Профессиональная нелюбовь к России — истоки глупости

На фоне того, как за последние месяцы разом и как-то одинаково обнаружили себя все те мои соотечественники, что ненавидят Россию и её народ, мне стало интересно — а в чём причина столь однотипной антипатии? Вплоть до бегства за пределы страны, которая воспитала, дала образование, десятилетиями кормила, позволяла безбедно существовать, да ещё и беспроблемно позволяла говорить и писать всевозможные гадости в свой адрес. Это я о либералах всех мастей, поведение которых всё больше напоминает тараканьи бега после того, как рядом с лежбищем рассыпали пачку дихлофоса. С чего-то же всё это началось?

Как оказалось, началось «всё это» очень и очень давно. История сложная, путаная, предлагающая как минимум десяток вполне достоверных версий. Попытка разобраться в первопричине данного процесса — исключительно дань пытливости ума из категории «хочу всё знать!». Ведь по большому счёту — какая разница, откуда эти самые тараканы взялись? Гораздо важнее другое: каким дихлофосом их травить; как к процессу наведения чистоты подойти с юмором, а не с чувством брезгливости.

В последнем убеждена, ведь юмор, сдобренный доброй порцией сарказма, — это то, что невозможно победить. Разве можно сдвинуть с праведного дела нацию, которую в момент развала Советского Союза — казалось бы, в драматичнейший период истории, — с Новым годом поздравлял не политик, а… сатирик Михаил Задорнов. Помните?

«Интеллигент»

Попытаемся разобраться с «понятийным аппаратом». Изначально это слово служило одним из синонимов слова «дворянство», однако с течением времени претерпело значительные метаморфозы. Как пишут всезнающие, пусть и не всегда объективные интернет-энциклопедии, «интеллигенция производится от латинского глагола intellego, который имеет следующие значения: „ощущать, воспринимать, подмечать, замечать; познавать, узнавать; мыслить; знать толк, разбираться“».

Во втором издании словаря В. Даля (1880–1882) это слово употребляется как «разумная, образованная, умственно развитая часть жителей».

Журналист второй половины XIX века П. Боборыкин объявил себя первым, кто применил слово «интеллигенция» в социальном значении и утверждал, что заимствовал этот термин из немецкой культуры, где это слово использовалось для обозначения того слоя общества, представители которого занимаются интеллектуальной деятельностью. Объявляя себя «крёстным отцом» нового понятия, Боборыкин настаивал на особом смысле, вложенном им в этот термин: он определял интеллигенцию как лиц «высокой умственной и этической культуры», а не как «работников умственного труда». По его мнению, интеллигенция в России — это чисто русский морально-этический феномен. К интеллигенции в этом понимании относятся люди разных профессиональных групп, принадлежащие к разным политическим движениям, но имеющие общую духовно-нравственную основу. Именно с этим особым смыслом слово «интеллигенция» вернулось затем обратно на Запад, где стало считаться специфически русским (англ. intelligentsia).

Кандидат исторических наук Т. В. Кисельникова приводит свой взгляд на проблематику вопроса в статье «Между молотом и наковальней (Российская интеллигенция в ушедшем столетии)»:

«Интеллигенция — социальная группа, которая занимается умственным трудом, отличается высоким образовательным уровнем и творческим характером своей деятельности, проявляющимся в привнесении личностно-индивидуального начала в эту деятельность, производит, сохраняет и несёт в другие социальные группы общечеловеческие ценности и достижения мировой культуры, обладает специфическими психологическими чертами и позитивными нравственно-этическими качествами. Последнее можно назвать интеллигентностью».

В русской предреволюционной культуре в трактовке понятия «интеллигенция» критерий умственного труда отошёл на задний план. В России к XX веку интеллигенция трансформировалась в субкультуру. Главными признаками российского интеллигента стали выступать черты социального мессианства: озабоченность судьбами своего отечества (гражданская ответственность); стремление к социальной критике, к борьбе с тем, что мешает национальному развитию (роль носителя общественной совести); способность нравственно сопереживать «униженным и оскорблённым» (чувство моральной сопричастности).

