Филипп Лось: Путь в Эстонию был извилистым, но последовательным

О прошлом

— Впервые я приехал в Таллинн в 10-м классе с большой компанией. Это было зимой 1984 года. Мы жили в какой-то школе в Ласнамяэ, гуляли по Старому городу, пили глинтвейн — уже взрослые, и можно! Всё было замечательно!

Кстати, мой путь в профессиональный театр начался с эстонским акцентом. Я учился в Московском педагогическом университете на третьем курсе исторического факультета. Друзья предложили мне участвовать в проведении фестиваля школьных театров, быть одним из волонтёров.

Есть в Москве такой замечательный любительский театр-студия «На набережной», который в течение многих лет проводил общесоюзный фестиваль школьных театров. Я был куратором группы с острова Хийумаа — замечательные эстонские старшеклассники, особенно старшеклассницы, высокие, задумчивые, светловолосые.

После фестиваля я как-то прижился в этой театральной студии, работал несколько месяцев, а потом к ним заглянул Иосиф Райхельгауз, который искал сотрудников для своего будущего театра. Так я пришёл в «Школу современной пьесы».

— А что институт?

— Институт я окончил, как-то успевал там появляться, получил диплом преподавателя истории и обществоведения, но к тому времени уже два года работал в театре главным администратором, занимался гастролями, рекламой, продажей билетов. Первыми настоящими артистами, с которыми я тогда познакомился, были Любовь Полищук и Альберт Филозов, добрые, чудесные, отзывчивые и бесконечно талантливые. В первые же годы моей театральной юности судьба подарила мне огромное счастье общения с Сергеем Юрским, Львом Дуровым, Анатолием Ромашиным, Зиновием Гердтом, Лией Ахеджаковой, Ириной Алфёровой.

Театр «Школа современной пьесы» быстро стал популярным, мы выпускали спектакли один за другим, ездили на гастроли по всему миру. Работы было очень много, забот тоже, — мне стоило больших трудов находить время для учёбы на историческом факультете.

О карьере

Довольно быстро я рос, стал заместителем директора, потом директором-распорядителем «Школы современной пьесы», руководил всей внутренней жизнью театра.

Пролетели 90-е. Я успел поучиться в ГИТИСе на продюсерском факультете, тогда он назывался факультет экономики театра, и довольно быстро ушёл оттуда в продюсерскую школу проректора ГИТИСа Геннадия Григорьевича Дадамяна, получил диплом ГИТИСа как театральный менеджер.

В то время я уже часто бывал в Таллинне, мы активно сотрудничали и очень дружили с Адольфом Кяйсом — «Школа современной пьесы» стала первым в независимой Эстонии театром, спектакли которого он начал привозить из Москвы в Таллинн уже в 1992 году. Работать с Адольфом было огромным удовольствием! Ученик Анатолия Васильева, бесконечно преданный театральному искусству и Русскому театру Эстонии, которому отдал много лет своей жизни, он никогда не был зациклен на зарабатывании денег. Иногда мы прогорали, иногда гастроли приносили хороший доход, но глаза Адольфа неизменно лучились радостью и любовью. Наверное, именно благодаря ему я тоже навсегда полюбил этот чудесный город. А изумительно красивый Русский театр стал главным героем этой волшебной сказки…

 

Новым этапом в моей театральной жизни стала режиссура. В 2003 году Пётр Наумович Фоменко впервые предложил Иосифу Райхельгаузу набрать курс на режиссёрском факультете ГИТИСа. Я поступал на общих основаниях: прошёл сквозь «сито» отборочных туров, сдал экзамены. По заданию председателя экзаменационной комиссии, великого и прекрасного Петра Фоменко, рассказывал ему о своём увлечении режиссурой… гекзаметром. В общем, меня приняли в ГИТИС.

Мы с однокурсником Валерой Караваевым в 2005 году сделали в «Школе современной пьесы» наш дебютный спектакль «Бабий дом», по пьесе Саши Демахина. Очень хороший был спектакль, почти десять лет держался в репертуаре.

Как это обычно бывает у молодых режиссёров, я ездил по разным городам и ставил спектакли. Кстати, свой первый спектакль в Эстонии поставил ещё зимой 2012 года в Русском молодёжном театре — по пьесе Елены Исаевой «Я боюсь любви!».

— У вас три высших образования?

— Четыре. В 2012 году я отучился в Школе театрального лидера. Был такой классный и амбициозный проект Департамента культуры Москвы по подготовке кадрового резерва руководителей московских театров. Получил диплом Школы-студии МХАТ по специальности «Художественное руководство драматическим театром».

