Воскресный антидепрессант Любиной: Салон красоты с общим наркозом — 2

Помимо страха, в больнице я столкнулась с ещё одной серьёзной проблемой. Хотя, казалось бы, неужели что-то может быть сильнее страха за своё здоровье, за перспективу выздоровления, будущее в новых реалиях, наконец?..

Оказалось, что есть, и это… несбывшиеся иллюзии. Попав в высококлассную клинику Министерства по делам гражданской обороны, чрезвычайным ситуациям и ликвидации последствий стихийных бедствий (МЧС), я почему-то решила, что этого уже достаточно, чтобы врачам мигом поставить меня на ноги, и я бы радостно упорхнула домой. Но после первой операции выяснилось, что ситуация гораздо сложнее, — тогда я расстроилась и расплакалась.

Потом меня предупредили, что переводят в Военно-медицинскую академию (ВМА). Я почувствовала себя «брошенкой» и вновь «проплакала» полдня. Проплакала — это когда тебе капают глазки, а у тебя по щекам льются слёзы, идёшь по коридору или обедаешь, а у тебя щёки мокрые от слёз.

При переводе из одной клиники в другую велено было не кушать: мол, ждите, сегодня обследование и сразу же может быть операция. Разумеется, операции в этот день не случилось. И таких ситуаций, когда я с жадностью хваталась за любую подвернувшуюся надежду, а она не сбывалась, в течение трёх недель случилось превеликое множество.

Тогда я для себя поняла, что надо сузить свой мир до «кончика собственного носа» и думать только о том, на что я сама могу повлиять прямо здесь и сейчас.

«Позвони мне, позвони»

Одно развлечение неожиданно нашло меня само. Им оказалось… восстановление телефонных номеров. Теракт, в деле о котором мы все дружно проходим как свидетели, вовлёк в нашу и без того непростую жизнь следователей, которые в рамках этого самого следствия изъяли у нас у всех мобильные телефоны. Судя по уклончивым ответам и прецедентам, телефоны нам, конечно, вернут, но не ранее чем через год-полтора, а это всё равно что никогда.

Лично для меня утрата мобильника обернулась ещё одним малоприятным обстоятельством. Мало того, что мой телефон за пять лет стал носителем бесчисленного количества фотографий, контактов, голосовых интервью, гораздо важнее, что мой единственный номер верой и правдой служит мне с 1998 года. И масса людей связывалась со мной именно по нему. Честно говоря, я даже затрудняюсь предположить, от какого количества контактов я оказалась отрезана.

Для людей «продвинутых», хранящих свои дела, контакты, фотографии и прочее из области личной и профессиональной деятельности в «заоблачных сферах» я — что-то вроде представителя каменного века. И не просто каменного века, а конкретно раннего палеолита. Ибо даже события последних дней не заставили меня пересмотреть свой сложившийся подход к хранению информации.

Возвращаясь же к моменту отъёма телефона: на моё счастье, в часы дознания дорогой-ненаглядный вместе с батюшкой ехал ко мне в больницу, и я успела попросить его купить мне новый аппаратик. Поскольку мой «родной» номер зарегистрирован на меня, то заблокировать одну симку и получить новую могу только я сама, нарисовашись в офисе «МегаФона».

Так я стала обладательницей нового номера, нового телефона и — почти без контактов.

Ключевое тут, конечно, «почти». Когда стало понятно, что изъятие неизбежно, я принялась переписывать в блокнот отдельные номера. В первую очередь тех людей, с которыми у нас сформировался совместный круг знакомств. То есть если какой-то из друзей знает контакты десяти наших общих знакомых, я выписывала его контакт. Кроме того, совсем старинные контакты всенепременно проявятся в момент восстановления номера. Так впопыхах, одновременно отвечая на вопросы следователя, я успела записать 10-15 номеров.

А вот дальше началась развлекуха с отгадыванием ребусов. Потому что в спешке записала я далеко не всех — даже нужных и важных.

«Расставшись» с телефоном, уже на следующее утро я начала осознавать масштаб катастрофы, а в голове стали всплывать имена тех, чьи номера оказались утраченными, но при этом жизненно необходимыми. Это врачи, электрики, сантехники, клиенты, партнёры и другие приятные и нужные люди. Начала думать, каким образом постфактум «спасать» книжку: «Есть ли у Вас план, мисс Любина? Есть ли у Вас план?»

Пару человек удалось «выудить», написав им на электронную почту — благо чищу я её крайне редко и избирательно. Ещё человек пять удалось обнаружить, найдя в недрах интернета их рабочие телефоны. Звонила, представлялась, говорила, что теперь у меня новый номер, прошу со мной связаться. Порадовало, что народ обалдевал от нестандартного обращения, но перезванивал.

 

А вот с поисками любимой подруги Татьяны из Норвегии я, как говорится, навела шухеру. Я настолько привыкла, что Таня у меня есть всегда, что записать её номер мне даже в голову не пришло.

Для начала я написала другу в… Эстонию — с просьбой найти другую мою подругу… в Таджикистане! А вот уже Гулю я озадачила написать в «фейсбуке» Татьяне и попросить ту со мной связаться. Результат был прямо противоположный: первое, что решила Таня, получив подобное послание, — что её разводят.

