таким ангелом-демоном стала Анжелика Тараканова (имя изменено).

Первый раз мы столкнулись с нею в стенах моего вуза. Как оказалось, обе были студентками одной кафедры, только я училась на третьем курсе, а она — на пятом. Как-то раз я коротала время в ожидании преподавателя. В этот момент в коридор и впорхнула Тараканова. Эффектная платиновая блондинка с точёными чертами лица, на высоченных шпильках в роскошном меховом пончо — она была похожа на экзотическую бабочку, порывом ветра занесённую в наши мрачные стены. Казалось, от неё исходит сияние — настолько яркой и нездешней она была.

Помню, мы обменялись парой фраз — судя по вопросу, эта неземная красавица посещала институт не очень-то часто.

А следующая наша встреча произошла уже два-три года спустя. Я только-только начала работать в Сбербанке, и мне нужен был высокопрофессиональный стилист-парикмахер. Кто-то посоветовал Тараканову, но на момент записи я и не подозревала, что это будет та самая «бабочка».

Её я узнала сразу — опоздав на полчаса (пунктуальность никогда не была сильной стороной Анжелики), она впорхнула в салон. Всё та же роскошная блондинка на шпильках и в очередном роскошном пончо. Средство перемещения у неё было под стать — новенький Тoyota Land Cruiser 200, благодаря сплошной аэрографии больше похожий на шкатулку с драгоценностями, нежели на автомобиль. Удивительная роскошь даже по нынешним временам, а тогда на дворе стоял конец 1990-х.

Меня нимфа не вспомнила, но упоминание о нашей случайной встрече выслушала, благосклонно кивая головой. Тут я обратила внимание на её глаза — они казались бездонными. Глаз подобного размера я больше не видела ни у кого. А длине её ресниц могла бы позавидовать любая любительница нарощенной «красоты».

Мы разговорились. Пока прелестница ловко наводила порядок на моей голове, я успела заметить, что она не только красива, но умна, прекрасно образована и рассудительна. Стрижкой я осталась довольна, поэтому мы стали видеться регулярно — я приезжала в салон не реже раза в месяц, а то и чаще.

Помимо стильной причёски, новая знакомая каждый раз давала грамотные советы по стилю и внешнему виду. Сейчас это называется «стилист», и за это берут огромные деньги. А тогда это было мимоходом и бескорыстно. Анжелика каким-то поразительным чутьём считывала особенности характера и настроения клиента, после чего в мягкой, но уверенной форме советовала, что, куда, каких цвета и фактуры надевать, а от чего — безжалостно избавляться. Я слушалась беспрекословно: столь обстоятельно моим внешним видом занималась только мама, да и то в раннем детстве.

Анжелика обожала эксперименты над собой и над своими подопечными. Ей ничего не стоило сегодня щеголять платиновыми кудрями, а уже завтра нарисоваться в салоне жгучей брюнеткой. Казалось, ей шло абсолютно всё. Аналогичным образом она поступала и с благодарными клиентами, в числе которых была и я. За всё время нашего знакомства она не угадала лишь однажды, перекрасив меня из блондинки в «цыплёнка». Мне казалось, что у меня на голову надет апельсин. Я даже чувствовала его аромат. Терпела недолго — уже через пару дней помчалась перекрашиваться.

По мере нашего дальнейшего общения я стала различать оттенки её настроения. А они, как оказалось, сменяли друг друга, как в калейдоскопе. Помните детскую игрушку — подзорную трубу, в которую смотришь, а там каждый раз новая картинка? Таким и было внутреннее состояние моей знакомой.

Собственно, перемена цвета волос была ничем иным, как внешним проявлением радости-печали-горести. В состоянии счастья и душевного равновесия Анжелика являлась миру в облике блондинки. В зависимости от лёгких колебаний её настроения менялись и оттенки — от платинового до розоватого и золотистого. Если же она злилась на кого-то или ей надлежало проявить твёрдость духа, то миру являлась жгучая брюнетка. В состоянии же грусти, печали или тоски она красилась в шоколадный или тёмно-песочный. Но такой её облик мне пришлось лицезреть гораздо позднее — когда мы стали близкими подругами.

Рубикон отношений был пройден, когда однажды в процессе стрижки Анжелика предложила мне в следующий раз вместо салона заехать к ней домой. Недолго думая, я согласилась. Выходило дешевле, кроме того, появлялась возможность примерить несколько новых нарядов. Да и что скрывать — было безумно любопытно посмотреть, в каких же хоромах жила эта фея-красавица.

И вот тут меня ожидало первое разочарование. Как и подобает принцессе, Тараканова проживала в компании рыжего спаниеля Чарлика в огромной старинной квартире в самом центре города. На этом сходство с принцессой и заканчивалось. Дома она позволяла себе ходить в таком виде, в каком многие и мусор-то стесняются выносить: нечёсаная, с заколкой на спутанных волосах, в заляпанном борщом спортивном костюме и стоптанных тапках.

