Опасные игры. Печальные заметки из села Поганово

«Если вы будете прощать людям согрешения их, то простит и вам Отец ваш Небесный; а если не будете прощать людям согрешения их, то и Отец ваш не простит вам согрешений ваших» (Евангелие от Матфея, 6:14-15).

«Какой простой и подручный способ спасения! Прощаются тебе согрешения под условием прощения прегрешений против тебя ближнего твоего. Сам, значит, ты в своих руках. Переломи себя и от немирных чувств к брату перейди искренно мирным — и всё тут. Прощёный день — какой это великий небесный день Божий! Когда бы все мы как должно пользовались прощением, то нынешний день из христианских обществ делал бы райские общества, и земля сливалась бы с небом» (Святитель Феофан Затворник, «Мысли на каждый день года по церковным чтениям из Слова Божия»).

Разумеется, святой Феофан Затворник писал не только об одном дне в нашем календаре, не только о Прощёном Воскресении, предваряющем Великий пост. Речь не идёт ни в коем случае о таком, знаете, «благочестивом обычае»: мол, я «как бы» извинюсь перед человеком, которого обидел, а заодно «как бы» прощу тех, кто виноват передо мной. Если мы допустим это «как бы» в нашу жизнь, получим то, что имеем: если земля с небом и сливается, то не от счастья, а от взрывов. Заигрались в христианство. Такие игры, как показывает практика, опасны. Более того — смертельны.

Эпоху назад, в середине февраля, я снова ездил по Сербии. Те, кто был в этой стране, поймут эту мою тягу к путешествиям именно сюда: вошедшее в поговорку гостеприимство, отзывчивость сербов, их добрый юмор и искреннее стремление помочь — один раз испытав это на себе, воочию, ты стремишься вернуться туда, и совсем не только для того чтобы почувствовать себя дорогим гостем, сколько попытаться ответить, вернуть хоть каплю доброты и любви. А если есть возможность, то и помочь хоть чем-то.

Особая история — сербские монастыри. Даже по эстонским меркам небольшие: по количеству монахов или монахинь ни в какое сравнение с Пюхтицей, например. Но это только по количеству. Что же касается «качества», если это слово здесь к месту, то такое искреннее, не показное дружелюбие редко где встретишь. Сами сербы очень ценят свои обители — часто затерянные где-нибудь в горах и лесах. Да и созданные для того, чтобы быть подальше от суеты, монастыри становятся (особенно, конечно, по воскресным дням или праздникам) очень многолюдными. В маленькую обитель, где всего-то три-четыре монаха, стремятся гости со всей страны. Каждый приезжает с чем-то своим: кто-то ищет поддержки, кому-то надо разобраться в сложной проблеме в жизни, и ему нужен добрый совет, кто-то хочет поделиться радостью, — для всех найдутся время, улыбка, сострадание. Уезжают, как сами говорят, новыми людьми. Оно и понятно: чай не к психологу приезжали, а к духовнику. Разные вещи, оказывается.

Признаюсь, в монастырь святого апостола и евангелиста Иоанна Богослова я ехал, не совсем руководимый благочестием. Проказливым любопытством филолога и журналиста, скорее. Дело в том, что находится эта древняя обитель в селе Поганово. Хорошее название, думаю: как раз под настроение. Нависшая угроза войны уже была вполне осязаемой, но остатки надежды на мир и разум ещё теплились. Сербы-братушки помогли с транспортом, по пути не без гордости рассказали как о самом монастыре, так и о всей юго-восточной Сербии. «Такой церкви, как в этом монастыре, больше нигде не найдёшь — разве что в Косово и Метохии, вот! А фрески там — это я тебе скажу, сокровище! Там вообще сокровищ много было, но болгары, понимаешь, в Первую мировую всё это дело к себе вывезли, а то, что не смогли, разорили и уничтожили. Что я тебе скажу, брат ты мой: война — штука мерзопакостная. Плевать мне на сокровища всякие, на золото с алмазами — лишь бы был мир, а это и есть наше главное сокровище».

Так что в монастырь я приехал уже не в былом игривом настроении. Да, несомненно, очень красиво: река Ерма, каньон, горы («Да какие это горы — так, возвышенности», — снисходительно усмехнулся водитель Драган), средневековая обитель, освещённая зимним солнцем. Зашли, прогуливаемся. Открывается дверь, появляется внушительного вида монах и направляется к нам — я бы испугался, не будь на нём рясы. Оказалось, это отец Софроний, один из трех иноков монастыря (говорю же, в Сербии они небольшие). «О, дорогие гости, добро пожаловать! Пошли-ка за стол — у меня варенье есть, кофе, печенье и ракия с рахат-лукумом. Пошли-пошли, заодно поговорим».

Сидим в тёплой трапезной, в печи трещат дрова, на столе дымится кофейник, беседуем «за жизнь», что называется. Меня терзает заноза, воткнувшаяся после слов Драгана о разорении монастыря болгарами. Тоже ведь православные, тоже ведь христиане — зачем так-то себя вести, думаю. Возьми и спроси с умным (казалось мне) видом: «Отец Софроний, ну почему так получается: христиане ведут себя по отношению друг к другу часто хуже животных? Болгары с сербами воевали — друг друга не щадили. Румыны, греки, грузины — каждый народ может «похвастаться» чем-то мерзким в своей истории. Сейчас, вон, украинцы с русскими весьма не братолюбиво себя ведут. Повторяю: все официально православные — в чём, по вашему мнению, наша беда?»

Софроний посмотрел на меня очень печально. Вздохнул:

— Я бы ответил так: будь мы христианами не «официально», а по-настоящему, таких вопросов и не возникло бы. Какие мы христиане, такая и жизнь.

Я не выдержал:

— Батюшка, но жизнь-то хреновая!

— О том речь. Поганые мы православные. Добро пожаловать в Поганово.

Разговор был коротким, к сожалению, но очень важным. Доступным. Обратно мы с Драганом ехали молча. А что тут, собственно, скажешь.

Через три дня началась война.

Читайте материалы Петра Давыдова о Сербии:

Балканские заметки: «букварь» в сербском ущелье

Тайна фрески Крагуеваца — как Христос помог нацисту вновь стать человеком

Косовские сербы — в поисках похищенных родственников