Когда я должен проиграть Богу

Если брать официальную сторону и историю, то восходит это название к IX веку, когда в Византии окончательно была опровергнута и осуждена ересь иконоборчества. После VII Вселенского Собора (787 г.), закрепившего почитание икон, наступило ослабление гонений, но только в середине IX века были освобождены из заточения многие христиане, для которых почитание икон было естественным и основанным на церковном предании и Писании актом. Избранный патриархом Константинопольским Мефодий установил тогда же особое праздничное богослужение. Православие было торжественно восстановлено на службе в Софийском соборе в Константинополе в первое воскресенье Великого поста — вот вкратце предыстория. Если брать не вкратце, то материалы по возникновению иконоборчества, борьбе с ним, его причинах займут, наверное, не один терабайт. Возникло-то оно не на пустом месте, а как протест против злоупотреблений при почитании священных образов. Во что уж выродилось, другое дело.

Итак, торжество Православия — что это? Над чем или кем торжествуем? Над иконоборцами и прочими еретиками? Как торжествуем? Под гимны, знамёна и громогласные анафемы при полном и гордом, надменном осознании собственной правоты? Странное какое христианство. Антоний Сурожский, знаменитый проповедник ХХ века, так говорил, урезонивая некоторых горячих ребят:

«Мы празднуем сегодня день торжества Православия; но мы должны помнить, что мы празднуем Божию победу, победу истины, победу Христову над всеми слабостями человеческого уразумения. Это не торжество нас, православных, над другими вероисповеданиями и другими людьми; это победа Божия над нами и, через нас, сколько ни есть в нас света, над другими».

А вот это уже заставляет задуматься — «победа Бога над нами». То есть я проиграть должен, потерпеть поражение. Это как вообще? Как это Бог посмеет меня, всего из себя православного, победить? Ещё посмотрим, кто кого православнее. Нашёлся тоже: всякие притчи про милосердных самарян рассказывает, всяким римским солдатам помогает. До того дошел, что даже разбойника, ну, того, который по правую сторону, с Собой в рай вводит — кто ж это выдержит, спрашивается. Какое здесь, спрашивается, торжество христианства?!

А всё то же — победа над собой, любимым. Над своими «хотелками», своей начётнической праведностью, своим безудержным самолюбием и желанием устроить такой рай на земле по собственному рецепту, что небу жарко. Вот такая победа — самая, мне кажется, сильная. И я уверен, что с такими людьми мы встречались в своей жизни, достаточно напрячь память.

Торжество православия я видел, например, в многодетной семье, которую вышвырнул из приходского дома один епископ — у него проблемы были с деньгами, наверное. Так вот, будь на их месте я, тут же появились бы десятки од, памфлетов, воззваний и прочих воплей о несправедливости. Что делали эти люди: не осуждая виновника их невзгод, они спокойно трудились над выходом из создавшегося положения и молились. Штук пять или шесть детей, муж, жена — ни слова осуждения: «Пусть ему Бог простит». Это не поведение тряпки, «терпилы» ни в коем случае — тряпка никогда не дойдёт до искреннего «Бог ему судья», «терпила» просить Бога о прощении врага не станет. И меня, и остальных совершенно не удивило, что в скором времени эта семья получила прекрасную квартиру — как с неба свалилась. Так и было, в принципе. Чудо? Да у христиан (если настоящих) такие чудеса — как у немцев «гутен таг», куда ни плюнь.

Торжество православия я видел в интернате для инвалидов и престарелых. Как может человек, для которого вся жизнь с детства, когда он стал инвалидом, — боль, не только не стенать о её, жизни, несправедливости, но и благодарить ещё при этом Бога? Андреем этого парня звали. Выучил компьютерное дело — к нему полгорода за советом ездило. Помогает, рассказывает, а сам, понимаете, светится: день не зря прошёл, кому-то опять удалось помочь разобраться. И опять же, ни слова ропота или намёка на зависть. Зависть есть у меня: такой силе духа нельзя не восхититься. Чудо тоже было, но не материальное, а поважнее: после смерти Андрюхи мы вдруг поняли, что это не навсегда.