При этом интеллигенция стала определяться в первую очередь через противопоставление официальной государственной власти — понятия «образованный класс» и «интеллигенция» были частично разведены: не любой образованный человек мог быть отнесён к интеллигенции, а лишь тот, который критиковал «отсталое» правительство.

Русская интеллигенция, понимаемая как совокупность оппозиционных к власти лиц умственного труда, оказалась в дореволюционной России довольно изолированной социальной группой. На интеллигентов смотрели с подозрением не только официальные власти, но и «простой народ», не отличавший интеллигентов от «господ». Контраст между претензией на мессианство и оторванностью от народа приводил к культивированию среди русских интеллигентов постоянного покаяния и самобичевания.

Точка отсчёта

Согласно одной из версий, зарождение социальной прослойки, ставящей для себя во главу угла неприязнь ко всему родному, имеет вполне конкретный момент нашей истории — правление Петра I.

Пётр совершил грандиозный прорыв в повышении авторитета страны. Он модернизировал Россию, вывел страну к морю, сделал империей, заложил новую столицу, утвердил основы армии и флота. К концу его царствования работало 233 завода, в том числе 90 крупных мануфактур и верфей.

Для того, чтобы сделать Россию мировой державой, Пётр использовал европейский опыт, европейские технологии, европейских специалистов, европейские обычаи. Формирование «иностранного» видения картины мира у Петра началось с момента его первых посещений Немецкой слободы — исторического района Москвы, в котором селились европейцы разных национальностей и народностей, в том числе пленные военнослужащие и наёмные специалисты. Именно там русский царь окончательно и, как показала дальнейшая история, бесповоротно, сблизился с иноземцами.

Побывав же впервые в Европе, Пётр занялся переделкой на европейский лад самобытной русской культуры, быта и экономики. «Пылкий монарх с разгорячённым воображением, увидев Европу, захотел сделать Россию Голландией» (Н. М. Карамзин).

Пётр менял страну жёсткими, революционными, авторитарными методами, перекраивая все основные сферы её жизни. При этом, будучи человеком, нацеленным на результат, он прекрасно отдавал себе отчёт, что во многих случаях достижение цели требует «многоходовки». Пётр мастерски разыгрывал подобные комбинации, добиваясь того, что было задумано изначально, но из-за этого же по отдельным решениям или приказам его окружение не имело возможности догадаться о конечной монаршей задумке. Многие петровские решения не понимались и не принимались даже его ближайшими соратниками, не говоря уже об обществе в целом.

 

Отдельные личности по сей день винят Петра в том, что для него «Великая Россия полностью заслонила Святую Русь». Самобытную русскую форму монархической власти с царём-батюшкой он заменил европейским абсолютизмом.

В русском же понимании народ дан Царю Богом для монаршего попечения о благе этого народа, и Царь несёт ответ перед Господом. «Царю следует паче помещиков беречь крестьян, так как помещики владеют крестьянами временно, а Царю они вековые, и крестьянское богатство — царственное, и нищета крестьянская есть оскудение царственное» (Тарасов И. «Лекции по административному праву». М., 1908. Т. 1. С. 68). Королевский же абсолютизм Европы не признаёт никакой ответственности ни перед кем. Вся суть образа правления европейского монарха заключена в формуле: «car tel est notre bon plaisir» — «ибо такова наша воля» («Духовные истоки русской революции», автор Митрофан (Баданин), епископ, Свято-Троицкая Сергиева Лавра, 2018 год).

Вот несколько примеров того, как петровские решения были не поняты и не приняты обществом, особенно церковным.

Создание «Всешутейшего, Всепьянейшего и Сумасброднейшего Собора»

В основу Собора легла пародия на Церковь: участники высмеивали её иерархию и ритуалы, устраивая пьяные загулы. Состав Всешутейшего собора был достаточно постоянным и фиксировался в списках. В него входили первые лица государства: полководцы, политики, представители самых знатных фамилий. Они получали шуточные саны диаконов, архидиаконов, архиереев. У каждого участника собора были неприличные прозвища, о которых историк Василий Ключевский писал, что они «никогда, ни при каком цензурном уставе не появятся в печати». Брань на собраниях Собора одобрялась и была основной формой общения.