Но в сомнения вмешалась мудрая старшая дочь подруги, которая разумно заметила, что человек с полноценно заполненным профилем и по работе, и делам домашним (сын + коты + друзья) вряд ли будет развлекаться подобным образом. Тем не менее был проведён совет школьных подруг «Осло — Петербург», после чего мне перезвонили две из них с одним-единственным вопросом: точно ли я — это я? Лишь удостоверившись в чистоте моих намерений, мне наконец-то позвонила сама Татьяна.

Выслушав мои сбивчивые объяснения, подруга задала лишь один вопрос: «Почему ты пошла столь обходным путём, а не попросила напрямую связаться со мной своего эстонца? Зачем ещё одно промежуточное звено?»

Поиски контактов продолжаются, хотя, как высказался один мой хороший знакомый — большой умница и профессионал своего дела — мол, а чем это не повод наконец-то почистить записную книжку и избавиться от многолетнего балласта?

Ветрянка, сэр! Или больничная непосредственность

Из-за большого количества осколков, попавших на лицо и шею, с первого же дня мы с моими новыми подругами по катастрофе ходили сверху до низу намазанные зелёнкой. Но если в первой больнице персонал подошёл к этому делу с юмором, то в ВМА я стала объектом интереса иного плана.

Первой отличилась вполне себе милого вида уборщица, когда я мирно сидела в коридоре и пролистывала новости:

— У Вас ветрянка?

— Да нет.

— Шрапнель?

— Да.

— А отчего?

— Случилось событие, в котором я пострадала.

— А, так Вы были там во время взрыва?

— Да. Но обсуждать и комментировать случившееся не считаю нужным. Всю исчерпывающую информацию Вы почерпнёте в интернете.

— Нуууу. Интернет — это же совсем другое…

Вторая уборщица начала наше общение примерно так же:

— У Вас же не ветрянка, я надеюсь?

— Нет, что Вы. Просто неудачное стечение обстоятельств.

Перевязки

Что в клинике МЧС, что в ВМА их делают в другом отделении. В Военмеде оно называется «Отделение военно-полевой хирургии». В первый день мы с медсестрой сюда спустились без каких-либо дополнительных согласований, и она договаривалась с первым попавшимся на нашей дороге пареньком. Несмотря на юный возраст и вид классического ботаника, перевязал он меня быстро, чётко и качественно. Процедура проходила на приставном стульчике при входе в кабинет — в его глубине в это время врачи латали парня-военного.

Пока ожидала перевязки, в метре от меня раздался зычный рык: «Не Вы ль та самая Татьяна?»

Поднимаю глаза. Передо мной стоит невысокого роста ладный и очень красивый хирург.

— Вы тот самый Роман?

— Он самый. И как Вы тут обустроились?

Петербург — город знакомых. Здесь все друг друга знают. Как выяснилось, один из ведущих хирургов ВМА — близкий друг и бывший сослуживец моей новой подруги Наталии, вместе с которой мы лежали в клинике МЧС. Разумеется, о моём переводе в ВМА Рома узнал одним из первых.

А вот днём позже перевязку сделать оказалось гораздо сложнее. На отделении царила тишина, и мы минут десять ждали, пока мимо нас пройдёт кто-то из медиков. Прошёл один из коллег харизматичного приветливого Романа. Но в отличие от него, этот оказался суров: «Сегодня в порядке исключения перевяжу, а в дальнейшем — только по договорённости с завотделением». Правила есть правила: как-никак, заведение военное.

— Что у Вас?

— Отверстие в боку и в ноге.

— Раны чистые?

— Да, в предыдущей клинике всё вычищено. За три захода…

— Давайте ещё сам посмотрю. Откуда у Вас это?

— Теракт.

Даже тем зрением, что у меня в наличии, вижу, как у врача меняется выражение лица, а следом и движения. Появляется какая-то едва уловимая заботливость.

— Я видела Вас вчера, когда разговаривала с Романом.

— Я вчера дежурил, поэтому был добрый. А сегодня я не дежурю, но мне всё никак не уйти домой, поэтому сегодня я злой.

— Да, отдыхать надо, особенно при Вашей работе. Спасибо Вам.

Потом, правда, мы простояли и проговорили ещё минут пять. Впервые с воскресенья я отважилась на краткий пересказ происшедшего. Расстались тепло, но напоследок Иван Сергеич, хотя и несколько извиняющимся тоном, попросил приходить в понедельник только по предварительному согласованию.

Неделю спустя он же зашивал мою рану. Я в это время лежала на боку и без умолку болтала. Больно не было: местная анестезия схватилась добротно, но было, конечно, страшновато — впервые у меня что-то резали таким образом. Похоже, доктор тоже переживал, спрашивая «Не больно?!» каждый раз, когда принимался за какую-то манипуляцию.

 

А вообще тут так странно время летит… Даже в выходной. Вроде в 6 утра подъём, а уже… раз! — и одиннадцатый час вечера, палата в полном составе залегла спать, а я загрузила на телефон «Летучую мышь»— давно было в планах пересмотреть эту оперетту.

Вот примерный распорядок одного больничного дня: три раза — питание; шесть раз — капли, уколы, капельницы. В дополнение к делам больничным дела мои: помывка в душе с заматыванием мест, которые нельзя мочить; многократное намазывание всех доступных частей тушки кремами; футбольный матч «Зенита»; тихий час, два-три коротких телефонных разговора; наброски текста для очередного «антидепрессанта».

Продолжение следует.

Читайте первую часть публикации:

Воскресный антидепрессант Любиной: Салон красоты с общим наркозом