Ваган Ананян — художник, который связал Ереван, Одессу и Таллинн

Ваган Ананян. К сожалению, о личности и творчестве этого художника сейчас говорят только его работы и те, кто был с ним знаком. Предлагаю взглянуть на его творчество через призму его поступков, суждений и мнений его друзей.

— Если я перестал напрягать людей, наверное, я умер.

— Картина не булка, её нельзя съесть без остатка.

Родившись в Ереване, после первых трёх персональных выставок в родном городе он демонстрировал свои картины в Москве, Санкт-Петербурге и Одессе. А в 1985 году переехал из Еревана в Таллинн, где весело творил и куражился по 1993 год. Затем он приехал в Одессу и творил здесь до самой смерти в 2006 году. Прах его захоронен во всех трёх любимых им городах: Таллинне, Одессе и Ереване. Его творческое наследие — около тысячи живописных работ, большая часть из которых разошлась по всему миру и хранится в музеях современного искусства и частных коллекциях.

Алена Римко — близкий друг художника и хранитель большей части творческого наследия  художника — рассказала нам о нём.

 

— С Ваганом мы познакомились в 2000-м году совершенно случайно. Шли по Дерибасовской и увидели в Горсаду (там тогда располагался Одесский Монмартр) картины. Я тогда сказала, что даже спрашивать не буду — наверняка очень дорогие. Но мой муж настоял. И тут подошёл сам художник: огромный, лысый, с совершенно свирепым выражением лица мужчина, очень похожий на Шрека, только он был не зелёного цвета. Но он улыбнулся, и всё впечатление страха, ужаса и неправдоподобности куда-то улетучилось. Он тогда уступил нам свою работу за совершенно смешную цену, за все деньги, что у нас тогда были. Потом он рассказал, что накануне ему приснился сон, что к нему придут именно такие люди. С этого и началась наша дружба. На следующий день мы встретились снова и направились к нему в мастерскую. Ваган тогда работал и жил в крохотной комнатушке в ремонтируемой квартире на Дерибасовской. Мы пришли туда с моим четырёхлетним сыном, и Ваган сразу сказал ему: «Всё, выбирай картину!»

Тот выбрал очень необычную картину, на который была изображена плачущая Божья Матерь с младенцем на голове. Он рассказал, что Божья Матерь узнала о том, что ожидает её сына, ещё тогда, когда он должен был родиться. Мой сын выбрал именно эту работу. На Вагана этот выбор произвёл большое впечатление. Вот так мы и начали дружить. Я потом постоянно помогала ему во всём, что только было возможно. Когда  возникала ситуация, что его выкинули на улицу, а это бывало не один раз, я помогала ему найти новую комнату.  Я просто влюбилась в его работы по уши, прониклась ими и стала организовывать выставки. При жизни его многие не понимали. При этом Ваган был безумно весёлый, всегда классно, с иголочки одет, со своим стержнем и большой внутренней самодисциплиной.

 

Палитра картин была просто невероятной. Живое ощущение его работ не сравнимо ни с чем — от них исходит позитивная энергия!

— Бытует мнение, что Ваган не принадлежал ни к какому творческому объединению, был сам по себе…

— Ваган в своём творчестве на самом деле пробовал многое. Со всеми, совершенно разными группами современных художников он общался, участвовал в выставках, обменивался со своими собратьями творческими находками. При этом шёл своим путём, сохраняя свою манеру. Ведь у него не было художественного образования в традиционном смысле этого слова. В художественный институт его не приняли за какое-то дерзкое высказывание.

Из Армении ему пришлось бежать в тот момент, когда начался конфликт, связанный с Нагорным Карабахом. Так как Ваган по духу был воином, то друзья просто выпихнули его в Эстонию, чтобы он не пошёл воевать за Армению и не погиб, а продолжал творить.