О житейском

— Летом 2010 года я приехал в Таллинн отдохнуть от московской жары — восхитился прохладой, чистотой воздуха, зеленью, покоем. Жил в пустующей квартире московского приятеля и, гуляя по Ласнамяэ, решил тоже купить квартиру в Таллинне, чтобы проводить здесь больше времени. Цены тогда были довольно пристойные, моих скромных накоплений хватало: я приезжал сюда в течение полугода и выбрал свою первую квартиру в Кристийне, на улице Кирси. Всей семьёй мы начали активно приезжать в Таллинн на каникулы. Масса впечатлений, достопримечательности, музеи, игровые площадки — дети были счастливы!

 

Но своя жилплощадь — серьёзный фактор. Дальше надо было думать о работе. У меня были первые встречи в министерстве культуры, я говорил о своём интересе к Русскому театру, познакомился с Тыну Ленсментом, много общался с Александром Сергеевичем Ильиным.

— То есть уже тогда вы хотели не просто бывать здесь, но жить постоянно?

— Наверное, уже настал момент. Мои отношения со «Школой современной пьесы» перестали мотивировать мой творческий рост, я принял решение двигаться дальше. Но в Русском театре, как я понимал, тогда была не очень подходящая ситуация для каких-то кадровых перемен, да я и не очень-то подробно её знал…

В Москве был такой театральный проект «Открытая сцена» — стартовая площадка для многих молодых режиссёров: скромный бюджет и возможность выпускать дебютные спектакли, самые нереальные, авангардные, любые! Проект возник в начале 2000-х, но к этому времени тихо загнивал, и его уже надо было спасать. Был открытый конкурс, я вышел со своей концепцией — и победил.

Это были не самые простые годы в моей театральной карьере. В доме на Поварской, где располагалась «Открытая сцена», ещё витал дух «Школы драматического искусства» Анатолия Васильева, но на нас давила не очень красивая история, связанная с его выдворением. Было много проблем, много людей, которые не соответствовали моему пониманию театра. Низкий художественный уровень проектов, вдобавок к этому коррупция и откровенное воровство. Но постепенно, месяцев за 8—9, мне удалось создать работоспособную команду, которая реально начала вкалывать. За неполные два года мы выпустили более 40 спектаклей. Кроме того, начали показывать спектакли молодых режиссёров на площадках в московских новостройках — была сумасшедшая, но очень интересная работа. К сожалению, проект просуществовал недолго, потому что ситуация в московской культуре стремительно изменилась, театральный эксперимент стал неугоден столичным чиновникам и нас оптимизировали, то есть закрыли.

В начале 2015 года я остался без работы.

Примерно в это же время мы вновь встречались с Тыну Ленсментом, уже более предметно: он знал мой интерес к Русскому театру Эстонии, который в этот момент после спешного исчезновения Марата Гацалова остался без художественного руководителя.

— Но им стали не вы…

— Им стал Игорь Лысов — труппа была в нём заинтересована как в постановщике и лидере. Я задумался о дальнейших планах. Какое-то время ещё поработал у Райхельгауза, потом мне предложили работу в Московском театре юного зрителя, у Генриетты Яновской и Камы Гинкаса —  режиссёров мирового уровня! Мне было интересно, полтора года я проработал в этом театре. Попутно получил предложения Раквереского театра, где худруком был Юллар Сааремяэ, и за два года выпустил с замечательной раквереской труппой спектакли «Ausammas» и «Kullus». Общение с эстонскими коллегами, их высокий профессионализм и любовь к своему делу значительно расширили для меня картину театральной жизни Эстонии.

Была сильная мотивация работать в Эстонии дальше. И был 2017-й год, когда Русский театр объявил конкурс на место художественного руководителя.

Не помню, сколько было кандидатов — 18 или 19…

— Восемнадцать.

— Наверное, моя концепция была самой интересной и привлекательной — я был подготовлен лучше других, потому что довольно внятно понимал и анализировал и ситуацию в Русском театре и ситуацию в театральном мире всей Эстонии. Мы приехали с сыном, он пошёл здесь в школу…

 

О русских в Эстонии

— За прошедшие годы вы не разочаровались в своём решении?

— Я считаю, что это одно из важнейших решений в моей жизни, в значительной степени определившее всю мою дальнейшую судьбу.

Я живу и работаю в Эстонии, и это мой выбор.

— Что вы считаете своим самым большим успехом в Русском театре?