В обставленной дорогой мебелью и техникой квартире царили пыль и бардак — убирать фея не любила категорически. В противовес неряшливости она обожала готовить, что делала постоянно и в огромных количествах. Даже во времена безденежья в её холодильнике кучковались два-три супа и до пяти вторых блюд. И это не считая компотов и десертов. Маленькими порциями Тараканова готовить не умела, да и не хотела — по её мнению, каждый из гостей дома должен был быть накормлен до отвала.

Постоянными посетителями этого странного места были мама Анжелики — по совместительству владелица крупной мебельной фабрики в центре (!) Петербурга, друг детства Серёга, регулярно приводивший кого-то из приятелей, спаниель Чарлик и с некоторых пор я.

Собака была под стать хозяйке — столь же красива и породиста. По молодости Чарлик участвовал в выставках. Тогда он был мил, игрив и послушен. Но по мере взросления нрав у собаки испортился, что выражалось в нежелании гулять и в гастрономических капризах. Это злило: все, кто был вхож в дом, хором признавали, что пёс не по-собачьи умён и вредничает сознательно, а не разговаривает по одной-единственной причине — его тогда заставят убирать за собой и работать.

Мама феи выглядела ровно так, как и должна выглядеть владелица фабрики и нескольких огромных квартир: стройная, с идеальными чертами лица, всегда в костюме и туго стянутыми на затылке волосами. Бардак, царивший в квартире Таракановой, её каждый раз расстраивал и бесил — в весьма резких, хотя и корректных выражениях (в доме почти постоянно находился кто-то посторонний) она выговаривала дочери, называя ту неряхой. Анжелика покорно кивала, её огромные глаза наливались слезами, но дальше этого дело не двигалось.

Однажды, когда я уже стала постоянным гостем в этом странном доме, я не вытерпела и в преддверии очередного маминого визита, как могла, наспех сделала уборку. Мне удалось перемыть посуду, холодильник, освободить кухонные поверхности (Анжелика после готовки никогда и ничего не убирала по местам, объясняя это тем, что через полчаса ей снова к плите), намыть полы да распихать вещи по шкафам. Единственное, за чистотой чего следила хозяйка, — это санузел, ванна, она сама и её вещи.

Правда, эти самые вещи валялись там, где она их скинула: учитывая обилие кресел и диванов, «эльбрусы» из одежды высились по всему дому. Поэтому я впопыхах хватала охапку нарядов и запихивала их в первый попавшийся шкаф или комод. Я волновалась: вдруг Тамаре Фёдоровне (так звали маму-директора) придёт в голову мысль полюбоваться стопками сложенных свитеров и простыней — они же сразу огромным комом вывалятся на пол! Но мама была в таком шоке от чистой квартиры, внезапно показавшейся полупустой, что до шкафов дело не дошло.

При этом ей было сказано, что убирала дочь, которая наконец-то осознала глубину своего падения. Мама довольно кивала, но, как я поняла сильно позднее, нам не поверила.

Постепенно я из разряда гостей превратилась практически в обитателя этого дома: едва кончался рабочий день, я бросала недоделанные отчёты и бежала к Анжелике, благо жила она недалеко. Тараканова не просто радовалась, она каждый раз подчёркивала, как сильно меня ждёт. Учитывая, что к моему приходу на столе дымилась тарелка свежесваренного супа, не верить ей было невозможно.

Супами меня удивить было сложно: я жила с бабулей, которая каждое утро провожала меня плотным завтраком (такие порции больше подходят здоровенным мужикам, отправляющихся на страду) и встречала таким же плотным ужином. Объяснять, что я столько не ем, а на работе достойная столовая, было бесполезно.

К бабушке родители переселили меня ещё до института. Все мои доводы, что мне пора пожить самостоятельно, а к бабуле я могу приходить, если сниму квартиру неподалёку, разбивались о железобетонное «нет». Мало того, словно понимая, что однажды я могу разозлиться и просто не прийти ночевать, каждый раз, когда я задерживалась, бабушка начинала охать и мне названивать.

Кто знает, как сложилась бы моя дальнейшая жизнь, не вмешайся Анжелика. Её участие меня сильно встряхнуло, заставив резко повзрослеть. Однажды она приехала к нам в гости. Гостей бабуля любила, но как женщина из народа излишней доверчивостью не страдала. Однако глядя, как Анжелика скользит по нашей кухне, по-свойски обсуждая рецепты приготовления пирожков и харчо, а моя приветливая бабуля с удовольствием ей что-то советует, я подивилась той лёгкости, с которой подруга умудряется сойтись с совершенно незнакомым человеком.

Потом меня попросили принести из гостиной праздничные тарелки. За те несколько минут, пока меня не было, фея умудрилась получить у бабушки разрешение на то, чтобы я уехала к ней в гости на пару-тройку дней! Надо ли уточнять, что я с радостью ухватилась за эту идею.

Потом было много чего — пребывание у Таракановой, жизнь в коммунальной квартире, переезд в собственное гнездо. Но это было позже. А пока, едва переселившись, я узнала самый охраняемый секрет моей удивительной подруги. Его звали Иван, но Анжелика всегда называла его «Угль».

Продолжение следует…