Пётр I лично разрабатывал церемониал организации и сценарии увеселений. Отказаться от них было невозможно, и если часть сподвижников участвовала во всех развлечениях с охотой, то многие считали их богохульством и распутством, но боялись прогневить государя отказом.

Просуществовал собор около 30 лет — с 1690-х годов до середины 1720-х. Историки до сих пор спорят, зачем императору потребовалось устраивать столь дикие развлечения. Часть специалистов считает, что с помощью Всешутейшего собора Пётр I целенаправленно снижал авторитет церковной власти, стремился сделать подданных менее религиозными.

Однако царь, судя по всему, вёл борьбу не с самой церковью, а с отношением церкви… к юмору: к XVII веку священнослужители стали рьяно осуждать скоморошество и шутовство. Протопоп Аввакум, например, считал, что только жизнь с «молитвами, поклонцами и слезами» может считаться достойной. Пётр же своим собором утверждал право светского человека на светские развлечения. Кроме того, пародии сами по себе были частью русской смеховой культуры с её любовью к потешникам и скоморохам.

 

Собор был попыткой сломать общественные стереотипы. На увеселениях высмеивалась не только церковная, но и государственная иерархия: например, Пётр целовал руку князю-папе (один из созданных им персонажей) и называл его правителем. Поэтому одной из идей собора было сплочение соратников, укрепление идеи о том, что суть человека не зависит от его социального статуса или принадлежности к знатной семье.

Современники рассказывали, что, спаивая подданных, Пётр таким образом мог их разговорить: при знатных вельможах стояли специальные люди и записывали, что те говорят в пьяном бреду. Царя и самого часто видели с записной книжкой. То есть собор был ещё и способом узнать, о чём на самом деле думают приближённые, и выделить искренних приверженцев.

«Пётр упразднил Патриаршество и назначил себя главой Православной церкви, которой управлял через светскую фигуру обер-прокурора и особую канцелярию».

На самом же деле царь патриаршество не упразднял. Он лишь рекомендовал на время не избирать нового патриарха. Причина более чем понятна: в среде архиереев ему не удавалось найти сподвижников и сторонников своих реформ, которые были бы готовы разделить его принципы и убеждения.

Между тем он не понаслышке знал, во что выливается желание церкви вести свою собственную игру. На памяти Петра случилось несколько смут, в которых высшее духовенство играло отнюдь не «мобилизирующую» роль: Смутное время (1598–1613 гг.), ознаменовавшееся чередой самозванцев, претендующих на русский престол, которых благословляло на власть высшее духовенство; преобразование церковной жизни русского православия патриархом Никоном, чья реформа привела к расколу Русской православной церкви (1653 год). Наконец, роль верховного духовенства при приходе к власти его собственной сестры Софьи и её регентство, едва не стоившее жизни самому Петру и его матери.

Принимая решения, которые в штыки воспринимались представителями духовенства, Пётр тем не менее не преследовал цели глумления над церковью и верой. А ведь в этом его по сей день пытаются обвинить некоторые историки и представители церкви. Царь был глубоко верующим православным человеком. Он в совершенстве владел церковно-славянским языком, знал службу, пономарил, пел на клиросе, читал «Апостол». Основанная им столица — единственный в мире город, названный не в честь его царя-основателя, а в честь его небесного покровителя. Не будь Петра Великого — у нас не было бы и… святого Русской православной церкви Александра Невского!

Именно в это бурное время и сформировались те самые первые интеллигенты — тогда ещё незначительный слой образованных, проевропейски воспитанных людей. В некоторых из них уже от рождения оказалось заложено пренебрежительное отношение ко всему русскому и восторженное, безоговорочное преклонение перед всем иностранным и европейским. Эти люди не смогли понять, что для Петра иностранные веяния были лишь средством, а не самоцелью.

