Взрывные хроники: занавес

Предыстория

Напомню: в тот день в центре Петербурга прогремел взрыв – взорвалась статуэтка, принесённая осуждённой на встречу с Максимом Фоминым, известным как военкор Владлен Татарский. В результате он погиб на месте, ещё 85 человек были признаны потерпевшими, из них 52 человека получили травмы различной степени тяжести, в том числе ‒ мы с Сергеем.

Обвиняемую Дарью Трепову (внесена Росфинмониторингом в перечень террористов и экстремистов) задержали по горячим следам уже на следующий день в квартире институтского приятеля её мужа. С весны до осени шло следствие, материалы которого уместились в 65 увесистых томов. Ещё три месяца с материалами знакомились обвиняемые. Суд начался в ноябре.

Треповой было инкриминировано три статьи: совершение террористического акта; незаконные приобретение, передача, сбыт, хранение, перевозка, пересылка или ношение взрывчатых веществ или взрывных устройств; подделка, изготовление или оборот поддельных документов. Дмитрию Касинцеву (укрыватель, в квартире которого задержали террористку) ‒ две: укрывательство преступника и несообщение о преступлении.

 

25 января уже этого года 2-й Западный окружной военный суд на выездном заседании в Санкт-Петербурге приговорил 27-летнюю жительницу города Дарью Трепову к 27 годам заключения. Это самый большой срок для женщины в истории современной России. Суд также удовлетворил гражданские иски потерпевших на 17,4 млн рублей. Второй фигурант, Касинцев, получил один год и девять месяцев колонии общего режима за укрывательство.

В полном объёме Трепова и Касинцев обвинение не признали, согласившись лишь на подделку документов – она, на сокрытие сведений – он. Поэтому после вынесения приговора осуждённые воспользовались правом на апелляцию. Обвинитель со своей стороны выдвинула встречный иск, так как она предлагала ещё более внушительные сроки для обоих.

На рассмотрение апелляций также потребовалось время, и вот наконец-то свершилось: Апелляционный военный суд отклонил жалобу защиты и апелляционное представление прокурора: «Приговор 2-го Западного окружного военного суда оставить без изменений, апелляционную жалобу и апелляционное представление – без удовлетворения», ‒ огласила решение судебная коллегия. Срок Касинцева также был оставлен без пересмотра. После решения апелляционной инстанции приговор вступил в законную силу и подлежит исполнению. Это значит, что Трепову и Касинцева в ближайшее время ждёт этапирование к местам отбытия наказания.

Максима Фомина уже не вернуть. Как не вернуть наше здоровье и нервы. Но справедливость восторжествовала, и от этого стало чуточку легче.

О ходе судебных заседаний можно прочитать на портале Tribuna.ee здесь и здесь. 20 мая ‒ логическое окончание этой драматической истории.

Заранее оговорюсь: в тексте ниже я, помимо фактов, позволила себе дать оценку происходящего. Считаю, что имею на это право, как участник процесса.

Жизнь после взрыва

«Колониальная» участь этих двоих меня особо не интересует ‒ во всяком случае сейчас. Возможно, год-два спустя я и напишу запрос, чтобы узнать о местах их отбывания (мы забыли это сделать, пока шёл суд, теперь информация предоставляется по отдельному запросу). А вот моя судьба, как и судьба Сергея, Виктории, Вадима, Валерии и многих других, кто так или иначе пострадал в тот роковой день, меня беспокоит и очень живо. Кем-то из классиков было подмечено, что свадьба ‒ это, конечно же, красиво, и это, конечно же, достижение ‒ ведь далеко не все пары до неё доживают. Но самое захватывающее, как и самое рутинное, начинается уже после. Так и в нашем случае: приговор ‒ это лишь незначительный этап в нашей нынешней жизни, расколовшейся на «до» и «после».

Я сейчас даже не говорю о преодолении последствий ПТСР и контузии (кто-то этим уже озаботился, кто-то рассчитывает, что «само рассосётся»). Просто наша жизнь стала совсем другой. Валерия лишилась любимого человека и отца своего ребёнка ‒ тем не менее, держится, подмечает в окружающем мире малейшие проявления красоты и добра, помогает раненым, издаёт книги мужа.