 

Ему повезло, что в Эстонии тогда была возможность вести себя так, как тебе хочется. И он это чувство свободы пронёс через всю жизнь, всегда вёл себя так, как считал нужным при всех обстоятельствах, всегда говорил правду. Как-то один художник из его окружения показал ему свои работы и попросил дать им оценку. Ваган сказал только одно слово: «Говно». Художник так разозлился, что укусил его за нос до крови, а в ответ услышал: «Ты же сам захотел узнать моё мнение».

Работы, написанные в Таллинне, — это отдельная страница его творчества, его поддерживали сама атмосфера, дух города. В 1994 году Ваган остался без паспорта, он не смог стать гражданином Эстонии. Сначала он перехал в Бендеры (Приднестровье). Там ему было слишком тесно — небольшой провинциальный город после Таллинна, где он творил и общался, где его ценили, просто душил его. Ваган ищет в те годы для себя новое пространство, выставляется в Москве, в Одессе. При подготовке к выставке в Одессе в начале 1995 года произошла неприятная история. Он редко про это вспоминал. Звучало с его слов это как-то так: «Я пил весь вечер с разными людьми, на Гаванной в кафешке, где все меня знали, поили водкой и кормили любимой «яишницей». Было холодно, пора было расходиться. Один из собутыльников попросил меня проводить его домой. Я предложил ему денег на такси, тот отказался, сказал, что ноги не ходят. Тогда я взгромоздил его себе на спину и понёс туда, куда человек указывал».

«Наверное, они мне что-то подлили в водку», — говорил потом Ваган. Я бывала с ним в разных ситуациях и могу сказать, что такого ясного понимания людей, предвидения их поступков, такой «моментоносной», как говорил Ваган, реакции на разные, в том числе экстремальные ситуации, я не встречала ни у кого. Вполне вероятно, что Вагану действительно что-то подмешали. Они углубились в какие-то глухие дворы. Когда Ваган понял, наконец, что тут дело нечисто, человек, сидящий на нём, ударил его обрезком трубы по затылку. Очнулся он от того, что бомжи пытались стащить с него кожаную куртку. Он остался без денег, без паспорта с эстонским видом на жительство. Встал и пошёл домой. Там ему стало совсем плохо, и он позвонил своему другу скрипачу Кноппу. Тот вызвал скорую, и Вагана наконец забрали в больницу. У него был перелом основания свода черепа и огромная гематома, которая запеклась, как ему сказали, потому что было холодно. Вероятно, это его и спасло. Через несколько дней в больницу пришла жена просить развода.

«Лучше ты останешься вдовой, чем сукой», — сказал ей Ваган, отказывая в разводе. Он не потерял ясности мысли и краткости формулировок. Потом, с дренажом в черепе, он ушёл из больницы. Ваган лишился здоровья, семьи, заново учился рисовать. Была зима 1995-го года. Все лето того же года он прожил на пляже. Трудностей было очень много, но Ваган выстоял и со временем вернулся к творчеству.

— У Вагана были ученики, последователи?

— Он делился своими наработками, приёмами, творческими секретами с любым художником, который к нему приходил. Он просто притягивал к себе творческих людей. Но при этом многие скрывали в себе зависть. Поэтому до сих пор, невзирая на полтора десятка персональных выставок, в том числе и на 5-й международном биеннале современного искусства во Флоренции в 2005 году, его редко вспоминают в среде одесских художников-нонконформистов.

Была весёлая история, когда они вместе с киевским художником Матвеем Вайсбергом рисовали портреты… Вот как эту историю рассказывает сам Вайсберг: «В 1987 году в Одессе в Горсаду рисовали мы с Ваганом портреты. Подошедшая дама поинтересовалась, как этот стиль рисования называется. Надо сказать, что тогда у нас в Одессе было правило: если кто-то круто шутит, то сосед дает ему 1 рубль за острое слово.…

«Ну, — думаю, — щас заработаю.

— Ваганизм, — говорю.