 

К счастью, тогда таких были единицы — многие из «новой элиты» оставались до глубины души русскими, независимо от происхождения: вспомним знаменитого чернокожего «Арапа Петра Великого» Абрама Петровича Ганнибала, который упорно заставлял остзейских баронов, находящихся на российской службе, вести с ним переписку на русском языке.

Несмотря на появление во власти новой, абсолютно чужеродной аристократии, Россия во многом оставалась сама собой. Общественный деятель Лев Тихомиров в своём исследовании «Монархическая государственность» заметил: «Монархия при Петре уцелела только благодаря народу, продолжавшему считать законом не то, что приказал Пётр, а то, что продолжало жить в умах и совести монархического сознания народа» (Цит. по: Солоневич И. Л. «Народная монархия «/ Отв. ред. О. Платонов. М.: «Институт русской цивилизации», 2010. С. 112).

Феномену существования «параллельных миров» в то весьма специфическое «петровское» время можно найти свидетельства почти на всей территории страны. Так, в 1726 году во исполнение императорского повеления архангельский владыка Варнава разослал по епархии указ «об уничтожении всех поморских рыболовных судов старых образцов и постройке впредь только галеотов и катыфлентов» (Архив СПбИИ РАН. Ф. 247. Петропавловская церковь в Поное. № 30). Этот указ никто на российском Северном Поморье так и не исполнил. Да и к лучшему: через 6-7 лет после смерти Петра I его знаменитый флот пришёл в упадок и сгнил, а новый строить начали значительно позднее.

Для завершения реформ Петру просто-напросто не хватило времени. Несмотря на хвори, император до последнего оставался полон сил и замыслов и не собирался умирать в 53 года. Вдобавок его указ о престолонаследии очень сильно «подпортил» ситуацию с верховной властью в стране, введя в практику захват власти путём дворцовых переворотов. Пётр отменил древний обычай передавать престол прямым потомкам монарха по мужской линии. В соответствии с его указом от 1722 года вводилось назначение престолонаследника по воле царя. Этот петровский указ вполне понятен, так как он явился следствием борьбы Петра с сыном (царевичем Алексеем), вокруг которого группировалась оппозиция.

Обоснованно опасаясь прихода к власти партии противников реформ, Пётр не собирался передавать власть своему внуку Петру Алексеевичу. Царь собрался решать этот вопрос в духе абсолютизма, однако преемника себе подготовить не успел. «После смерти Петра началась самая нелепая страница истории русского народа. Те, кто должен был вершить его судьбу, попирали его веру, презирали его обычаи, на каждом шагу издевались над его национальным достоинством» (Башилов Б. Е. «Русская Европия. Россия при первых преемниках Петра I»).

 

Окончанием чехарды правителей, как ни парадоксально, следует считать 20-летнюю передышку для страны при Елизавете Петровне и последующий приход к власти императрицы Екатерины II — немки по происхождению, но сделавшей для России очень много хорошего и полезного.

Профессия «ненавистник»

Со временем в столичных городах прослойка интеллигентов увеличивалась, приобретая всё больший вес в обществе, высшем свете и самой императорской семье. Маленький, но наглядный пример: к восшествию на престол императора Николая Павловича весь высший свет разговаривал… по-французски. Помните?

«Eh bien, mon prince. Gênes et Lucques ne sont plus que des apanages, des поместья, de la famille Buonaparte. Non, je vous préviens que si vous ne me dites pas que nous avons la guerre, si vous vous permettez encore de pallier toutes les infamies, toutes les atrocités de cet Antichrist (ma parole, j’y crois) — je ne vous connais plus, vous n’êtes plus mon ami, vous n’êtes plus мой верный раб, comme vous dites. Ну, здравствуйте, здравствуйте. Je vois que je vous fais peur, садитесь и рассказывайте.

Так говорила в июле 1805 года известная Анна Павловна Шерер, фрейлина и приближенная императрицы Марии Феодоровны, встречая важного и чиновного князя Василия, первого приехавшего на её вечер. Анна Павловна кашляла несколько дней, у неё был грипп, как она говорила (грипп был тогда новое слово, употреблявшееся только редкими)» (Толстой Л. Н. «Война и мир»). 