— То, что я до сих пор здесь. Если четыре года назад был, прежде всего, азарт победителя, то сейчас это осознанный выбор. Я в сто раз больше стал понимать про Русский театр, про русских в Эстонии, про то, чем мы живём, от чего страдаем, чему радуемся и чего хотим от театра.

— Стало быть, вы эстонский русский?

— Сейчас уже да. Я абсолютно живу жизнью русского в Эстонии. Я приезжаю в Москву в отпуск, у меня там квартира, самые близкие мне люди — родители, дочь, друзья, но я всё равно приезжаю в гости. Я понимаю, что живу в другой стране, а не отрабатываю временный контракт. Но это был длинный путь, и не всё на этом пути было однозначно позитивным и гладким. И это нормально — этот путь мне было необходимо пройти для того, чтобы почувствовать себя русским здесь.

— Русские у нас разные: одни преданно любят Россию и, скажем так, с трудом выносят Эстонию, другие клянутся в любви к Эстонии, и что есть силы несут Россию по кочкам, третьи философски относятся к происходящему по обе стороны границы и не впадают в крайности. Вы кто?

— Наверно, никто из перечисленных, поскольку я же всё же в силу режиссёрской профессии всегда подробно анализирую, систематизирую и типизирую окружающую действительность. Могу поделиться своим наблюдением, кто есть русский человек в Эстонии с точки зрения режиссёра.

— Сделайте милость.

— Русский человек в Эстонии — как ребёнок в неполной семье. Он рождён от мамы и папы, но сейчас живёт только с мамой, потому что папа много лет назад бросил их и уехал далеко. Ребёнок очень любит своего папу, очень по нему скучает, но о его нынешней жизни знает не очень много, в основном — из телевизора, а телевизор, сами понимаете… Ребёнок склонен идеализировать своего отца, и это очень понятно и очень грустно.

Но при этом живёт он с мамой, и отношения с ней, как часто бывает у ребёнка из неполной семьи, очень непростые. Мама о нём заботится, кормит его, воспитывает, но относится он к маме не так трепетно, как к папе, потому что папу легко идеализировать — он далеко, а мама рядом и может ребёнка часто раздражать. Она его воспитывает, иногда жёстко, она не всегда справедлива, может быть резкой по отношению к ребёнку, требовательной. Маме очень непросто воспитывать его одной, без папы. Но именно мама — его настоящая семья.

Мне кажется, что русский человек в Эстонии такой вот брошенный ребенок, его отношение к России — важная часть его ментальности, а отношения с Эстонией — тоже необходимая часть его жизни, потому что он реально здесь живёт. Сейчас, спустя четыре года, мне значительно легче понять моих здешних соотечественников. И я уже не отделяю себя от них, потому что ощущаю себя почти так же. Почти! У меня нет, быть может, такой патологической зависимости от России, потому что я прожил там 50 лет, то есть большую часть жизни прожил как раз с папой и всё про него знаю. А в Эстонии мне комфортно, мне здесь хорошо, приятно, я ценю преимущества, которые есть у человека, живущего в Эстонии, а не в России: здесь тихо, спокойно, намного честнее отношения между людьми и многое другое. Но и в России много родного и близкого, много того, чего нет здесь, в Эстонии. И не будет никогда…

 О видах на будущее

— Вы допускаете, что, возможно, вам придётся вернуться в Москву и продолжать там работать?

— Лучше на всякий случай допускать всё, чтобы потом не считать какое-то время напрасно прожитым. Я понимаю, что ситуация может сложиться так, что мне скажут: «Филипп, ты не справляешься со своей работой, поезжай-ка куда-нибудь». И вряд ли кто-то здесь будет интересоваться моей дальнейшей судьбой. Я надеюсь, что этого не случится, но тем не менее. Конечно, я могу вернуться в Москву и, думаю, найду себе работу, потому что работы в театре много и остались и друзья, и связи, и люди, с которыми я работал и которые помнят меня. Но это не мой выбор. Мне интересно реализовывать себя именно здесь, мне интересен этот зритель, каким бы непростым он ни был. Мне интересно с людьми, с которыми я работаю вот уже четыре года — они мне нравятся, кто-то мне близок, кто-то более приятен, кто-то не очень, но они все мои коллеги, мне с ними интересно. Интересно ставить здесь спектакли, бороться всякий раз вместе со своими коллегами за зрительский успех. Мне интересно находить и приглашать других режиссёров, другие театральные проекты, которые, мне кажется, должны стать частью репертуара Русского театра. Мне интересны Русский театр и его завтрашний день. И послезавтрашний тоже. А когда мне всё это надоест, думаю, будет уже пора уйти на покой и наслаждаться чистым морским воздухом, прекрасными эстонскими лесами, погодой, которая для меня комфортна. Полагаю, это будет не скоро.