Торжество христианства мы с друзьями видели в Сербии, в истерзанном войной Косово и Метохии, когда друзья делились с нами действительно последним, когда в буквальном смысле были готовы пострадать за нас. «Иначе не по-божески, — говорили, морщась от наших глупых попыток поблагодарить. — Проехали».

Сколько таких случаев, казалось бы, будничных, почти незаметных. А присмотришься — из них-то твоя жизнь и состоит. Именно из таких случаев, а не из курортов, сафари, пандемий и прочих маски-шоу.

Помню ещё случай, когда о торжестве христианства уж точно никто не помышлял, а оно случилось. Это всё немцы виноваты.

Дебил стоял на остановке и приставал к каждому встречному, стремясь обнять и расцеловать. Глупая улыбка, слюни, сопли, бессвязное мычание — порядочные прохожие в ужасе отшатывались. Особо благочестивые, издалека приметив паренька, готовили монетку-другую и, увёртываясь от объятий, брезгливо подавали, стремясь попасть в раскрытую ладонь счастливого дебила. Привокзальные завсегдатаи — панки, бомжи и прочие сливки общества — веселились вовсю, иногда подбадривая паренька и освистывая тех бюргеров, кому не удалось не испачкаться. Кто-то из холёных прохожих проронил что-то вроде: «Таких раньше у нас подальше отвозили — они порядочным людям жить не мешали». Под «раньше», судя по вздохам и возрасту, подразумевалось старое доброе время тридцатых — сороковых. Паренёк ничего не знал ни о тридцатых, ни о сороковых — у него были свои заботы. Какие-то особые, одному ему ведомые. И довольно серьёзные: не зря же он вдруг иногда садился у фонарного столба и начинал плакать, развлекая весёлую, но заскучавшую вокзальную публику.

Так продолжалось около получаса, пока все не замерли в предвкушении давно ожидаемого вопля, ругани и истерики — в сторону дебила шла потрясающей красоты и со вкусом одетая девчонка: сейчас, когда этот сопливый на неё накинется с объятиями, и визг будет, и истерика, и хохот, соответственно. Дебил кинулся к ней… и остался в ее объятиях: девчонка крепко прижала его к себе, говорила что-то. Слюни стекали по курточке и шарфу — девчонка продолжала говорить полушёпотом, они, обнявшись, раскачивались в такт, выделывая какие-то па. Приготовившаяся было публика разочарованно закурила свои самокрутки, наблюдая, как дебил вновь сел под фонарь, а за ним подсела и девчонка — «Слюнявая Красавица», как её уже успели обозвать. Сопливый вновь заревел, уткнувшись в плечо «Слюнявой», которая гладила его по голове. Так они и сидели какое-то время.

Народ глазел вовсю молча. Наконец, от группы зрителей отделилось что-то вроде панка и, покачиваясь, приблизилось к двум сидящим на земле. Панк подошел к ним вплотную и встал на колени перед ними. До земли поклонился. Когда встал, он тоже плакал.

Девчонка встала с земли, обняла на прощанье несчастного, продолжавшего свое мычание, и ушла — запрыгнула в подъехавший поздний трамвай. Вечерняя жизнь Бремена продолжалась.

Я был в Бремене больше недели, увидел там многое, кое-что даже понравилось. Но, честное слово, единственная, настоящая достопримечательность города — это не собор, не набережная, не памятник сказочным музыкантам даже, а этот вот эпизод из вечерней жизни города.

Победа Бога над собой. Моё поражение, мой Ему проигрыш. Вот такой победы и такого поражения я нам всем от души желаю.

Читайте по теме православия:

Давыдов: О доброй тоске по дому

Давыдов: Моё дурацкое зеркало

«Беспощадная правда Евангелия» — от богослова, родившегося в Эстонии