— Вобще-то моя фамилия — Ананян, — ответил Ваги. (Фамилии его я тогда не знал ещё). Я молча отдал ему два рубля, ведь действительно — его фамилия в данном контексте вызывала вполне конкретные ассоциации. На нём нельзя было просто так заработать…»

— Его можно назвать Дон-Кихотом?

— Да, безусловно. Это одна из ключевых и центральных фигур в его творчестве.

— А с какими ветряными мельницами он боролся?

— Человек, который видит насквозь и при этом ещё пытается не терять веру в людей, если он живёт и творит, — это уже борьба с ветряными мельницами. Он боролся за свою веру в человека. В конце жизни он говорил, что практически никому не верит, а верит только мне. Если он потеряет ещё и веру в меня, то ему незачем жить.

 

— Какую цель ставил Ваган перед собой, и была ли она вообще?

— У него была цель: он хотел сделать этот мир и людей лучше, как бы ни банально это звучало. В армянском языке, после геноцида в 1915—1918 годах, появилась фраза «цавт танэм» — «я возьму твою боль». Для Вагана это были не просто слова, это была его жизнь, ежедневный подвиг, о котором очень многие даже не догадывались. Он часто называл себя мусорщиком этого мира, подразумевая свою ежедневную работу души на благо всех, кто с ним встречался и его окружал.

— Судя по его работам, он был религиозен.

— Он был глубоко религиозен. Вера в Бога его и поддерживала. Вера в горниле сомнений! У человека может возникнуть момент, когда он начинает сомневаться абсолютно во всём. Если вам кто-то скажет, что я просто верю и никогда не сомневался, то этот человек не верил вообще. Для любого творческого человека сомнение — это естественный момент, который он тоже должен пережить.

— Быть хранителем творчества Художника, каково это?

— Сложно. Это ответственность. В память о нём я это и делаю. Позвольте рассказать о том, как он обрёл три могилы. Здоровье его не выдержало, и болезнь победила — он ушёл от нас накануне Дня Святого Николая, его любимого святого. После кремации, мне позвонили его друзья из Эстонии и спросили, могу ли я оставить для них частичку праха Вагана. Потому что Ваган и Таллинн совершенно неразрывны. Я спросила у нашего священника, можно ли такое сделать? Он дал на это своё благословение. Вообще сам Ваган хотел, чтобы его прах рассеяли над Араратской долиной, но его родственники делать это отказались. Так и получилось, что для Таллинна, для Одессы и для Еревана были сделаны три отдельные урны. Мне пришлось трижды хоронить Вагана.

Этот рассказ был бы не полным, если не рассказать несколько колоритных историй.

Самую известную историю таллиннского периода, возможно, еще помнят. Накануне открытия своей выставки в 1991 году в Доме литератора, что на Харью, 1, Ваган устроил грандиозный перфоманс: его друзья помыли здание Ратуши, а он сам проехался на коне через весь Старый город.

 

Немного позже, в 1994 году Ваган сотоварищи устроили похороны столба, пограничного! Они наняли настоящий катафалк и оркестр и такой траурной колонной прошли по улицам Таллинна. Прохожие и случайные зрители выражали своё соболезнование. На вопрос — «А кто у вас умер?» — они отвечали: «Всё умерло…» А в гробу лежал пограничный столб…

Была ещё одна кладбищенская история в Одессе. Когда умер его друг, он отправился в светлом плаще, в шляпе и с тростью в руках на его могилу. Разыскивая могилу, он всё время звал своего умершего друга: «Ты где?» Плача и идя, он упал в свежевыкопанную яму. Как он сам потом рассказывал: «Я думал сначала, что умер. Лежу. Потом смотрю и вижу: надо мной голубое небо, и птицы поют. Надо вставать, вроде жив, а выбраться-то не получается».