Я не унываю ‒ очень много работаю, стараюсь найти новые виды фитнеса (из-за полученных травм мне теперь нельзя бегать, висеть вниз головой, кататься на роликах, поднимать большие веса).

Чаулин жалуется на память: «Шёл-шёл и забыл ‒ куда и зачем. Или забыл, что делал вчера», и на то, что никак не рассосутся чёрные точки в глазах: «Утром просыпаюсь, а перед глазами стоит чёрное облако. Чтобы его разогнать, требуется часа два-три».

Геннадий привыкает к внезапным головным болям и «цикадам в своей голове» ‒ за прошедший год он уже выявил их зависимость от погоды, и шутит, что скоро сможет её предсказывать не хуже дорогущих метеостанций.

Красавица Лика (имя изменено) раз в месяц ездит в Москву, где ей в прямом смысле восстанавливают лицо (помимо того, что у девушки осколком выбило глаз, половина лица оказалась скомканной, как бумажный лист: одна половина ‒ юная и свежая, а вторая ‒ словно принадлежащая женщине на 20 лет старше). К счастью, современная косметология творит чудеса, и на восстановление былой привлекательности нужно лишь время и душевные силы.

Виктору (имя изменено) только что сделана очередная сложнейшая операция на глаза ‒ он потерял зрение, за год врачи добились того, что один глаз теперь видит на 50%, сейчас борются за второй. Ситуацию усугубило то, что у Виктора регулярно скачет давление ‒ это является препятствием для проведения операций, а за время ожидания приходит в негодность имплантат. И вот наконец-то с давлением «удалось договориться».

Ефим (имя изменено) был модератором встречи с Татарским, стоял в метре от Владлена. Чудом уцелел после попадания осколков в живот ‒ спас лишний вес (вот уж «не знаешь, где найдёшь, а где потеряешь»). Поправился, похудел, похорошел, с нами общается, но всячески избегает встреч и любых публичных мероприятий, связанных со взрывом.

Вадим ‒ он один из самых молодых среди пострадавших ‒ до сих пор принимает серьёзные лекарства: у него не прекращается шум в голове и не проходит частичная потеря слуха. Сам он, правда, на это внимания почти не обращает ‒ учится и уже занимается научной деятельностью. Я, например, знать не знала о таком феномене в отечественном фольклоре, как «плачи по Ленину и Сталину». В прошлое воскресенье «волонтёрил» на «Ночи музеев» ‒ и не билеты проверял, а экскурсии вёл, заслужив благодарность и грамоту от дирекции музея. А вот его мама ‒ Виктория ‒ переживает и до сих пор о событиях «того» дня говорит с дрожью в голосе.

Нас таких много. Мы не унываем, живём, просто в большей или меньшей степени по-другому.

«День Х»

Каких-то откровений от финального заседания мы не ждали. Говоря словами Геннадия: «Я шёл за подтверждением правильности приговора и не более того. Единственное, что сидело в голове, что «нашему» Касинцеву могут скостить срок. Не скостили».

Суд, куда мы, как на работу, ходили с ноября по январь, размещается в бывших казармах Преображенского полка, перед ними разбит небольшой сквер. В этот раз я едва узнала место: сквер утопал в зелени высоченных деревьев.

На входе нас встречали и осматривали всё те же, уже хорошо знакомые нам, охранники. Потерпевших пришло всего пятеро, плюс трое журналистов. Апелляция рассматривалась в подмосковной Власихе, нас подключали по видеосвязи. Аналогичным образом в заседании из СИЗО-5 «Арсеналка» и из «Крестов» участвовали Трепова и Касинцев.

В Подмосковье в зале суда помимо судей и адвокатов присутствовала гособвинитель, Валерия Фомина (вдова Татарского), ещё пара потерпевших и несколько журналистов.

Всё проходило спокойно, немного даже лениво из-за накатившей внезапно жары. Представители закона были доброжелательны и, слегка улыбаясь, наблюдали за нами. Войдя в зал и устроившись на «любимом» месте в первом ряду, я начала подпрыгивать и задавать пространству вопросы: «А будет ли нас видно? А слышно? А что, у Касинцева сменился адвокат? А где Лера? А она нас видит? А где гособвинитель?..».