— Вы совершали на своём посту какие-то ошибки?

— Колоссальное количество ошибок!

— Исправляете их?

— Какие-то ошибки уже не исправить, если это уже произошло и от этого никуда не деться, — главное, их осознать и не повторять. Что-то удалось исправить. Были спектакли, которые сейчас, наверное, уже бы не инициировал. Тем не менее они были в репертуаре и прошли. Не очень удачным было приглашение драматурга Ярославы Пулинович, большой ошибкой, себя не оправдавшей. Но это не значит, что я отказался от своей идеи: здесь обязательно должен появиться мощный русский драматург — отсутствие в Эстонии русскоязычной драматургии мне кажется одной из самых главных проблем, мешающих развитию нашего театра.

 

— Вы идеалист.

— Ничего подобного. Я художественный руководитель Русского театра.

— И фантазёр!

— Мы можем поспорить на крупную сумму, потому что я уже знаю здешних русскоязычных молодых людей, которые потенциально могут стать приличными драматургами.

— Потенциально — ещё не значит стать. А стать — вовсе не означает, что их творения будут иметь зрительский успех.

— Этим просто нужно заниматься. Должен быть лидер, должен быть гуру, должен быть учитель, который воспитает из них классных драматургов. Так же, как в 90-е не было современной российской драматургии, но пришли великие Елена Гремина и Михаил Угаров, пожертвовали своими личными профессиональными амбициями и стали тем стволом, из которого выросла практически вся замечательная, мощнейшая современная драматургия в России. И здесь, в Эстонии, тоже нужен такой ствол.

О Русском театре

— Чем, по вашему мнению, Русский театр должен нравиться своему потенциальному зрителю? Что его должно привлекать, кроме того, что он единственный русский театр на этом пространстве?

— Во-первых, я не очень люблю саму эту задачу — нравиться. Театр всё-таки солидный культурный институт, а не перезрелая красавица, которая главной своей жизненной целью ставит задачу понравиться. Театр должен прежде всего представлять собой весомую культурную сущность. И я считаю, что сегодняшний Русский театр её представляет. Я считаю, что основные проблемы Русского театра начинаются отнюдь не изнутри театра, где давно уже созрело поколение классных артистов, амбициозных, хорошо обученных. И публике давно уже пора отвыкнуть от мысли, что в нашем театре есть две звезды, а все остальные — так, лёгкое шевеление воздуха над сценой. Давно пора присмотреться и к Тане Егорушкиной, и к Дмитрию Косякову, и к Тане Космыниной, Саше Жиленко, Ане Сергеевой, Даниилу Зандбергу… Всех не смогу перечислить. В нашем театре фантастически талантливые артисты, иметь таких звёзд в труппе было бы честью для любого московского или питерского театра!  Я понимаю: у публики есть сила инерции, ностальгия по тем давно ушедшим золотым годам.

Но будем объективны: сегодня в Русском театре очень мощная, очень серьёзная труппа. В Русском театре сегодня ставят действительно очень приличные режиссёры и художники, российские, эстонские. Русский театр — это театр очень высокого уровня, с какой бы колокольни на него ни посмотреть, хоть российской, хоть европейской. Мы были месяц назад на фестивале в Польше. Польша — очень театральная страна, одна из ведущих театральных держав Европы. Мы привезли, простите за нескромность, мой спектакль «Искусство примирения» — и были отмечены польской театральной критикой как лучший спектакль фестиваля, на голову выше, чем вся остальная фестивальная программа.

 

Мы часто ездим в Петербург, принимали участие в разных фестивалях. Нашей публике не очень полюбился спектакль «Одна абсолютно счастливая деревня», кого-то в этой истории что-то немножко задело, что-то кого-то обидело, но в Петербурге на престижнейшем международном театральном фестивале «Радуга» мы были звёздами, гвоздём программы, и полный зал после спектакля рукоплескал нам стоя. Поэтому не будем до бесконечности притворяться, что наша единственная задача — вам понравиться. Мы нравимся сами себе, и мы крутые! Точка.

— Я бы поставила многоточие, но я не художественный руководитель Русского театра Эстонии.

Читайте по теме театра:

Режиссёр Нина Попова: История театра «Юность» началась 60 лет назад

Неделя театра: свой привет вам шлёт знаменитый конферансье Апломбов!

Искусство — это умение правильно хулиганить: «литературно-театральный хулиган» из Эстонии…