Тогда, вытянув вверх руку с палкой, он стал ею размахивать и кричать: «Помогите, помогите!» В это время мимо проходила похоронная процессия… Когда они увидели, что из свежевырытой могилы кто-то кричит и пытается вылезти, они перепугались, бросили свой гроб и разбежались.

Ваган часто ходил в Одессе на все выставки художников. Однажды его пригласили, а он отказался, со словами: «Нет, не хочу вкус испортить».

 

И закончим этот короткий рассказ о Вагане Ананяне историей, рассказанной его другом Матвеем Вайсбергом о временах их совместной работы в Одесском городском саду:

«Появились двое хорошо одетых мужчин средних лет, которые говорили довольно шумно. Один из них, долговязый брюнет, явно заинтересовался портретами и ходил, внимательно разглядывал все рисунки. Другой же, крепко скроенный шатен, стоял на месте и пускал вдогонку другу скабрезные  шутки по поводу каждого рисунка: «Во-во. Глянь. Это ему экскаватор, что ли, поцарапал ковшом мордяку? А вот эта, ха. Что за сопли стекают по губам?»

Всё было хорошо слышно, в том числе и самому художнику. Когда брюнет пошёл зреть по второму кругу, шатен стал поторапливать его, мол, поглядел на мазюки — и хватит, нас ждут. Но тут брюнет подходит к художнику и спрашивает цену одного из рисунков. Художник отвечает отказом, мол, эти рисунки слишком ценны, поэтому они не продаются. Брюнет явно расстроился. Тут уже рядом с брюнетом появился его друг. Услышав об отказе, он уверяет брюнета, что сейчас обо всём договорится и сам купит.

— Послушай, — обращается он к художнику, — всё на свете имеет свою цену, ты назови число,  я куплю. Раз моему другу так понравился этот рисунок, я хочу подарить ему.

— Это слишком дорого. Вы не станете платить столько, — опять отказывает мастер.

— Позволь решить мне, что для меня дорого, а что — нет. Сколько?

— Тысяча рублей.

Шатен замялся, и вдруг обнаружилось, что он способен всё-таки на нормальный разговор.

— Я не хочу принижать твоё искусство, может, оно стоит и больше – я не смыслю в этом ничего. Но больше четырёхсот не могу дать.

— Ну, вот видите, я же говорил — не продаётся.

Друзья уходят ни с чем. И вправду, в те времена рублей этак за сорок можно было пообедать в ресторанчике. Так что цифра была объявлена весьма приличная.

Вскоре появились две подружки- старшеклассницы. Они в явном восторге от рисунков. Одна из них подходит к художнику, указывает на тот же портрет и справляется о цене.

— Двадцать рублей, — отвечает хозяин, — а ты не хочешь, чтоб я нарисовал твой портрет? За ту же цену. Зачем тебе чужой портрет?

— Нет,  я хочу именно этот рисунок, — и сконфуженно добавляет, — а у меня и денег всего-то десять рублей с копейками.

Подруга предлагает ещё пятерик.

— Что, дадите пятнадцать с копейками и жалеть не будете? — впервые белки глаз художника прячутся за вытянутыми в прищуре веками.

— Дадим.

— А на какие шиши домой будете добираться?

— А мы тут недалеко живём, как-нибудь приковыляем.

— Ну ладно, давай десятку и забирай рисунок, только обещай, что повесишь его над своим диваном.

— Я так и хотела сделать.

— Я шучу, вешай, где хочешь, это уже твоя вещь.

Девушки уходят, а Художник поднимает над головой красную купюру с Лениным и потрясает ею: «Вот! Девушке дали десятку, чтобы она, может быть, сходила на дискотеку, а она купила у меня рисунок. Это для меня дороже всего!»

Большое спасибо Александру Дормидонтову за информационную поддержку.

Читайте следующие материалы об известных художниках:

«Время! Я тебя миную». Художник-график мирового масштаба из Эстонии Владислав Станишевский

Слава Семериков: Ефремовым точно не стану, а пиарящиеся неумехи — раздражают