«Злодейка» в этот раз обошлась без куделек и эпатажного наряда с огромными оранжевыми вырви-глаз апельсинами: прямые отросшие за год волосы, строгая чёрная блуза и чёрная же юбка ниже колен. Касинцев сверкал очками и неизменной чёрной анти-ковидной маской.

Судьи привычно опросили всех о допустимости фото и видеосъёмки. Кто-то привычно согласился, я же привычно ответила отказом. В итоге снимать разрешили до заседания и во время вынесения приговора. В прения никто не вступал, адвокаты, обвиняемые, гособвинитель выступили с небольшими речами, объясняя, почему, собственно, они сочли необходимым оспаривать январское решение. Суд удалился на обсуждение, минут через 50 вернулся и вынес вердикт: прежние постановления остаются в силе. Точка. Процесс завершён.

Неприятное, хотя и не новое

Адвокат «злодейки» вновь построил свою речь на том, что такой суровый приговор для женщины должен быть основан на железобетонных доводах, а не на допущениях ‒ мол, если делается «это», то автоматически делается и «то».

Традиционно отверг утверждение, что она знала о содержимом бюста, и знала зону поражения, раз села в самый дальний угол (напомню, он ‒ этот угол ‒ находился рядом с тем столом, за которым сидели и мы с Чаулиным). А уцелела она, мол, лишь потому, что в момент взрыва Татарский повернулся к ней спиной, приняв, таким образом, весь удар на себя. И как раз поэтому остальные, кто сидел с ней рядом (а это были как раз мы) пострадали весьма основательно.

И что ёрзала его подопечная в кресле просто так, а не стремясь отодвинуться подальше от эпицентра. И что она выставляла руки вперёд не для того, чтобы защититься, а чтобы поймать стоящую на краю статуэтку. И то, что после взрыва она пошла в квартиру, которую снимала, села в такси, исколесив полгорода, свидетельствует в её пользу, а не против. И улыбалась она во время суда просто так, а не потому, что виновата. И ещё минут 10 в том же духе.

Под занавес адвокат углубился в сравнение методов террора «раньше» и «сейчас». Мол, когда-то террористами были идеологически «прокаченные» личности, а сейчас ими становятся прошедшие психологическую обработку и дистанционное вовлечение в коварные замыслы организаторов ни в ничём неповинные люди. Да, Трепова участвовала в несанкционированных митингах, да, пойдя на поводу у Попкова с Гештальтом, она решила поиграть в шпионку: ей регулярно поручали то книжку отфотографировать, то на встречу с «объектом» принарядившись прийти. Но это не значит, что она в чём-то виновата.

Как говорится, «всё по Высоцкому»:

«Вот и первое заданье:
В три пятнадцать возле бани
(Может, раньше, может ‒ позже) остановится такси.
Надо сесть, связать шофёра,
Разыграть простого вора,
А потом про этот случай раструбят по BBC».

В общем, доказательства, что Трепова знала о взрывчатке, отсутствуют. Но суд из-за общественного резонанса решил как можно скорее закрыть дело, и не принял во внимание ни одного смягчающего обстоятельства, к коим, по его мнению, следует отнести «неполадки» со здоровьем и сотрудничество со следствием.

Итак, доказательств нет, приговор надо отменить и вынести новый ‒ оправдательный.

Получив слово, Трепова принесла извинения потерпевшим, отдельно упомянув Валерию: мол, однажды с Вами столкнулась в коридоре и больно было видеть Ваши слёзы.

Новый адвокат Касинцева («положенный по закону» взамен оплачиваемого) акцентировал внимание судей, что его подзащитный о преступлении узнал из СМИ и соцсетей, преступление его несущественно, но, суд, тем не менее, определил несоизмеримо суровое наказание. Приговор следует заменить на такой, который не связан с лишением свободы.