 

Именно Николай I ввёл обязательное изъяснение света на русском языке. И именно при Николае началось возвращение «русскости» в высший свет.

С течением времени в определённых слоях населения усиливался нигилизм, появились люди, «профессионально» ненавидящие Россию. О феномене нелюбви к России с удивлением и брезгливостью писал наш замечательный поэт и дипломат Ф. И. Тютчев (Из письма дочери, Анне Фёдоровне Тютчевой (Аксаковой), от 20 октября 1867 года):

«Явление, приобретающее всё более патологический характер, — это русофобия некоторых русских людей… Раньше они говорили нам, и они действительно так считали, что в России им ненавистно бесправие, отсутствие свободы печати и т. д. и т. п., что именно бесспорным наличием всего этого им так нравится Европа… А теперь что мы видим? По мере того, как Россия, добиваясь перемен, большей свободы, всё более самоутверждается, нелюбовь к ней этих господ только усиливается. Они никогда так сильно не ненавидели прежние установления, как ненавидят современные перемены и направления общественной мысли в России. Что же касается Европы, то, как мы видим, никакие нарушения в области правосудия, нравственности и даже цивилизации нисколько не уменьшили их расположения к ней… Словом, в явлении, о котором я говорю, о принципах как таковых не может быть и речи, действуют лишь некоторые инстинкты».

Об этой же трагедии спустя 30 лет писал и А. П. Чехов в письме Н. И. Орлову от 22 февраля 1899 г.: «Я не верю в нашу интеллигенцию, лицемерную, фальшивую, истеричную, невоспитанную, ленивую, не верю даже когда она страдает и жалуется, ибо её притеснители выходят из её же недр».

Конституция на осетринке

Н. Бердяев писал: «К XIX веку сложился своеобразный русский духовный тип, принципиально отличный от духовного типа русского средневековья, Руси Московской, и из этого типа нужно выводить истоки и понимание воинствующего атеизма русской революции» (Бердяев Н. А. «Русская религиозная психология и коммунистический атеизм». Paris: YMCA—Press, 1931).

Так к 1917 году практически во всех наивысших слоях российского общества, а в наибольшей степени в русской интеллигенции, сложились «настрой, некая пагубная духовная повреждённость, которая выражалась в маниакальном стремлении к обличению, к разрушению во имя некой великой идеи, которую никто из них толком не мог сформулировать» («Духовные истоки русской революции», автор Митрофан (Баданин), епископ, Свято-Троицкая Сергиева Лавра, 2018 год).

Это духовное томление, окончательно одолевшее нашу интеллигенцию к 1917 году, хорошо выразил ещё М. Е. Салтыков-Щедрин: «Чего-то хотелось: не то конституции, не то осетринки с хреном» (Салтыков-Щедрин М. Е. «Книга о праздношатающихся» // Собрание сочинений: в 20 т. Т. 12. М., 1971. С. 580).

Припоминается мудрый Александр Сергеевич: «Не дай Бог увидеть русский бунт, бессмысленный и беспощадный». Вскоре наступило некое протрезвление, что точно приметил русский философ В. В. Розанов в своей статье «Интеллигенция и революция»: «Насладившись в полной мере великолепным зрелищем революции, наша интеллигенция приготовилась надеть свои подбитые мехом шубы и возвратиться обратно в свои уютные хоромы, но шубы оказались украденными, а хоромы были сожжены».

Так, став духовной прародительницей и основоположницей революционной смуты, творцом событий февраля 1917 года, в октябре 1917 года русская интеллигенция получила «хорошего пинка» от совсем иных сил.

Возвращаясь же в 2022 год, хочется снова привести слова Фёдора Тютчева: «Умом Россию не понять, Аршином общим не измерить: У ней особенная стать — в Россию можно только верить».

Мнения из рубрики «Народный трибун» могут не совпадать с позицией редакции. Tribuna.ee не несёт ответственности за достоверность изложенных в статье фактов. Если вы имеете альтернативную точку зрения, то мы будем рады её также опубликовать.