Воскресный антидепрессант Любиной: Слёзы вместо золота
О том, как закалить характер и стать сильнее учителя, размышляет журналист и автор портала Tribuna.ee Татьяна Любина.
В прошлый раз я начала рассказывать, каково это — сдавать выпускные школьные экзамены в ЗГВ [Западная группа войск — оперативно-стратегическое формирование войск Вооружённых Сил СССР, дислоцировавшееся в ГДР, — прим. автора]. В этот расскажу, как стремление к справедливости стоило мне золотой медали.
Написав сочинение, я сосредоточилась на сдаче химии. Материал я знала отменно, поэтому особенно не нервничала. Экзамен состоял из теоретической и практической частей. На последней я отличилась: пожар устроила. Что с чем я смешивала, уже не помню, но помню, что во время демонстрации у меня что-то упало и загорелось.
Подпрыгивать и рыдать не стала, молча и не торопясь прошествовала до соседнего стола с пробирками и реагентами, взяла тряпку, вернулась на место и потушила безобразие. Горячо обожаемая химичка Ольга Владимировна, она же классная (классный руководитель), смотрела на мои телодвижения спокойно и без осуждения. Её мнение было единственным, которое было для меня важным, хотя экзамен у нас принимала целая комиссия.
Закончив «хулиганить», я нашла классную глазами и громко спросила, будет ли мне позволено переделать опыт? Мне было позволено, после чего я этот опыт безукоризненно и продемонстрировала. Видя, что меня никто не останавливает, я разошлась и отважилась на дополнительные опыты из тех реактивов, которые увидела на столе. Провела бы и больше, но Ольга Владимировна, смеясь, меня остановила — помимо меня были ещё желающие «сдаться».
Так, с приключениями, но свою пятёрку по химии я получила.
Последним экзаменом было то ли изложение, то ли сочинение. Помню две темы — это «Бессмертный «Булгаков», из-за которого за несколько дней до этого в нашей школе разгорелись нешуточные страсти, и «Прощание с Матёрой» Валентина Распутина. Разумеется, второй раз Булгакова я брать не стала, а вот «Прощание» чем-то зацепило…
Содержание (совсем кратко): двух старушек насильно выселяют из родной деревни, подлежащей затоплению. Вынужденные оставить родные дома и могилы, они тяжело прощаются с родными краями: «Не думалось о жизни прожитой, и небоязно было того, что грядёт; только это, как обморочное, сном-духом чаянное, состояние и представлялось важным, только в нём и хотелось оставаться»…
Темы, конверты с которыми доставлялись в школу за несколько часов до экзамена, до последнего держались в страшном секрете. Тем не менее любознательные и заинтересованные родители выяснили, что наши темы совпадают с теми, которые давались ребятам в школах Дальнего Востока. Общение через телефонистов «там» и «тут» — и вуаля: часов за шесть до начала экзамена у неравнодушных родителей наших магдебургских выпускников на руках оказались темы экзамена.
Кто-то из неугомонных мам и пап тут же принялся будить чад, чтобы успеть впихнуть в их головы нужные предложения и запятые, а кто-то, как мои, лишь пожали плечами: «Ты и так знаешь тему наизусть, зачем мы бы тебя дёргали? А перед экзаменом тебе точно надо было выспаться!»
Готовясь к экзамену, я массово изготавливала шпаргалки. В готовом виде они выглядели, как сигареты. Сперва из тетрадки нарезались квадратики бумаги, примерно 10 на 10 сантиметров; при этом выбирались тетрадки с шероховатой бумагой — при скатывании её в тугой рулончик текст не должен был затереться. Пока я корпела над шпаргалками, мама подготовила место, куда эти самые шпаргалки вкладывались. В моём случае это была… короткая юбка. Со стороны подкладки спереди мама нашила пять «патронташиков», в каждом из которых были отстрочены по пять кармашков для пяти шпаргалок-сигареток.
Мама, будучи абсолютным приверженцем идеального, «пятёрошного» образования, не видела в шпаргалках ничего зазорного. Более того, она считала их крайне полезными: многократное переписывание текста не могло не привести к запоминанию материала. А переписывать приходилось, и не по одному разу: то текст на листочке не помещается, то ошибка в слове, то написано нечётко.
В общем, к экзамену я, юбка и шпаргалки были полностью готовы.
