«Беспощадная правда Евангелия» — от богослова, родившегося в Эстонии

После страшных событий 1917 года в России многие беженцы из страны, потерявшей даже собственное имя, нашли приют в Эстонии. Благодаря возможности спокойно жить, говорить на родном языке, работать здесь, русские смогли не только сохранить свои самобытность, достоинство, но и, будучи открытыми к другим народам,— сумели познакомить их с подлинной русской культурой, фундаментом которой является христианство. В 1921 году в тогдашнем Ревеле (ныне Таллинне) в семье Шмеманов, беженцев из охваченной гражданской войной России, родился сын Александр, будущий проповедник, мыслитель, учёный, священник. Он был крещён в Никольском храме на улице Вене — кстати, купель, где его крестили век назад, до сих пор находится в этой церкви, до сих пор в ней крестят людей.

 

В 1928 году Шмеманы, как и очень многие соотечественники, уезжают сначала в Сербию, в Белград, а оттуда — в Париж, где и остались. Здесь Александр закончил Версальский кадетский корпус, а затем поступил в Свято-Сергиевский богословский институт, который был тогда одним из важнейших европейских духовных и просветительских центров. Нет худа без добра: «русский исход» из России во многом способствовал подлинному знакомству Запада с православием — люди видели и понимали, что оно, православие, не «что-то непонятное с Востока», не совокупность слухов и предрассудков, а что-то совсем другое. Вот это «совсем другое» и старался донести до своих слушателей, прихожан, друзей протопресвитер Александр Шмеман всю свою жизнь. Кроме научной, пастырской и писательской деятельности, священник вёл просветительские программы на радио «Свобода» (тогда название радиостанции и сами программы больше соответствовали материалам) — тысячи людей в СССР слушали «голоса», несмотря на возможные преследования, «глушилки» и прочие, скажем мягко, неудобства: то, что говорил отец Александр, было насущно необходимо, востребовано в официально атеистическом государстве. К слову сказать, сейчас это тоже востребовано, и не только в России, но и в тех местах, откуда раньше велись или теперь ведутся передачи одноимённой радиостанции.

Он не терпел фальши — православие как «стиль жизни», поза его отталкивало. Для отца Александра это — дешёвая псевдодуховность: «увы, люди любят дешёвку, лишь бы она была прикрыта бородами, крестами и привычными словесами». «Я глубоко убеждён, — пишет он, — что подлинное религиозное чувство несовместимо ни с каким «украшением», ни с какими благочестивыми словесами. И когда христианство становится украшением, а не красотой, благочестием, верой, оно выдыхается». И вот для того чтобы оно дышало, а не выдыхалось, этот священник и трудился до конца жизни.

Я предлагаю вниманию читателя рассуждение, проповедь отца Александра Шмемана, посвящённое евангельскому чтению о Страшном суде, эта притча Христа читается в церкви за неделю до Великого поста. Давайте убедимся, что слова проповедника не те самые «напыщенные словеса», а честное рассуждение — о нас и о себе самом.

 

«Христос говорит:

Когда же придёт Сын Человеческий во славе Своей и все святые Ангелы с Ним, тогда сядет на престоле славы Своей, и соберутся пред Ним все народы; и отделит одних от других, как пастырь отделяет овец от козлов; и поставит овец по правую Свою сторону, а козлов — по левую.

Тогда скажет Царь тем, которые по правую сторону Его: приидите, благословенные Отца Моего, наследуйте Царство, уготованное вам от создания мира: ибо алкал Я, и вы дали Мне есть; жаждал, и вы напоили Меня; был странником, и вы приняли Меня; был наг, и вы одели Меня; был болен, и вы посетили Меня; в темнице был, и вы пришли ко Мне. Тогда праведники скажут Ему в ответ: Господи! когда мы видели Тебя алчущим, и накормили? или жаждущим, и напоили? когда мы видели Тебя странником, и приняли? или нагим, и одели? когда мы видели Тебя больным или в темнице, и пришли к Тебе? И Царь скажет им в ответ: истинно говорю вам: так как вы сделали это одному из сих братьев Моих меньших, то сделали Мне.

Тогда скажет и тем, которые по левую сторону: идите от Меня, проклятые, в огонь вечный, уготованный диаволу и ангелам его: ибо алкал Я, и вы не дали Мне есть; жаждал, и вы не напоили Меня; был странником, и не приняли Меня; был наг, и не одели Меня; болен и в темнице, и не посетили Меня. Тогда и они скажут Ему в ответ: Господи! когда мы видели Тебя алчущим, или жаждущим, или странником, или нагим, или больным, или в темнице и не послужили Тебе? Тогда скажет им в ответ: истинно говорю вам: так как вы не сделали этого одному из сих меньших, то не сделали Мне. И пойдут сии в муку вечную, а праведники в жизнь вечную (Мф. 25:31–46).