Сам Касинцев в свою очередь посетовал, что суд не принял во внимание изложенные им обстоятельства, как-то: животный страх из-за нахождения в одном помещении с преступником, глубокую удручённость из-за предательства человека, которого он знал 10 лет (речь о муже Треповой). Всё его окружение может подчеркнуть, что он не мог поступить так, как ему было инкриминировано. Из приговора следует убрать формулировку «поддержка терроризма», его самого освободить или же применить меру наказания, не связанную с нахождением в колонии.

Гособвинитель (потрясающе красивая женщина, миниатюрная настолько, что кажется, перед тобой ожившая статуэтка из майсенского фарфора) изложила свою давнюю позицию: оснований для пересмотра дела нет, доводы об отсутствии умысла были предметом внимательного рассмотрения судом первой инстанции. Тот рассмотрел и учёл множество деталей: и фразы «я погибну» и «день Х» из уст Треповой, и её спокойствие и хорошее настроение после взрыва, и постоянный контакт с куратором, который, в том числе, неоднократно в тот день вызывал и оплачивал такси для осуждённой.

Что касается Касинцева, то он знал о местонахождении Треповой, но неоднократно предоставлял полиции (вплоть до момента задержания) ложную информацию о её местонахождении.

В общем, смягчающих обстоятельств нет, приговор следует вернуть к изначальным требованиям обвинения.

Вместо заключения

Я ещё в прошлый раз говорила, что всё происходящее мне напоминает описанное в «Плохом детективе». В этот же раз мне припомнился эпизод из к/ф режиссёра Александра Митты «Сказка странствий». Помните «эффективного адвоката» в исполнении блистательного Владимира Басова, выигравшего процесс и сократившего обвиняемому Орландо (в исполнении Андрея Миронова) восемь смертных приговоров до пяти? Вот так и у нас.

А вообще, у меня вызывает недоумение стратегия защиты: по сути, Трепова, озвучив, что она считала, что в статуэтке прослушка для «выведывания военных секретов», собственноручно расписалась в шпионаже. Но почему-то её и адвоката это очевидное обстоятельство не смутило.

А вот мнение моих «коллег по событию»

Сергей Чаулин: «Чисто по-человечески, как женщину, мне её жаль: понаслушалась, попала под дурное влияние, пошла на преступление. Но с другой стороны, 27 лет ‒ это возраст, когда уже пора думать и оценивать последствия своих поступков. Ну, а то, что у англосаксов технология зомбирования и ведения информационной войны отработана до мелочей ‒ понятно давно. И Трепова ‒ наглядный тому пример. Касинцев тоже давно уже «не вьюноша», поэтому сперва надо было думать, а не подумал ‒ будь мужчиной и неси ответственность за свои поступки. А то заладил: ужас, да ужас».

Виктория Прокофьева (мама потерпевшего Вадима): «Трепова расхаживала по камере, как тигр по клетке. Её нисколько не жаль. Она как бы больше не существует как человек. После того, что она совершила, обычные человеческие критерии к ней не применимы. Неприятие вызвали её извинения перед Лерой и, вскользь, между делом, перед остальными потерпевшими. Это было не просто неуместно ‒ это было кощунственно. Совершенно очевидно, что она жалеет лишь об одном ‒ что ей не удалось скрыться. Такой ничтожный человек, который не любит свою родину, вот так вот взял и убил очень хорошего уважаемого человека и покалечил других, в том числе моего самого дорого человека ‒ сына. Пусть теперь её жизнь станет пустотой, лишённой всякого смысла».

Валерия Фомина: «Когда оглашали решение апелляционного суда, я закрыла глаза ‒ ноги тряслись, потому как решение могло быть любым. Когда услышала, что осталось всё без изменений, не открывая глаза, прошептала «спасибо». Быстро выбежала из зала подальше от вопросов журналистов, у лифта встретила гособвинителя. Я поблагодарила эту хрупкую девушку за сложнейшую работу, она же ответила, чтобы я берегла себя и продолжала жить дальше.

Когда вышла из здания, сняла маску и громко выдохнула. Эта страшная страница жизни перевернута».

Вот эти её слова и есть на сегодня самое важное: «Эта страшная страница жизни перевернута».

Татьяна Любина