Экзамен проходил в физкультурном зале, в котором ради такого дела спортивный инвентарь заменили на парты. Мы заходили без ничего: сумки, листочки, ручки с карандашиками оставлялись в коридоре. Писали на том и тем, что выдавали прямо в зале. А потом сдавали и листки с сочинениями, и ручки.
Перед экзаменом нас предупредили: каждый из нас имеет право два (!) раза подозвать преподавателя и уточнить у него правописание какого-либо слова или необходимость запятой. Плюс две «сомнительные» запятые можно было поставить карандашиком, а на проверке их либо обведут той же самой ручкой, которой писался основной текст, либо сотрут резинкой.
Ох уж эти запятые! Уже почти закончив текст, на свою беду я решила воспользоваться правом посоветоваться. Но не тут-то было. Меня и мою поднятую руку учителя… не замечали. Первые пару попыток я предприняла, ещё надеясь, что меня не видно среди остальных ребят. При этом к двум другим претенденткам на медаль преподы подходили, как по часам. Завидев такую расчудесную картину, я заволновалась.
Зато на игнор со стороны «принципиальных» учителей обратили внимание «дежурные» мамы, то есть мамы, допущенные на экзамен, чтобы подать воды и проконтролировать, чтобы никто из учеников от избытка мыслей не рухнул в обморок. Сказали моей маме, но пока та раздумывала, как прийти мне на выручку, в класс зашёл с обходом директор. Проходя мимо меня, остановился, спросил: всё ли у меня в порядке? Да нет, говорю — не подходит ко мне никто. Не иначе, как вспомнив инцидент с булгаковским плагиатом, дядька поморщился и поманил пальцем первого подвернувшегося педагога (а те, забыв о подопечных, кружили вокруг него, что спутники вокруг Юпитера). Ткнул в моё сочинение и металлическим тоном велел урегулировать вопросы.
Даже такому неопытному борцу за справедливость, как я, было очевидно, что игнорируют меня умышленно — в отместку за происшествие с «булгаковским» сочинением. Мотивация лживой училки лежала на поверхности, а вот чем руководствовались остальные, мне до сих пор ясно не до конца. Скорее всего, у кого-то это была учительская солидарность, а кто-то откровенно позавидовал мне или моей красавице-маме, с лёгкостью привлекающих административный ресурс в виде высокопоставленного папы и директора школы.
Сейчас уже сложно сказать, что больше всего меня тогда расстроило: свинское отношение взрослых, которые, не соразмеряя сил и возможностей, решили «свалить» упрямого и несговорчивого ребёнка, или же сама допущенная несправедливость, ведь я была на голову сильнее двух других девочек, но помогали почему-то им, а меня в открытую заваливали. Как бы то ни было, но в тот день из школы домой меня везла мама: кое-как разобравшись с запятыми, я разрыдалась и никак не могла успокоиться. Такую меня ни в коем случае нельзя было пускать в школьный автобус.
Наревевшись, я начала думать, а что же, собственно, произошло. Возможно, что-то и надумала, потому что четвёрку за грамотность восприняла относительно спокойно, хотя она и не позволила мне стать золотой медалисткой.
Папе же в Вюнсдорфе по секрету сказали, что в моей работе две запятые, поставленные карандашом, были поверх обведены… красной пастой. Видимо, вражина торопилась и даже не удосужилась стереть карандаш.
А вот девочкам-соперницам тоже не повезло. Одной уже традиционно исправили «5/5» на «5/4», а моей «любимой» Светочке хотели исправить отметку на «5/3». Но тут уже забегали и её родители, и вся школа, начиная с директора. Кое-как натянули на четвёрку. И вот эта тройка, с трудом ставшая четвёркой, весьма сильно долбанула по училке-вредителю: чехарда с отметками чуть не стоила директору нового контракта. Своё неудовольствие он, судя по инсайдерской информации, весьма доходчиво донёс до доморощенного идеолога конфликта.
Чуть позже над девочками судьба ещё раз подшутила весьма изящно: на выпускной они пришли… в одинаковых платьях, хотя каждая из них ходила по магазинам втихаря от другой, тщательно скрывая наряд. Напомню: дело было в ГДР, где магазины были просто забиты товаром. «Вы что, платья в одном магазине покупали?» — вопрос, заданный каждой раз по 20 за вечер, вряд ли порадовал подружек…
Выпускной со всеми его приключениями подводил итог целого пласта жизни: через два-три дня мы возвращались в Союз, но это уже иная история — история первой любви…
Читайте по теме:
Комментарии закрыты.