Вот притча Христова. Теперь зададимся вопросом: что сказано нам в ней, в чём сущность этого суда, который от века называют Страшным? В слово «суд» мы привыкли вкладывать вполне определённый и именно устрашающий смысл: суд для нас — это грозный трибунал, применяющий к нам безличный и отвлечённый закон; суд — это наказание или оправдание. Но ничего этого нет в этом последнем суде Христовом, и если он, как мы всегда называем его, Страшный, то по какой-то другой причине. Ибо не ясно ли, что судьей и законом оказывается здесь не какая-то абстрактная норма, а только одно: любовь.

В самом деле, с обыденной точки зрения можно преспокойно прожить всю жизнь, быть уважаемым членом общества, иметь чистую совесть, не знать даже, где помещается суд с судьями, и при этом ни разу не накормить голодного, не одеть бедного, не посетить больного или заключённого в тюрьме. Ибо никакой человеческий закон не требует от нас ничего подобного.

Напротив, нам со всей определённостью говорят сегодня, что это дело не наше, а соответствующих органов или инстанций, которые занимаются голодными и бедными, больными и заключёнными: «Не вмешивайтесь, себе дороже станет!» Закон, следовательно, ничего не говорит о любви, он просто игнорирует её. Больше того: любовь может привести нас к тому, что считается иногда нарушением закона. Об этом хорошо знал Пушкин, который в своем «Памятнике» поставил себе в заслугу то, что он «милость к падшим призывал».

Нет, здесь, очевидно, другой суд и другой закон. И первое, что говорит нам своей притчей Христос, — это то, что любовь выше всякого закона, выше всякого суда. В этом беспощадная правда Евангелия. Можно всю жизнь прожить, не нарушив ни одного закона, и всё же быть преступником в глубочайшем смысле этого слова, ибо не закон делает нас людьми и мир наш человеческим миром, а любовь, и только любовь.

Законом может прикрыться любой мерзавец и им оправдать свое равнодушие к людям, безучастие к их страданию, страх перед начальством и, наконец, простой эгоизм. И вот эту маску псевдозаконности и срывает Христос, устанавливая в мире высший закон любви, с которым отныне соизмеряется всякий закон и всякий суд.

Второе, о чём говорит нам притча Христова, то, что мерилом всего в нашей жизни является человек, человеческая личность. Не отвлечённое «человечество», не призрачное «общество», не интересы государства, партии и коллектива, а живой человек. Всё остальное можно уважать, признавать из страха или послушания, но любить настоящей любовью можно только живого и конкретного человека, который был голоден, был болен, был в темнице.

И снова перевернуты все наши привычные взгляды и представления. Мы судим человека во имя и от имени отвлечённых начал — государства, общества, коллектива. Но на суде, о котором рассказано в притче Христовой, всё это судится в свете личности. Человек, сидящий в темнице, может быть преступником, но остаётся человеком — и на него направлена любовь Божия. И так во всём.

Наконец, последнее: почему, откуда эта любовь, это сострадание, эта невозможность оставить любого человека в беде? Христос отвечает и на это: «Я был, — говорит Он, — в темнице; Я был болен; Я голодал, и вы помогли Мне». Никакое государство, никакое общество, никакой земной коллектив не могут быть источником этой личной любви. Но если мы однажды увидели Христа, вслушались в Его слова, вдумались в Его жизнь и Его учение, то мы знаем несомненным и абсолютным знанием, что каждый человек — Его брат и друг, и потому — мой брат, мой друг.

Он перестал быть для меня безымянным незнакомцем, ибо его вечной любовью возлюбил Тот, Кого люблю я. Любя Христа, я не могу не любить Его любовью. И вот всё в мире становится личным, всё в мире светится и судится любовью, и эта Божественная любовь есть действительно самый страшный из всех судов…

 

…Притча о Страшном Суде говорит о христианской любви. Не каждый из нас призван работать для человечества, но каждый получил даp и благодать любви Христовой. Мы знаем, что все люди нуждаются в этой личной любви, признании их личной, особой души, в которой всё творение Божие отражается особым образом. Мы также знаем, что в мире есть больные, голодные, потому что им было отказано в этой личной любви. И в конце концов мы знаем, что как бы узко и ограниченно в своих возможностях ни было наше собственное существование, каждый из нас несёт на себе ответственность за какую-то кpошечнyю частицу Царствия Небесного, именно благодаря тому, что мы обладаем этим даром любви Христовой. Таким образом, мы будем судимы за то, приняли ли мы на себя эту ответственность, проявили ли эту любовь или отказали в ней».

Отец Александр Шмеман настаивал: христианство — это не «религия», не «культ», а жизнь по вере в Христа. Вот такой отстраненности от религии и культа я всем нам желаю. И веры желаю, понятное дело, тоже.

Материал подготовлен при частичной финансовой поддержке фонда «Русский мир»

Читайте по теме:

Владимир Залипский: священник из Таллинна, к которому приезжали тысячи